— В прежние дни, — сказала мисс Ли, — в августе школьников приглашали в усадьбу на чай.

— Теперь в этом нет необходимости, — заявила Эвис. — Люди не нуждаются в подобной благотворительности.

Конечно, раз существуют «Гордость матери» и тушеная фасоль Хайнца (спасибо, ма), подумала Эмма, владельцу поместья нынче ни к чему устраивать пикники для детей арендаторов.

— Так ли это? — спросил Адам. — По-моему, нынче люди нуждаются в помощи еще больше, чем раньше.

— Для этого есть социальное обеспечение, — ответила Эвис. — А личная опека или попечительство, называйте, как хотите, сметены с лица земли, и это отлично.

— Вместе с ними, возможно, сметены отчасти и люди, — осторожно вставила ее мать.

— А я скучаю по поместью, каким оно было когда-то, и по всему тому, что оно олицетворяло, — сказала мисс Ли. — У нас в поселке теперь нет единого центра.

— По-моему, место джентри сейчас заняли служители церкви и врачи, — отозвалась Эмма.

С этим Эвис готова была согласиться, хотя считала, что на первое место следует поставить врачей. Том молча улыбнулся. Он думал о своей встрече в мавзолее с доктором Геллибрандом и о том, как все мы кончаем одним и тем же, превращаясь в прах или пепел, называйте, как хотите.

— Известно ли вам что-нибудь про мисс Верикер? — спросил Том у мисс Ли. Он вспомнил про последнюю гувернантку и про то, что она любила посещать мавзолей.

— Да, мы поддерживаем связь. На рождество я получила от нее открытку, бесплатную разумеется, с рекламой какого-то фонда. Не помню точно, но вроде имеющего отношение к охране природы. А на обороте она написала несколько слов.

— Я заметила, что такими открытками пользуются очень многие, чтобы не платить за марку, — заметила Магдален.

— Мисс Верикер съезжает с квартиры и будет жить вместе с племянником и его женой, — добавила мисс Гранди, заговорив впервые после своего «видения».

— Тогда ей суждено скучать по своей квартире, — отозвалась Магдален. — Если бы кто знал, как грустно лишаться независимости.

— Что ты говоришь, мамочка? — всполошилась Эвис. — Ты несправедлива к нам. Не знаю, что мы делали бы без тебя! Ты и в доме подмога, и с детьми посидишь. И разве ты лишена независимости?

— Я, пожалуй, выкурю сигарету, чтобы отогнать комаров, — вдруг заявила Магдален.

— Тебе же известно отношение Мартина к сигаретам, — предостерегла мать Эвис.

— Да, на свежем воздухе неплохо покурить, — заметил Адам, доставая из кармана старомодный серебряный портсигар. — Попробуйте-ка моих, миссис Рейвен.

— А эта гувернантка, мисс Верикер, когда-нибудь приезжает к нам? — спросил Том. Он ни разу не слышал, чтобы она приезжала, но ему вдруг пришло в голову, что он мог бы воспользоваться ее воспоминаниями, а то и записать на магнитофон ее рассказ о жизни в поместье.

— Последнее время нет, — ответила мисс Ли. — Проезд ей не по карману, даже если она воспользуется льготами, предоставленными престарелым гражданам.

На мгновение воцарилось смущенное молчание. Нельзя ли в данном случае воспользоваться средствами из фонда приходского совета, расходуемого по усмотрению ректора, подумал Том, но предложить не решился.

— Лучше пусть сидит у себя в Лондоне, — сказала мисс Гранди, которая думала о том, какую церковь выберет мисс Верикер в Уэст-Кенсингтоне, где, помнилось, живут ее племянник с женой.

— Скорей бы Дафна вернулась, правда? — спросила мисс Ли. Ей казалось, что, когда сестра Тома уезжает, он уходит из-под контроля, хотя в чем именно это заключалось, она определить бы не могла.

— Дафна решила взять собаку, — отозвался Том, представляя себе, как пес будет бегать по дому, нарушая давно устоявшийся порядок.

В другом автобусе в такой же жаркий день сидела Дафна, и взгляд ее покоился на серо-зеленых оливковых рощах — они тянулись бесконечно, милю за милей, километр за километром. Она упивалась музыкой, которая неслась из принадлежащего водителю транзистора, громкой, ревущей во всю мощь музыкой и песнями, в которых слышалось что-то восточное. Потом закрыла глаза, блаженствуя в шуме и жаре, и услышала вновь кваканье лягушек, как накануне вечером, когда они с Хетер гуляли по городу и видели, как в одной из боковых улочек жарились на вертелах целые овечьи туши. Еще раньше она была просто ослеплена уродливыми, похожими на белые кубы домами в деревне, залитой полуденным солнцем, — как это не похоже на сырость и серую скуку ее собственного дома. Она сравнивала машинально, вся во власти настоящего, начисто выкинув из памяти прошлое. А увидев сгрудившихся под навесом в поле овец, по какой-то странной причине представила себе исторических дам Тома, но не задержалась на этой мысли, а наоборот, постаралась поскорее забыть ее.

В воскресенье, вернувшись с экскурсии, Эмма пошла в церковь. На вечерней службе присутствовало немного народу, но эта служба показалась ей более приятной, даже более «внушительной», нежели утренняя, «семейная», когда мешает детский плач. Из проповеди она ничего поучительного не вынесла, потому что слушала невнимательно, но у нее сложилось впечатление, что проповедь эта у Тома не из лучших, ибо он свалил в кучу прошлое и настоящее. По окончании она быстро ушла, не дожидаясь, когда он выйдет на паперть прощаться с прихожанами.

Напротив церкви был дом, который давно интересовал ее. Его сад был полон старых автомобилей. Владелец дома, приобретая новую машину, казалось, просто бросал старую, как змея, сменившая кожу. А старые автомобили напоминали ей старых животных, а то и старых людей, собранных в доме для престарелых. Было что-то чарующее, даже прекрасное в этих машинах, одна из которых стояла закутанная от дождя в серый пластик еще с пятидесятых годов, и Эмма несколько минут не могла оторвать взгляда от сада с завалившимся забором, где среди деревьев виднелось нечто похожее на быкообразный «моррис», машину, ставшую уже достоянием истории. Интересно, знает ли об этом Том, хотя, по правде говоря, его занимает куда более далекое прошлое и для него старые автомобили — лишь бельмо на глазу, как и для многих других жителей поселка. Тем не менее это тоже история, и не знаменательно ли; не символично ли то, что кладбище машин находится прямо напротив кладбища при церкви? Нет ли здесь смешения двух религий — старой и современной — и нельзя ли отразить это, например, в статье «Влияние старых автомашин на Уэст-Оксфордшир»?

Дома она уселась за работу и забыла о том, что видела. Позже она снова взяла в руки письмо Грэма и задумалась над ним. С обычным человеком может случиться все что угодно, но в отношениях между мужчиной и женщиной разнообразия почти не существует. А потому было бы куда проще, если бы Грэм позволил себе выйти за рамки скупой информации, которая содержалась в его письме, даже намекнуть о своих чувствах. Это могло бы помочь ей разобраться в ее собственных, ибо она далеко не была уверена, нужен он ей или нет. Между прочим, существует и телефон, думала она, глядя на молчащий аппарат. Его модный серый цвет, считалось, олицетворяет мир и покой (если, разумеется, не рассматривать, что тоже не исключено, серый цвет как цвет одиночества).

Когда же телефон зазвонил, она не удивилась, услышав голос Грэма и узнав, что дом, который он арендовал, это тот самый дом в лесу, который называли «разрушенной сторожкой». По-видимому, в нем можно жить, но будет ли молочник доставлять туда молоко? Пусть Эмма узнает. А кстати, и хлеб, картофель и кое-что еще из продуктов. Смеет ли он надеяться, что Эмма все уладит?

В то лето Том не уехал в отпуск, даже когда Дафна вернулась из Греции. Он с облегчением вздохнул, убедившись, что она не вспоминает о своем желании приобрести собаку, — возможно, застоявшаяся жара была не самым подходящим для этого временем. Что же касается его самого, то мгновенное путешествие в семнадцатый век на машине времени, которое Том предпочел бы любому отпуску, еще не было изобретено. Его не привлекала Испания, куда собирались миссис Дайер с сыном и снохой, или «Приют отшельника» — пансион ассоциации христиан в Уэст-Кантри, где решила пожить мисс Ли, и не хотелось даже в Лондон — мисс Гранди ехала туда на несколько дней с намерением посетить близкие по духу церкви. Середина лета — не время больших церковных праздников, к тому же ходить по церквам, как говорится, для души его давно уже не тянет. Семейство Шрабсоулов предполагало снять дом в Корнуоле, где матери Эвис предстояло проводить целые дни с детьми на пляже, в то время как Адам Принс переправился в своем ярко-красном «рено» в Дордонь и разъезжал там в поисках трюфелей и момбазилика — самый изысканный способ проведения отпуска. Доктор Геллибранд с женой уехали в Шотландию, где остановились в замке у старых друзей. Том был доволен, что на этот раз не приехал присматривать за их домом брат доктора, викарий, ибо в один из своих приездов ему не терпелось оказать помощь в проведении служб, и было так неловко признаться, что они никогда не кадят и что у них нет ни кадила, ни ладана. Робби и Тэмсин Бэрраклоу оказались наибольшими любителями приключений, отправившись куда-то на восток, не то в Афганистан, как говорили одни, не то в Индию, как утверждали другие, — словом, в том направлении.