Подавляющее превосходство минных отрядов неприятеля могло особенно тяжело отразиться на участи нашей эскадры лишь при условии предварительно понесенного ею поражения в артиллерийском бою.
Что же касается самого артиллерийского боя, то за японцами могло быть преимущество хода их броненосных эскадр и то умение, которое достигнуто упорною подготовкою в мирное время и затем продолжительною боевою практикою. Преимущество хода могло быть еще до некоторой степени парализовано маневрированием, а с их лучшей подготовкой оставалось считаться. Иного решения не было».
Тотчас по встрече
«Тотчас по встрече 2-й эскадры с Отрядом Контр-Адмирала Небогатова я принял тут же, в море, адмирала и командиров, выслушал доклад о плавании и состоянии судов, а также соображения о дальнейшем следовании, высказал свой взгляд на предстоящее нам дело и, оставшись сам в море, отослал прибывший отряд в ближайшую бухту… для осмотра машин и котлов, для исправления повреждений и для приема угля и других материалов с транспортов.
Я вынужден был послать отряд в бухту, несмотря на протесты французского адмирала и берегового администратора, потому что по всему побережью Аннама нет якорных глубин вне территориальных вод. Французскому адмиралу послано было при этом письменное обещание уйти от берегов со всею эскадрою не позже 1-го Мая».
5.2. Эскадра — в путь!
«…1-го мая утром эскадра пошла по назначению… Всего 50 судов (в том числе 9 миноносцев)…
В походном строе эскадра должна была двигаться со скоростью 9 узлов, но средняя скорость получалась меньше вследствие задержек для исправления повреждений механизмов на разных судах…
Боевыми строями признавались: одна кильватерная колонна или фронт броненосцев и одна кильватерная колонна или фронт крейсеров… Если не было определенного приказания или сигнала Командующего эскадрой, то Командующему крейсерами предоставлялось пользование обстановкой либо для поддержки броненосцев, либо для самостоятельного действия по крейсерам неприятеля, либо для охраны транспортов.
Установлен был порядок для подания помощи кораблям, терпящим бедствие в бою, и для приема адмиралов и штабов с потерпевших и неспособных управляться флагманских судов, причем особою инструкцией предусматривалось последовательное замещение последних — до пересадки флагмана или до передачи команды следующему по старшинству флагману.
В боевом строе броненосцев скорость хода полагалось определять сигналом, но для головного корабля или уравнителя таковая не могла быть более 11 узлов, иначе не могли бы держаться в строю некоторые суда 2-го и 3-го броненосных отрядов, предельные скорости которых были 13 узлов»[233].
Возможные меры
«Плаванием от Аннама, как и предшествующими ходами и стоянками, пользовались для возможных учений…
На всем переходе производилась также практика наводки в крейсера “Жемчуг” и “Изумруд”, удалявшиеся и приближавшиеся на расстояния от 2 до 6 миль, причем с такими учениями соединялись сличения показаний дальномеров Барра и Струда: расстояния показывались одновременно всеми кораблями со спуском исполнительного флага и, к сожалению, до конца перехода весьма часто и очень сильно различались у соседних мателотов…
Решив идти с эскадрою во Владивосток восточною частью Корейского пролива и будучи уверен встретить там весь японский флот или большую часть его, я счел необходимым принять некоторые меры, которые могли бы заставить неприятеля отделить хотя бы только разведчиков к восточным берегам Японии и к западному берегу Кореи.
Такими мерами должны были быть: 1) посылка “Кубани” и “Терека” в крейсерство по восточную сторону Киу-Сиу и Ниппона; 2) появление части эскадренных транспортов у Седельных островов за два дня до вступления эскадры в Корейский пролив; и 3) отделение “Днепра” и “Риона” от Седельных островов в северную часть Желтого моря и по направлению к Порт-Артуру…»
Смерть адмирала Фелькерзама
«11 мая я был уведомлен условным сигналом о кончине Контр-Адмирала фон Фелькерзама, но, как было заранее предусмотрено, не объявил об этой тяжелой потере по эскадре: адмиральский флаг оставался на “Ослябя”, а командир этого броненосца Капитан 1 ранга Бэр исправлял должность Командующего 2-м броненосным отрядом…
С 10-го мая по ночам эскадра не носила топовых огней, а боковые и гакабортные огни были ослаблены на всех судах, кроме госпитальных, которые имели полностью все положенное им освещение, не исключая гафельных огней.
Для ночных сигналов перестали пользоваться далеко видными фонарями Табулевича, а довольствовались употреблением в соответственных случаях клотиковых ламп слабого напряжения[234].
12-го мая утром во мгле, ограничивающей горизонт пятью милями, при сплошь облачном небе, эскадра подошла на 95 миль к Вузунгу, отпустила по назначению 6 транспортов и крейсера “Днепр” и “Рион” и направилась к Корейскому проливу, взяв курс на южную сторону Квельпарта, в 25 милях от него по счислению.
Обсерваций эскадра уже не имела с 10-го мая».
Радиоконтакт
«…Вечером 12-го мая наши станции беспроволочного телеграфа, которыми на этой части пути запрещено было пользоваться для переговоров, начали принимать сначала сбивчиво, а потом несколько яснее знаки депеш. Хотя в этот вечер и не удалось разобрать смысла того, что телеграфировалось, но по отдельным словам было несомненно, что депеши посылаются на японском языке.
С крейсера “Урал”, на котором была сильная станция, просили позволения мешать этим переговорам, но я не разрешил, чтобы не дать японским разведчикам уверенности в близости эскадры. Из того, что между знаками можно было разбирать отдельные японские слова, а не сочетания сигнального свода, я заключил, что телеграфировавший еще не видел нас и не знает нашего места, а нам было во всяком случае полезно быть открытыми возможно позже. Я предупредил лишь эскадру сигналом, что телеграфирующий может видеть наши дымы.
В уверенности, что эскадра не может пройти Корейским проливом без сражения с японским флотом, и не имея никакого иного исхода, я не выдвигал и дозорной цепи, которая могла бы преждевременно выдать наше место разведчикам неприятеля.
12-го мая одни только крейсеры “Жемчуг” и “Изумруд” по-прежнему посылались в обе стороны для учений наводке, для согласования по ним дальномеров и вместе для осмотра по горизонту. Но оба крейсера не видели никаких признаков разведки японцев.
На рассвете 13-го мая обнаружились переговоры уже нескольких судов неприятеля. Они начались вызовом позывных. Потом из ряда разобранных японских слов можно было понять следующее:
…”огней десять”… “как большие звезды”…
Ответ, по-видимому, приказывал пользоваться для телеграфирования сигнальным сводом, потому что после этого переговоры велись уже сочетаниями, и в течение дня между этими сочетаниями попадались до семи таких, которые означали позывные разных судов. Пасмурность была, однако же, настолько велика, что, несмотря на производившиеся эскадрой утром и после обеда эволюции разных перестроений на относительно большом пространстве и на самую напряженную бдительность, ни один наш корабль не видел ни дыма, ни верхушек мачт этих разведчиков».
Комментарий по ходу
Погибший 14 мая мичман с крейсера «Жемчуг» Георгий Тавастшерна записал в день 13 мая в своем дневнике: «Сегодня с утра до вечера боевые эволюции, которые, кстати сказать, флот делает блестяще»{228}.
Вспомним мадагаскарское письмо лейтенанта Вырубова о блестящей стрельбе и хорошем маневрировании эскадры. Может, все-таки научил немного за время пути Адмирал свою армаду? О моральном же состоянии эскадры перед боем говорит следующая, последняя запись в дневнике юного мичмана:
