«Ложногуманный» адмирал, объявив свое решение: «Я хочу сдать броненосец…» — с редкой неуклонностью стал приводить его в жизнь, отметая все возражения офицеров, многие из которых — но не флаг-офицеры Небогатова! — были в шоке и считали, что если нет возможности драться — следует открыть кингстоны.

Как только он понял, что «консенсуса» ему не достичь, «Небогатов не допустил следующих офицеров к слову и начал доказывать, что всякое сопротивление бесполезно, на что капитан 2 ранга Ведерников возразил:

“Сопротивление бесполезно для корабля, но оно полезно для России”.

Небогатов, показывая рукою на насторожившуюся команду, демагогически громко сказал: “Посмотрите на команду, многие еще жить не начали, неужели всех их утопить?”

Мичман Волковицкий начал возражать, что адмирал не имеет права сдавать эскадру, что уже позора довольно, что 2500 человек команд отряда ничто по сравнению с 30 000 солдат, погибших под Мукденом. Если нельзя сражаться, то нужно корабли затопить или взорвать.

Небогатов вышел из себя и стал кричать на Волковицкого, что он слишком молод, чтобы ему противоречить, и что всю ответственность он берет на себя…» 

«Поднять японский флаг!»

«Мичман Виктор Владимирович Дыбовский, не подозревая, что происходит на мостике, зычно рапортует с марса фок-мачты:

“До неприятеля 60 кабельтовых”…

С неприятельской эскадры раздался пристрелочный выстрел по флагманскому кораблю. Офицеры поспешили разойтись по своим постам.

С Небогатовым случилась истерика…

Он сорвал фуражку и начал топтать ее ногами:

— Японцы не разобрали нашего сигнала. Скорее! Поднять белый флаг!

Неприятельские снаряды начали подымать фонтаны воды вокруг броненосца. Снаряд разорвался у боевой рубки. Был ранен флагманский штурман подполковник Дмитрий Николаевич Федотьев. Другой снаряд разорвался на баке. Несколько ударили в борт. Небогатов неистовствовал[317]:

— Повернуть башни в сторону от неприятеля! Спустить наш флаг! Поднять японский флаг!

И опять нашелся другой услужливый флаг-офицер, который собственноручно поднял японский флаг”[318]. 

Жалеть нужно Родину, а не солдат и матросов!

«“Николай I” застопорил машины. Японцы прекратили стрельбу.

Небогатов приказал созвать команду, к которой обратился со словами: “Братцы, мне не страшно умирать, но я не хочу губить вас — молодых. Весь позор я принимаю на себя. Пусть меня судят. Я готов пойти на смертную казнь”.

Команда, которая только что безропотно приготовилась умереть или, затопив корабль, очутиться с малой надеждой быть спасенными в ледяной воде, мгновенно преобразилась. Напрасно машинный унтер-офицер Василий Федорович Бабушкин, полный Георгиевский кавалер, получивший восемнадцать ран под Порт-Артуром и добровольно пересевший в Сингапуре на броненосец, чтобы на нем идти снова в бой, выкрикнул:

“Братцы, да что это такое творится?! Жалеть нужно Родину, а не солдат и матросов! Адмирал — не сестра милосердия”…

Мичман Волковицкий тщетно пытался убедить матросов помочь ему открыть кингстоны. То же пытались сделать мичманы Борис Михайлович Четверухин и Дыбовский, но матросы возразили им, что адмирал им даровал жизнь, а офицеры молоды, чтобы отменять приказания адмирала.

Вскоре все три офицера были арестованы по просьбе русского начальства японцами”».

«Мерзавцы. Даже умирать не умеют!»

«Инженер-механик подпоручик Николай Дмитриевич Беляев узнал о сдаче, находясь в машине. “Мерзавцы, — сорвалось у него. — Даже умирать не умеют”[319].

Поднявшись наверх, он настаивал взорвать броненосец, на что Небогатов ему ответил: “Не делайте глупостей, топить поздно и нечестно”.

“Ваше Превосходительство, сдаваться — позор, я не сдаюсь”.

“Ну как знаете”, — отрезал Небогатов.

“Ну что же, стреляйтесь, если Вы себя считаете опозоренным, — возразил ему еще один флаг-офицер: А мы исполним приказание адмирала”…

Офицеры и сохранившие боевой дух матросы с отчаяния начали выкидывать за борт все, что не должно было попасть в руки неприятеля, но послушные исполнители приказания адмирала также ревностно следили, чтобы в руки врага все перешло в полной исправности. Иначе будет нечестно по отношению к противнику…

А “братцы”, только что ревностно исполнявшие каждое полученное ими приказание, вышли из повиновения, разбили ахтер-люк, перепились и начали грабить офицерские каюты. Адмирал им сам показал пример клятвопреступления.

Так бесславно закончил свою кампанию броненосец “Император Николай I”. Через 12 лет та же самая картина до мельчайших подробностей повторилась в грандиозных масштабах на всем пространстве нашей родины — и Русского государства не стало…» 

Даже шлюпки были целы

«В японском порту Сасебо стояли рядом победители и побежденные.

Согласно рапорту лейтенанта Вячеслава Павловича Блинова с броненосца “Си-сой Великий”, а позднее прекрасного ротного командира в Морском Корпусе:

“… На японском флагманском корабле «Микаса» была сломлена грот-мачта, и пробоины в борту искусно заделаны парусиной. На броненосце «Сикишима» и броненосном крейсере «Ниссин» были тоже пробоины и поврежденные орудия, которые начали снимать.

Тут же стояли сдавшиеся корабли: «Николай», «Сенявин», «Апраксин» и «Бедовый». На «Николае» была пробоина в носу и прострелена труба, а на остальных кораблях не видно было ни одного повреждения, даже шлюпки были целы”»… 

Их врагом была не Япония

«Заседания Суда над сдавшимися офицерами после их возвращения в Россию производили тягостное впечатление… Пораженные политической близорукостью русские интеллектуальные круги разрушали… устои национального бытия собственного государства.

Ослепленные политическими страстями, они не заметили героизма, проявленного ни самим адмиралом Рожественским, ни пятью тысячами русских моряков, защищавших до последней грани жизни честь своей Родины и нашедших могилу в холодных волнах далекого и чужого моря.

Сегодняшним их врагом была не Япония, а собственное правительство (эвфемизм для слова “Самодержавие”. — Б.Г.), а против этого противника даже Небогатов был хорош. Под влиянием этих настроений обвинения прокурора не были слишком суровыми, речи присяжных защитников были не лишены демагогии.

И даже часть тех лиц, кто при сдаче себя вел с достоинством, и те давали свои показания в пользу изменников присяге.

Небогатов на суде уже не всхлипывал, как 15 мая 1905 года, не ожидал сокрушенно смертной казни, когда он искал сочувствия у матросов, стараясь разбудить в них инстинкт самосохранения, и которым он, якобы жертвуя собою, дарил жизнь…

В его последнем слове нельзя найти намека на сожаление, что своим решением он нанес непоправимый моральный ущерб русскому имени в глазах истории и всего мира…

А Суд забыл, что его приговор должен был укрепить, а не поколебать идею государства в сознании русского народа, и постановил ходатайствовать перед Государем о смягчении приговора к смертной казни, вынесенного Небогатову и трем командирам, как будто степень их ответственности была одинаковой. Смертный приговор был заменен им осуждением на 10 лет заключения в крепости, но они были освобождены задолго до истечения срока наказания. Три старших офицера были осуждены к нескольким месяцам тюрьмы.