Рыжий Брайто досадливо засопел, лишившись до прибытия следующего плота халявной выпивки.

— … потому, что увидевшему истинный лик Оборотня, грозит смерть неминучая. Под маской же его не признать.

— Слухи ходили, что старый Оборотень из семьи Югов помер. А новый Юг молод, ему около двадцати.

— И? — победно ухмыльнулся Клап. — На этом все. А под такое описание подойдет кто угодно. Вот хоть бы вон тот парень, что в углу сидит!

И я снова оказался под перекрестным прицелом взглядов, на этот раз более пристальных. Не самое уютное положение — словно иголками утыкан. Эх, надо было «лик» посолиднее делать.

— Да не-е. Тот, вроде, постарше должен быть.

— Такую куртку и я могу прикупить. Неужто Он стал бы так одеваться?

— Да какой из сопляка колдун?

Заключение охотно признали авторитетным. Никто особо не жаждал узнать во мне — меня.

— Говорят, что он нетопырем может оборачиваться. — Один из возчиков не поленился переместиться поближе к завсегдатаям. — Мы с Вларом сегодня под утром одного здорового видели. Он к возу прицепился, шипел и таращился так… Нехорошо.

— Откуда в океане нетопырь?

— Вот и я про то же!

— Осторожней надо быть! Это как в перевертыши играть, никогда не знаешь, какой камень в «капкан» угодит и цвет сменит. Любой может перекинуться.

— Я знаю! — воодушевился некто плосконосый, скорее из торговых, чем плотовых. — Верный признак, чтобы Оборотня распознать. У них ногти с правой руки — на левой, а с левой — на правой!

Все дружно растопырили собственные пальцы, ревниво косясь на руки соседей. Через минуту-другую неуверенно засмеялись, смущенно пряча кулаки в карманы.

— Оборотня только по клейму опознать можно.

— Ты видишь у кого-нибудь клеймо?

— Ну, может, оно сразу-то и не заметно, — уверенности в тоне знатока оборотничьих меток поубавилась. — Или не клеймо это вовсе.

— Так не он, что ли? — разочаровались слушатели.

— А ты пойди, да и спроси. Или попроси его, скажем, руки показать. Лучше, к самому носу поднести, чтоб не ошибиться. Опять же ногти проверишь…

— Да я у тебя проверю! Чего руки-то под стол прячешь?

— Я прячу?!

— Ты!

Бац!!!

— На, смотри! — заподозренный в сокрытии не слишком чистых рук выдвинул аргумент в пользу своей невиновности, увесистый во всех отношениях. Кулак с размаху впечатался в глаз настырного проверялы.

Ну, во всяком случае, теперь спорный предмет оказался более, чем доступен для близкого осмотра.

— Убедился? — торжествующе осведомился здоровяк.

Зрители, повскакивавшие с мест, загалдели.

— Ах, ты… — ушибленный проморгался и ринулся на обидчика.

— А ну, цыц! — разнимать драчунов ринулось несколько доброхотов из местных и приезжих, мигом смекнувших, что в тесном зальчике массовая свалка изрядная помеха полноценной выпивке.

Однако нос одному невезучему все же разбили… Темные капли оросили столешницу, распустив звездчатые отростки.

— Э… — испугано вскрикнул кто-то. — Кровь!

Даже тот, из чьего распухшего носа брызнули злополучные капли, замер, в ужасе уставившись на лаково блестящие звездочки и явно планируя изо всех сил отрекаться от произведенного на свет.

В разом воцарившейся тишине зудели только мухи.

— Да ладно вам! Чего застолбенели-то? — нерешительно подал голос некий смельчак. — Ну пролили чуток юшки, вдобавок к той, что здесь подают… Я Лиино знаю с дитячьих лет. Я ему сам нос разбивал, и ничего.

На физиономии пострадавшего Лиино, шмыгнувшего распухающим носом, уверенности читалось и того меньше, чем у его заступника.

— А верно сказывают, что кровь Оборотня волшебная? — второй пострадавший заплывшим глазом уже присматривался к густеющим каплям.

— Рискнешь попробовать?

— Я… — обладатель фингала заколебался. — А вдруг враки все? И яд это?

— В прежние времена обычай был. Ежели незнакомцев собралось много, то каждый по капле крови в общий котел обронит. Чтобы, значит, удостоверится, что Оборотня среди них нет… Или есть.

— Милая, — привычный ко всему Клап сокрушенно вздохнул, перехватил за локоть служанку и кивнул на заляпанный стол, — прибери там, чтобы господ не смущать. А то размечтались.

Девушка тряпкой небрежно смахнула кровяные капли. Разочарованные «господа» еще больше смутились, сожалея то ли об упущенных возможностях, то ли о проявленной доверчивости.

Я отпил из чаши остывшего варева, как-то незаметно утратившего свой редкостный вкус. Поднялся на ноги. Пробегавшая мимо служанка, торопливо подхватила отставленную кружку, мельком лукаво улыбнулась, и вдруг замерла, озадачено глядя на деревянный табурет, который я только что покинул. Я тоже посмотрел — на деревянном сидении осталось отчетливое, влажное пятно. Натекло даже вниз, на пол.

— Жарко тут у вас, — улыбаясь как можно лучезарнее, сообщил я. И ненароком двинул табурет, чтобы ножкой смазать отпечаток босой ноги.

Служанка часто заморгала.

* * *

А погода, между тем, окончательно испортилась. Небо целиком заволокла клочковатая муть. Горизонт набух клубами низких, свинцовых туч. Ветер, травленный озоном, дул резкими порывами. Волны выплескивались на камни, оставляя длинные темные, вспененные по кромке, следы.

Плот чуял непогоду и негодовал, тяжко копошась у причала. Его низкое, утробное ворчание мешалось с рокотом океана. На самом причале капитан плота ругался с человеком в двубортном плаще торговца. На берегу скопились разгруженные повозки, вернувшиеся сверху. Их повелители кучковались чуть в стороне, с явным интересом наблюдая за спором капитана и своего начальника.

— Чего там они лаются? — проходя мимо, я услышал, как рыбак Марн приостановил крепыша, волокущего свернутую сбрую парусников к сараю.

— Да ночевать велено тута, — хмуро бросил погонщик. — А купчина против.

— Чего ж соглашался плыть? А то не знает, как тут с погодой бывает.

— Да кто ж его спрашивал, — верзила с досадой плюнул в песок. — Мы ведь на Тугоеды плыть подряжались, а тут примчались эти жлобы … э-э… господа из столицы. Окрутили только так, даже перегрузиться толком не дали.

— Эти… — Марн боязливо втянул голову в плечи и подбородком повел в сторону гостевого дома. — Которые там, что ли?

— Они. Усом им под брюхо!

Хмурые дежурные плотогоны, оставленные снаряжать плот в обратный путь, заново закрепляли растревоженного полузверя у причала. Приунывшие парусники уже гнездились в стороне, под навесом, готовясь пережидать долгую ночь.

Сегодня островитяне отведут душу, вдоволь потешаясь над задержавшимися гостями. И не только они… На острове чужакам ночью делать нечего. Кровники иногда ходят за пределы периметра.

— Поберегись!

Длиннющий упругий ус разгневанного плота звонко щелкнул, метнувшись издали и взбил песок почти у моих ног. Плотогоны повисли на крючьях и кольцах, продетых в шкуре полузверя. Заглубленные в толстую глянцевитую кожу глазки твари зло мерцали.

Набирающий силу ветер качал деревья, наполняя лес стонами и скрипами. Воздух рябил чешуей содранной с ветвей листвы. От запасенного в «клаповнике» тепла не осталось и следа.

Голодный, злой, исхлестанный и облепленный холодными листьями, я брел, путаясь в мокром подлеске и ругаясь, когда вдруг услышал эхо… То есть мне в первый момент показалось, что это эхо, потому что кто-то в чаще леса вторил моим ругательствам слово в слово. Причем с теми же интонациями.

— Да тише ты! — нервно одернули знатока крепких выражений.

— …в таком шуме все равно никто ничего не услышит.

— …не знаешь, что живет среди этих деревьев, — резонно заметили в ответ.

Погодите-ка… А ведь эти голоса мне знакомы. Еще в «клаповнике» они спорили. И похоже, так и не пришли к консенсусу.

— Идем отсюда, а? Не подняться тебе наверх, слышал, что возчики говорили? Мозги всмятку взобьет, если без грамоты сунешься.

Некоторое время двое перепирались невнятно, потом первый закричал в полный голос:

— …я должен! Ты что не понимаешь?! Плевать на погоду!