Нельзя убивать невинного и беззащитного, даже если он — вражеское семя. Но я убил младенца. И мой мир обернулся. А я сам стал Оборотнем в этой новой яви. Мир изменился, но вся горечь его никуда не делась и теперь шла прямо через меня, ибо именно я дал ей дорогу… Я поклялся, что стану стеречь покой других, собирая и храня под своей печатью все дурное, что будет в новом жизни. Я и мои потомки. Нам не знать покоя, мы стали проклятием для всех. Но воплотив зло в себе самих именно мои потомки сберегут нынешнюю явь от него, пока не наступит последний час, и все не вернется к прежнему порядку…»

— То есть когда Оборотень будет убит там, где все началось — мир вернется к прежнему равновесию?

— Ошибка будет исправлена. Тот, кто стал причиной всех бед — понесет наказание. Равновесие будет восстановлено. Мне так кажется, — неуверенно подтвердил Кассий.

— Это все?

— Ты не впечатлен?

— Не особенно. Он начал, а я, видите ли, должен закончить… Так или иначе, финал един — Оборотню смерть на алтаре. А счастливому и свободному миру процветать во веки веков. Только кто в новом мире будет нести груз ответственности? Сомневаюсь, что люди сами способны на это.

— Воин — всего лишь человек. Древний, измученный, взваливший на себя груз непомерной вины. Но всего лишь человек. Откуда ему знать, как все происходит на самом деле? Откуда нам всем знать, что в наших поступках значимо, а что нет?

Кассий вдруг усмехнулся. Я не знаю, как я это угадал — дымчатый сгусток крал выражение лица собеседника. Однако именно в этот момент ощущение горькой иронии стало почти осязаемым. Тень беззвучно переместилась, обогнула меня и склонилась над лежащей Илгой, всматриваясь так долго и пристально, что я забеспокоился. Демонстративно вклинился между ними.

Лицо Илга прикрывала локтем, но в зеленоватых отблесках девушка казалась истончившейся до прозрачности. Еще немного и проглянут кости.

— Возьми ее за руку, — подсказал мягко Кассий. — Она погибнет здесь, если останется надолго. Это место не для людей. Но твое присутствие облегчит страдания.

Я прикоснулся к Илге, и девушка встрепенулась, вздохнув глубоко и жадно. Открыла глаза, заморгала непонимающе.

— Уведи ее. Здесь больше нечего делать. А последний удар должен быть нанесен там, наверху, на алтаре, где когда-то убили младенца.

— Могу я… — я сомнением оглядел колышущийся силуэт. Симпатии Кассий у меня не вызывал, но Эввар приложил столько усилий, чтобы найти отца и помочь обрести ему покой. — Могу я сделать что-нибудь для вас? Альвин бы желал этого.

— Благодарю. Вы уже сделали. Вместе с моим сыном. Все узы оборваны, теперь я могу уйти. — Кассий умолк, несколько мгновений смотрел на отверстый Глаз, затем стал исчезать, истаивая.

Привычным усилием я обернулся, крепко держа за руку Илгу.

Снова почти ничего не изменилось. Только пропало ощущение, что снаружи больше ничего нет. Там, за дверью равнодушно плыл сквозь время старый, громадный замок. И где-то наверху, по галереям носился одуревший от скуки Аргра. Мне вдруг мучительно захотелось увидеть и обнять нелепого зверя. В последний раз… Хоть кого-то, кто беззаветно и преданно любит меня, несмотря ни на что.

Нет, сейчас об этом думать не станем.

А забавно… Над спуском в этот зал тоже есть руническая надпись: «темное» или «черное». Или «беспросветное». Может быть, имелся в виду всего лишь «черный ход»? И никаких пафосных тайн.

Илга поднялась на ноги, пошатываясь и растирая виски. Дыра, накрытая плитой со знаком Югов, по-прежнему сочилась смрадным духом, но по сравнению с тем, что творилось в «промежутке» — это лишь слегка тревожило. Правда, мерное шуршание плененных стражей, которые никуда не исчезли, все же нервировало.

— Здесь, кажется, был кто-то?

— Да, один старый знакомец. Он уже ушел.

— Это и есть то место, где…

— Да.

— Уже… все?

— Мы заключили соглашение. Я свою часть исполнил. Твоя очередь.

И не дожидаясь, пока слова окончательно проникнут в ее сознание, я трусливо отступил, сделав вид, что поглощен срочным занятием. Надо поставить зеркала с метками. Чтобы кровники не прорвались, пока я буду умирать. Они придут на кровь, но защита должна продержаться. Заодно кровники перебьют стражей. А после моей гибели — они исчезнут. Надеюсь.

А если нет? Илга пострадает… Погодите, это во мне сейчас забота об Илге говорит или трусливая попытка избежать смерти? Отложить, пока я не придумаю что-то? Потом снова возникнет препятствие… И снова.

Нет. Покончим с этим здесь и сейчас.

— Когда закончишь, выпей моей крови. Знаю, неприятно, но это защитит тебя от… В общем, от всего. Слышишь?

Я деловито сновал вокруг остолбенело глазевшей Илги, ставя одну за другой призрачные панели и припечатывая их метками. Метки вспыхивали белым. Ошалевший от всего происходящего амулет даже не трепыхался. Я и сам в душе больше не терзался, поглощенный механической работой. А что творилось в голове Илги? Нельзя было давать ей времени на размышления.

Или с самого начала уже было поздно?

— Держи! — я вручил девушке подобранный с пола меч.

Илга покорно взяла, глядя на клинок брезгливо и растерянно. Так странно… Я шел сюда, чтобы умереть. Но как-то не подготовился. И, похоже, не я один.

— Не могу, — тихо призналась Илга, оторвав взгляд от испачканного клинка. Руки у нее заметно тряслись. — Это неправильно.

— Что? Мне тебя уговаривать? Убедить, что Оборотень — это зло? Ну, давай я тебе расскажу, какие отвратительные мерзости творили поколения Югов…

— При чем тут Юги?

— Хорошо. Тогда я расскажу тебе, какой негодяй я сам.

— Знаю я, какой ты негодяй.

— Ты же сама утверждала, что во всем мире нет никого, кто любит меня и никого, кто бы мной дорожил. Что ж, это чистая правда.

Она что-то хотела возразить, но вдруг крепко закусила губы и сердито насупилась. Костяшки ее пальцев на рукояти меча казались фарфоровыми и твердыми.

— У меня нет родных. Мой друг предал меня и ненавидит всем сердцем. И, кстати, правильно делает, потому что я стал виной гибели его родных. Та, кого я любил, счастлива без меня. Я причиняю несчастье всем, кто оказывается рядом. Никто не пожалеет о моей смерти.

Илга молчала, неотрывно глядя прямо на меня. Ямочки на щеках обозначились четко и некрасиво, как порезы, узкий подбородок упрямо выпятился, тонкую переносицу смяла сердитая складка. Илгино лицо стало жестким и серьезным.

— Вспомни! Ты же хотела помочь стольким людям! Счастья дать им, здоровья, богатства… Всем сразу! Яннеку твоему. Тете… Да хоть ребенку Эллаи. Он родится здоровым.

Надо же… А ведь я сейчас сам себе внушу, что заслуживаю только смерти во благо человечества. Почему же она все еще не убеждена? Пронзительно смотрит, чуть щурясь, и молчит.

— Ты пошла на сделку.

— Я передумала! — тонким голосом воскликнула, будто очнувшись, Илга. — Ясно? Я солгала и беру свое слово назад! И что теперь?

Хм… Я так часто прибегал к подобному методу, а вот контрудара не предусмотрел. Придется идти в лобовую атаку.

— Ты ни на что не годна! Пристала ко мне, словно репей и теперь из трусости не можешь выполнить обещанное! Твой жених сдохнет только потому, что ты не можешь воткнуть клинок куда нужно? Твоя тетка стала калекой из-за моей небрежности и никто, поверь — никто! — ей не поможет! Если ты не убьешь меня, то тысячи матерей проклянут тебя. Ты ничтожна в своей глупой жалости!

На ее зеленоватом от здешнего освещения лице появилось смятение, но она с силой помотала головой, будто пытаясь стряхнуть его:

— Я не стану тебя убивать. Ты безоружен.

— Могу взять в руки меч…

— Глупости. Ты не станешь защищаться. Это все равно, что убийство.

— Тогда так… — я с места, без предупреждения бросился на нее.

Надеялся, что с перепугу она все же отмахнется клинком. Не тут-то было… Илга и не подумала сопротивляться. Позволила мне налететь на нее и замереть, дыша в лицо. Лишь потом медленно и ехидно улыбнулась.