29-летний моряк получил высшие боевые отличия и вне очереди стал штаб-офицером, украсив эполеты бахромой и двумя звездами. Ему же выпала честь доставить в столицу рапорты адмирала Аракса и капитана 2-го ранга Баранова, а также доложить Генерал-Адмиралу свои «личные объяснения об этом сражении, покрывшем славою наш флот». Из столицы Рожественского по его просьбе командировали в Нижнедунайский отряд, но в боевых действиях он уже не успел принять участия.
Сторонник мощных линейных флотов, капитан-лейтенант Рожественский счел своим долгом выступить в печати против ратовавшего за крейсерскую войну Н.М. Баранова. Он опубликовал в «Биржевых ведомостях» статью «Броненосцы и купцы-крейсера», в которой ставил под сомнение достоверность описания боя «Весты» ее командиром.
Под пером последнего действительно героические действия «Весты» при вынужденном поспешном отступлении от многократно сильнейшего противника стали приобретать черты едва ли не равного боя. И якобы только перебитые штуртросы рулевого управления заставили Баранова отказаться от преследования поврежденного турецкого броненосца. Понятно, что такое освещение событий минувшей войны могло только способствовать созданию шапкозакидательских настроений и помешать созданию действительно мощного броненосного флота. Флота, для которого преследование и атака противника не должны в обязательном порядке сопровождаться предшествующим многочасовым убеганием от него.
Статья Рожественского вызвала не только предвидимую реакцию Баранова, усмотревшего в ней клевету и потребовавшего судебного разбирательства, оную клевету не обнаружившего[42], но и резкое выступление самого знаменитого моряка минувшей войны капитана 2-го ранга и флигель-адъютанта С.О. Макарова.
Инициатор и герой минной войны с турецким флотом в заметке в газете «Яхта» вначале справедливо отметил, что автор разоблачительной публикации в «Биржевых ведомостях» имеет целью доказать, «…что Добровольный флот и крейсера сами по себе, а броненосцы сами себе и что без броненосного флота обойтись нельзя». Из этой очевидной мысли Степан Осипович почему-то сделал далеко идущий вывод, что тем самым Рожественский втаптывает в грязь недавние подвиги русских черноморских моряков. Не считая, по-видимому, нужным вступать с младшим по чину в полемику по существу вопросов крейсерской войны, Макаров язвительно посоветовал тому подумать о полученных тем — не на палубе броненосца — орденских ленточках и эполетах{43}.
К несчастью, как мы знаем, Макаров и дальше остался сторонником безбронных крейсеров, в том числе и для Тихоокеанского театра. Можно только догадываться теперь, как убедительные аргументы знаменитого адмирала грели душу действительным врагам Отечества, урезавшим кредиты на броненосный русский флот.
Вернувшись с войны в Петербург, капитан-лейтенант Рожественский вновь «вступил в отправление обязанностей члена комиссии Морских артиллерийский опытов», где работал до лета 1883 года.
«Работа в Комиссии была достаточно спокойной и размеренной, и Зиновий Петрович в 1881-1883 гг. смог позволить себе даже такую роскошь, как трижды побывать в отпуске (всего за 36 лет офицерской службы отпусков у него было четыре, суммарной продолжительностью 99 суток). Некоторое оживление в однообразное бытие вносили редкие командировки»{44}.
В июле 1883 года Зиновию Петровичу предложили новое и весьма необычное назначение: возглавить нарождающиеся болгарские военно-морские силы.
Упорным и самоотверженным трудом…
Расскажем коротко об основных этапах дальнейшей службы адмирала Рожественского, следуя их изложению в статье Б.Б. Жерве[43]:
«Послужной список его показывает, что Рожественский занимал в течение своей службы ряд видных должностей: морской министр в Болгарии; военно-морской агент в Англии; командир судов I и II рангов в заграничном плавании; начальник учебно-артиллерийского отряда, командуя которым завоевал себе почетную репутацию — не только в русском флоте, но и заграницей — отличной организацией этого отряда и высокими достигнутыми в нем результатами отрядных артиллерийских стрельб.
Успех такой стрельбы, продемонстрированный в присутствии Царя перед Германским императором, выдвинул Рожественского на широкую дорогу блестящей карьеры: зачисление в “Свиту Его Величества” и вскоре назначение Начальником Главного Морского Штаба были для Рожественского результатами его деятельности в учебно-артиллерийском отряде».
Стоит еще учесть, что в учебно-артиллерийском отряде были собраны отнюдь не шедевры современного судостроения и артиллерийской мысли, а скорее музейные, а иногда даже антикварные экспонаты, как называли их современники, а потому достижение Адмирала[44] представляется еще более значительным. Если знаменитый залп «Весты» принес ему заслуженную всероссийскую известность, то ревельская стрельба 24 июля 1902 года в присутствии двух императоров принесла ему европейскую славу лучшего артиллериста русского флота.
Как ни парадоксально звучит, но Цусимский бой, особенно его начало, в полной мере подтвердил, что в славе этой не было преувеличения и конъюнктуры. Ниже мы подробно скажем об этом. А пока продолжает Борис Жерве.
«Официальный историк морских операций во время русско-японской войны, далеко не сочувственно настроенный к Рожественскому, справедливо отмечает в Книге седьмой описания этой войны, что лавры мирного времени ему не даром давались. Всякому, кто служил под его командой, известно, каким упорным и самоотверженным трудом он зарабатывал каждый шаг своей карьеры.
Исключительно самостоятельный, замкнутый в себе, болезненно самолюбивый, с железной волей, суровый, решительный, с большим самомнением, критически относившийся к своим начальникам… адмирал Рожественскии не пользовался симпатией у своих ближайших начальников, видевших в нем своего соперника; ближайшие подчиненные его, в особенности командиры судов, его боялись и не любили, хотя и признавали его высокие служебные достоинства; команды относились к нему также с большой боязнью, но преклонялись перед его огромной трудоспособностью, опытом, знаниями и уважали его за личную честность, справедливость и за строгое отношение к командному составу.
Характерно отметить, что после гибели в Порт-Артуре Макарова и команды, и офицеры судов 1-й Тихоокеанской эскадры в разговорах о вероятных и желательных им его заместителях в числе других немногих имен неизменно называли и фамилию Рожественского.
Сделавшись Начальником Главного Морского Штаба и попав в “Свиту”, Рожественскии, конечно, не только не считал, что достиг конца своей карьеры, но, наоборот, видел в достигнутом положении только новые и большие возможности для гораздо более широких перспектив, отвечавших его честолюбию и высокому о себе мнению. Но эти перспективы мечтал он осуществить не “ловкой политикой в высоких сферах”, но по-прежнему огромной своей трудоспособностью и служебными отличиями.
Каково было политическое credo и самоопределение Рожественского? Принадлежа “плотью и кровью” к монархическо-бюрократическому миру, пройдя в этом “мире” своими трудами и способностями блестящую дорогу, Рожественскии, понятно, не мог не принадлежать к этому миру и своими помыслами, и всей своей идеологией. Искренне считая “безумно мятежные” настроения и движения в русской интеллигентной и рабочей среде преступными, посягающими на “святость Престола и величие Отечества”, Рожественскии полагал своим долгом всемерно с ними бороться, поскольку это касалось личного состава флота.
“Бытие определяет сознание”; Рожественский был верным сыном своей среды; подходя к исследованию его личности марксистски — можем ли мы его за это осуждать?»{45}
