Размышлять некогда, твари перемещаются проворно и легко, как тени. Но от их поступи в каменному полу остаются глубокие царапины. Перехватив поудобнее меч, я сделал выпад, отхватив одному из пришельцев костистую руку. Он завыл. Вой сек мозг, как стальная стружка. Вторя ему, болезненно закричала Илга, зажимая уши. Другая тварь дернулась к девушке, но упала, когда меч подсек косолапую ногу. Тупой — или нет, но меч явно соскучился валяться без дела.

Илга поползла в угол, я едва не наступил на нее.

Покалеченная тварь устремилась наперерез. Скакнула колченого, но стремительно. Раззявила зубастую пасть, высунув длинный раздвоенный язык. Тварь неловко сшиб с ног припоздавший монстр, наконец, прорвавшийся в дверной проем. Раскаленные иглы на его хребте лежали набок, будто свалялись от долгого хранения.

Свистнул меч, располовинив ближайшего врага. Он оказался ребрист и неплотен, будто деревянный каркас, но, распавшись, продолжал вихляться у ног. Ссохшиеся внутренности рассыпались вокруг комьями мерзлой земли… Прочие сторожа отступили, скалясь и урча.

— Мир! — Илгин голос был глух и полон не страха, а злости. Отрубленная рука твари метнулась по полу, вцепившись в Илгину лодыжку. Когти звучно скрежетали о камни, мешая лапе сомкнуться. Девушка пыталась стряхнуть крючковатые пальцы.

Я втиснул клинок между ними, подсек, отрезая по суставам. Потом быстро расшвырял все еще мерзко шевелящиеся отростки.

Отделенная конечность обезноженного монстра поодаль тоже дергалась, оставляя на камне частые царапины. Разрубленный страж усердно стягивал бьющиеся половины, хозяйственно сгребая когтями выпавшие внутренности в брюхо. Черная губчатая плоть, блестящие кости срастались на глазах.

Сторожей нельзя убить обычным клинком. Их вообще мало что может уничтожить. Разве что кровников призвать… Но от тех тоже попробуй избавиться!

Я вытянул руку, снимая с пола длинные тени от колонн. Тени здесь были знатные — густые, тугие, как струны. Удобно вить петли и набрасывать на головы жертв.

Тварь с мятыми иглами забилась, корчась и стараясь сорвать петлю с шеи. Меня поволокло к ней, но, упершись пятками, я затормозил и наскоро затянул узел, привязав его к колонне на изнанке. Монстр, что остался без ноги, мог бы в это время напасть, но лишь отвел морду и поковылял за Илгой. И его партнер тоже.

Когда я понял, что они даже не пытаются причинить вред мне, а стараются убить чужака — то есть скорчившуюся в углу Илгу — стало гораздо проще. Одного за другим я связывал их новыми путами, стягивая узлы с изнанки.

Кажется, все… Илга едва дышит, сывороточно-бледный лоб усеян бисеринки пота, закрытые глаза ввалились в глазницы. Никаких заметных физических повреждений нет, но что-то ломает ее ежесекундно. Никто не может находиться так близко от Черной Дыры безнаказанно.

Кретин, я должен был подумать об этом раньше! Проклятье… Где ключ? Может быть, он подскажет, что делать дальше?

(И мне не понадобится умирать… — мелькнуло малодушное).

Вытащив из кармана темное «око» — поверхность шара оказалась испещренной бесчисленным множеством ярко пылающих рун, будто «око» напоследок пыталось кричать — я с размаху шарахнул сферу об пол. Брызнули осколки. Комок призрачных вен, клубок чужого узора внезапно и упруго раскрылся, словно страшный, ажурный цветок.

И в зале появился некто…

— Спасибо, Оборотень — прошелестел беззвучный, но пробирающий до сердца, незнакомый голос.

Все осталось по-прежнему. Мир извне сух и сер. Зала полна черного страдания. Илга еле дышит. Разве что теперь возле манящего безумием Глаза трепыхалась разговорчивая тень незнакомца.

— Нет, — тихо откликнулась Тень на невысказанное мной. — Я не Ключ… Руны обманчивы, их можно читать двояко. «Ключ внутри» означает, что ключ в тебе, Оборотень. Но я не знаю, что это значит. Я всего лишь пытался дать подсказку, крупицу того, что удалось найти мне во время странствий. Ответ в тебе. Может, это означает, что достать его можно только убив тебя. Твоя гибель там, где все началось, завершит цикл… Мир перевернется и начнется все заново.

— Кто ты? — разочарование оказалось так велико, что во мне осталась лишь перекаленная тишина и пустота, как в сердце урагана. Ненадолго. Как раз хватит, чтобы поболтать.

Плевать я хотел на то, кто он такой. Но Тень охотно отозвалась.

— Я Кассий. Неудачливый маг Кассий… Я так жаждал знаний, что нарушил все запреты. И ничего не добился. Даже уйти достойно не смог, зацепившись за изнанку… — Тень издала иронический смешок. — Я недооценил свои силы и живая моя часть умерла. А то, что осталось — ждало своего часа, пришпиленное к обратной стороне.

— Разве мы на изнанке? Я не чувствую.

— Это то, что между нашей привычной явью и ее изнанкой. Мифический промежуток. Вероятное и неслучившееся. В подземельях Черноскала все обретает истинный лик. Мятежный Оборотень, жаждущий жизни. Храбрая девочка, страшащаяся дать слабину. Неудачливый маг, возомнивший, что допущен к тайне тайн … Здесь Глаз Бездны всегда открыт, потому что то, что течет с яви и с изнанки попадает именно сюда.

— Что?

— Каждое позабытое обещание. Каждая несбывшаяся мечта. Каждое неутоленное желание… Несправедливость, отчаяние, непонимание. Все забирают Оборотни и хранят много веков.

— Зачем?

— Потому что когда-то один из них пошел против веления сердца и его сожаления тянут к себе другие. А могучая магия лишь усиливает и подпитывает человеческие страсти.

Ага. Вот это, наверное, и есть то самое «обязательство», о котором писали фамильные хроники. Жаль, что теперь это открытие уже не имеет для меня значения.

Мутный морок вяло колыхался напротив, словно рваная дымчатая кисея. Помахать рукой и разогнать бесследно. Вместо этого я сухо произнес:

— Ваш сын искал вас.

Тень резко сгустилась, очертив силуэт сгорбившегося рослого мужчины. Во впадинах исказившегося дымчатого лица расширившиеся глаза походили на сквозные дыры.

— Альвен! — боль пронизывала это имя. Ощутимая и безнадежная.

— Он был замечательный человек.

— Мальчик мой… Я так хотел, чтобы он однажды нашел меня там. Я верил, что он сумеет. Альвен всегда был сильнее, чем я.

Да, неожиданно согласился я. Так оно и есть. Маг Кассий хотел славы. Альвин Эввар, его сын, хотел разыскать своего отца. Первый проиграл, второй победил. Оба мертвы. Но отчего-то мне кажется, что Эввар оставил после себя нечто большее, чем тень на стекле будней. А Кассий скоро исчезнет вовсе без следа. Сострадания к колышущейся Тени я не испытывал.

— А вы нашли, что хотели? — все же спросил я.

— Я разыскал легендарного Героя-воина… Там, на краю земли увидел того, кто скитался, не в силах умереть, и кто единственный из всех мог помнить, отчего наш мир стал таким.

— О чем вы спросили его?

— У меня было уйма вопросов, но успел задать я лишь один… Попросил рассказать, как все было на самом деле. Увы, присутствие этого существа оказалось чересчур… чересчур невыносимым для меня. Он уже не был человеком, став чем-то иным. Я не смог даже договорить. Он слушал, но пил мою жизнь. На то, чтобы узнать ответ, меня уже не хватило.

— Я дослушал его ответ. Но не понял.

— Значит, его слова в твоем сознании. Здесь ты, наверное, поймешь их.

Невольно, я обратился к своей памяти, клейменной чужой речью. Незнакомые слова, тлевшие там, вспыхнули ярче, засочились смыслом, как сукровицей незажившая рана, позволяя прочесть давно забытую историю. Последнюю версию легенды:

«…да, я убил младенца в храме Зла. Скажешь, пустяк? Люди нынче совершают злодеяния и пострашнее? Но людям проще, сами того не зная, с той самой поры они перекладывают часть своей вины на меня и моих потомков. Потому что так и задумано… Я стал первым. Я верил, что совершаю благо. И я знал, что поступаю чудовищно. Все во мне протестовало, но исполнил задуманное…

Однажды кто-то пересекает опасную черту. Не сгоряча, не по скудоумию или ужасной случайности. А осознанно приняв необратимое решение, переступив через себя. Понимая, что именно он творит… И тогда мир меняется. Каждый раз, становясь иным. Каждое новое непереносимое зло меняет его снова и снова.