Я молчал, каменея. Молчал, глядя в это искаженное болью и гневом лицо. Видел только его…

Не знаю, где она сумела сберечь эту длинную, тонкую иглу, да я и не обыскивал нежданную гостью, удовлетворившись кинжалом, но в запале Илга стремительно выхватила и, не целясь, швырнула иглу мне в глаза.

Промахнулась, конечно.

Очнувшись, я снова бросился на перехват, не дав Илге добраться до окна, опрокинул ее на пол, подмял. Затем наскоро вытягивая сгустки комнатного мрака, сплел веревку и, держа дистанцию, виток за витком затянул ее вокруг оцепеневшей жертвы. Та не сопротивлялась.

Я встряхнул девицу, отбрасывая с лица спутанные волосы. Под скулами темнели ямки, будто порезы. И стиснутый рот ее был, как косой разрез.

— Заботишься о других, — угрюмо произнес я, осторожно вынимая и рассматривая темную иглу, вонзившуюся между камнями в стене. Похоже, изготовлена из рыбьего плавника и обмазана ядом. — А ты подумала, что станет с твоими драгоценными близкими, если твой план провалится и тебя поймают? Кто теперь позаботится о них?

Я не ждал, что она отреагирует, но Илга еле слышно пробормотала в сторону:

— Они хотя бы будут знать, что я пыталась сделать для них все возможное.

— Да, это будет согревать их холодными вечерами в одиночестве… — ни одного разумного довода, чтобы ударить лежачего у меня не было. Я просто хотел ее уязвить. И это удалось — Илга побелела, как полотно и жалко скорчилась в своих путах.

Впрочем, особого удовлетворения я не почувствовал.

И колебался всего лишь мгновение, прежде, чем щелчком пальцев подозвал домовуху и, наскоро зачаровав, оправил его в полет. Мелкая тварь пронзила стену с комариным писком, устремившись к цели.

Да, Илга спасла мне жизнь. Но ни к чему так увлекаться работой над ошибками.

— Скоро за тобой придут… Скажи, что ты всего лишь хотела ограбить башню. Может, они решат, что ты сумасшедшая и поверят. Ну, чего уставилась? Или ты считаешь, что тебя все-таки надо отпустить восвояси? Так назови причину, возможно, мне она понравится.

Она вызывающе повела плечом. Знакомые ямочки под скулами казались сейчас не забавными, а жесткими, неприятно заострившими черты лица. Череп, да и только. В глазах стыло ледяное бешенство:

— Я не играю в твои игры! Кто может уйти от Оборотня? Чтобы потом ты настиг и со мной проделал то же самое, что и со всеми? Вывернул, словно рыбью кожу?.. Ты лжец, Оборотень! Не надо мне от тебя ничего, кроме твоей смерти!

— Ну как знаешь! — Есть предел и моему терпению.

Я отвернулся и мирно предложил, снова не рассчитывая на ответ:

— Может, пока ждем, расскажешь, как тебе удалось взобраться на неприступную стену? Все равно секрет тебе больше не понадобиться. Через несколько часов я уезжаю, а ты… сама понимаешь.

Илга молчала, опустошенно глядя в пол.

Затем на башенной лестнице послышались быстрые уверенные шаги. Я отвлекся от пленницы буквально на секунду, но она ей хватило. Вскочила на ноги, которые я поленился связать, и метнулась к раскрытому окну. Я успел ухватить кончик призрачной веревки из теней уже после того, как безумная гостья перевалилась через край оконной ниши и камнем ринулась вниз.

Я, а следом за мной и вбежавшая в двери охрана, тоже бросились к окну. Внизу клубилось белесое марево. Даже если и был всплеск, сопровождавший падение девушки в озеро, туман погасил его.

— Утоп, — констатировал мрачно один из охранников.

Слишком холодная вода не позволит связанному пловцу продержаться там и нескольких минут. Да к тому же при прыжке с такой высоты удар о поверхность озера почти равнозначен удару о землю. Наверняка, девчонка сломала шею.

Вряд ли тут разводили воздушных змеев, умеющих вовремя подставить крыло.

— Надо проверить…

Один за другим ушли вниз и бесследно канули поисковые импульсы. Плотный туман отражал и смешивал звуки.

Я отступил вглубь комнаты, цепенея и проваливаясь в тупую прострацию. По краешкам черной дыры перемещались и переговаривались люди, обмениваясь впечатлениями. Это были живые люди. Они твердили про «безумцев» и «магию озера, которая жрет все следы и делает бесполезным поиски тела». А еще про «самолет», «вечерний вылет» и «сборы». Эти люди старались держаться подальше от меня, смотрели искоса, обращались вкрадчиво.

Другие люди — отсутствующие — тоже водили свой хоровод по краям сознания. Они безмолвствовали, но в глазах их стоял неумолчный крик: «…все, кто находится рядом с ним — рискуют своей головой…», «…есть те, чья жизнь — всего лишь тень на обороте будней. Они исчезнут — и тень вместе с ними…», «…хоть один человек станет горевать о тебе?..»

Эти люди, наоборот, тянулись ко мне, стараясь оказаться поближе, но их уносило все дальше и дальше.

Те, кто остается возле меня, и те, кто пытается уйти, все равно обречены. Все, кому я пытался помочь, тоже обречены, потому что помощь Оборотня оборачивается бедой.

Но у меня есть друг Арин. У меня есть… была Никка. Она любила меня, я знаю. Мне вдруг вспомнилось лицо в прозрачном, полном бирюзовой воды аквариуме. Русалка, так сильно похожая на Никку… Я решил, что почудилось. А если нет? Если, как обычно, слишком занятый собой, я прошел мимо той, кому нужна моя помощь прямо сейчас?

У меня есть время, чтобы исправить хоть что-то.

Часть III.

Легенда. Версия 3.

Герой одолел всех врагов и для счастья человечества должен покончить с последним наследником проклятого рода. Убить младенца в Черном замке.

Предположение: Воин не смог убить ребенка. Разъяренные люди сами убили дитя, а воина-труса изгнали и обрекли на скитания, в итоге назвав его предателем и Оборотнем. Оборотни — потомки воина. Из крови ребенка вышли кровники, которые стерегут Оборотней.

Решение: Пока люди не искупят свою вину перед младенцем и воином — равновесие не будет восстановлено и всеобщего счастья не случится.

Глава 9.

Рюкзак Илги я достал, воспользовавшись импровизированным крюком из гнутой медной вешалки и веревки. Вместе с рюкзаком крюк выволок наверх тонкие, почти прозрачные веревки, поднапрягшись и дернув за которые, я разжился еще и костылями. Самодельные костыли были вбиты в тело башни снаружи. Из кармана рюкзака торчала сложенная бумага… Нет, не бумага — пергамент из рыбьей кожи, на котором чернели значки, выведенные на редкость отвратительным почерком. Что-то вроде: «…седьмой камень от двух локтей через ось…» или «…половина локтя вниз от ромбовидного среза до мягкой прослойки…»

Не знаю, что я ждал увидеть в этом рюкзаке, но стало муторно. Глупая девчонка залезла в башню не вооружившись ничем, кроме плохого ножа и отравленного дротика. На что она надеялась?

…Никто меня не задерживал и не пытался составить компанию. До отъезда еще достаточно времени, и я волен использовать его по своему усмотрению. Хоть спозаранку прогуляться по окрестностям.

* * *

В сарайчике зашуршало. Воодушевившись, я потянул хлипкую дверь на себя — ну так и есть, в полутьме поблескивают глаза крестокрыла. Мое появление он встретил злобным фырканьем, а доски, которые покрывали пол сарайчика, брызнули мелкой щепой. И это, несмотря на сточенные когти зверя.

— Тихо, Олль, — покопавшись в памяти, произнес я и осторожно вытянул руку. — Не желаешь прогуляться?

Крестокрыл угрожающе щелкнул зубами, вскинул голову, но после пары минут уговоров, позволил приблизиться и даже облачить в самопальную сбрую.

Что ж, Илга… Крестокрыл тебе больше не понадобится, а оставить его здесь — это скорее всего облечь на мучительную смерть от жажды и голода.

Покалеченный скакун с места взял в галоп. Время от времени я ощущал, как под гладкой шкурой перекатываются мышцы и напрягается обрубок, оставшийся от когда-то широченных крыльев — крестокрыл еще помнил, что значит летать. Бедняга… Я и раньше слышал, что в Рудниках уродуют крестокрылов. Пользы от летучих тварей в штольнях никакой, но надсмотрщики покупают дорогих зверей ради престижа и режут крылья, чтобы те не могли взлететь и разбить тупые головы своих всадников о каменные своды.