Эмма ждала мать и Изобел, которые собирались заехать ненадолго, а август провести у Изобел в Озерном крае. Интересно, почему директрисе школы так пристало иметь дом в Озерном крае? Здесь явно прослеживается какая-то связь с Вордсвортом и с любовью викторианцев к горам, ибо дом принадлежал еще деду Изобел.

За неделю до переезда Грэма в лесную сторожку, которую он арендовал, у Эммы гостила ее старая школьная подруга Ианта Поттс. Эмма всегда чувствовала себя виноватой перед Иантой, которая упорно старалась еще со школы не терять с нею связи, в то время как Эмма порой совершенно забывала про их дружбу. Ианта работала в музее и уже давно питала любовь без взаимности к одному из своих коллег. Из-за этого, а также из-за того, что Ианта жила в довольно мрачной квартире на пользующейся дурной славой стороне Килберн Хай Роуд, Эмма сочла себя обязанной пригласить ее, поскольку сама сейчас жила в поселке и погода стояла отличная.

Эмма заметила, что жизненные трудности заставили Ианту сосредоточить все свое внимание на собственном здоровье, дабы сохранить себя и для грядущих невзгод. Наличие двух врачей в поселке произвело на нее больше впечатления, нежели пленительный покой, исходящий от каменных строений медового цвета или по-летнему красочных цветочных клумб в садах. Они совершили несколько прогулок, в том числе мимо сторожки, куда скоро должен был приехать Грэм. Ианта обратила внимание на романтическое расположение дома, но добавила, что там должно быть сыро от такого количества деревьев вокруг.

— У тебя, кажется, когда-то был с ним роман? — спросила она таким тоном, будто то, что было между Грэмом и Эммой, осталось в прошлом без какой-либо надежды на будущее. Эмму это разозлило, ибо, хотя она и не испытывала сильного чувства к Грэму, а по правде говоря, весьма сомневалась, испытывает ли она к нему вообще что-либо, не Ианте намекать на то, что между ними ничего нет. Но решила пропустить это замечание мимо ушей и начала расспрашивать Ианту про ее собственный роман. Все еще Иэн? До сих пор он?

— Да, — призналась Ианта. — Только, боюсь, надеяться не на что. Видишь ли, мне стало известно, что он голубой.

Ее грустный тон и печальная внешность павшего духом человека — она была высокой, с мышиного цвета волосами, висящими прядями вдоль лица, — чуть не заставили Эмму улыбнуться и высказаться по поводу не подходящего к случаю слова. Но она прекрасно знала, что говорят именно так. Иэн — вот уж не голубая личность, — оказывается, жил вместе с молодым человеком по имени Бруно.

В воскресенье утром они пошли в церковь.

— Ваш викарий довольно интересный мужчина, — заметила Ианта. — Он дал обет безбрачия?

— Нет, он вдовец, и он не викарий, а ректор.

У Эммы было время подумать над этим в воскресенье вечером, потому что Ианте пришлось уехать сразу после пяти («Должна быть в музее в понедельник утром к девяти тридцати», — с угнетающей педантичностью объявила она), а это означало, что, проводив Ианту, Эмма снова направилась в церковь, где принялась рассматривать Тома с еще большей беспристрастностью. Что ни говори, а мужчина он и вправду интересный и, помимо того, «положительный», приятный, благожелательный. Нет, конечно, не очень энергичный, но кому это нужно? Пение гимна:

с его строфами о радостях любви (братской, сестринской, родительской, детской), которые неизменно вели к размышлению о других более увлекательных разновидностях любви, заставило Эмму подумать о том, что Тому нужна жена, а Ианте нужен муж. Не познакомить ли их? Глядишь, что-нибудь и получится, но разве нельзя найти кого-нибудь получше Ианты? Он ни в коем случае «не испытывал отвращения» к женскому обществу, решила она, довольная собственной формулировкой.

На этот раз Эмма задержалась, чтобы попрощаться, но ни словом не обмолвилась об Ианте, хотя та только что уехала, да и Том тоже не спросил про нее и не полюбопытствовал, куда она делась. Вместо этого, когда в их беседе наступило неловкое молчание, Эмма сказала ему, что в лесную сторожку приезжает Грэм Петтифер. «Работать над книгой», — добавила она, словно его приезд мог быть вызван какой-либо иной причиной.

— О, вам это будет приятно, — отозвался Том, изо всех сил стараясь не показать, насколько эта новость огорчила его. — Он внесет оживление в нашу общину, — добавил он по-духовному чопорно, сказав то, что от него ожидалось, но что совершенно ничего не означало, ибо как мог ученый-агностик, да к тому же человек довольно скучный, представлять интерес для их «маленькой общины»? Эмма была разочарована и отправилась домой, чувствуя, что Том и Ианта вполне заслуживают друг друга.

Когда позже зазвонил телефон, оказалось, что звонит вовсе не Грэм с последующими указаниями по налаживанию его хозяйства, а ее мама. У них в колледже устраивается ежегодная встреча бывших студентов, так не хочет ли она, Эмма, приехать? Пока Эмма размышляла, Беатрис добавила, что, по ее мнению, на встречу явится и Клодия Петтифер. Неужели Эмме не любопытно хоть взглянуть на нее? «И надень что-нибудь красивое», — велела Беатрис, словно Эмма все еще была школьницей, неспособной выбрать именно то, что нужно.

На этих вечерах Эмме всегда казалось, что маме хочется, чтоб в глазах окружающих она, Эмма, представала бы иначе, в более выигрышном свете: дочь, которой можно гордиться, — замужняя, мать прелестных детишек, или незамужняя, но все же мать прелестных детишек, ну а если не это, то хотя бы очень преуспевающая в избранном деле, персонаж телевизионных встреч с интересными людьми, известная актриса или даже романистка, — словом, чтоб было в ней нечто особенное, выделяющее ее из толпы выпускниц и педагогов, которые попивали сейчас вино в жарком сумраке сада. А Эмма, помимо того что была всего лишь заурядным социологом, напечатавшим только несколько статей в никому не ведомых научных журналах, вдобавок и выглядела-то не слишком красивой или импозантной. На ней было одно из ее скучных хлопчатобумажных платьев с серо-черным рисунком, и даже прическу она сделать не успела. Контраст между ней и стоявшей рядом Клодией Петтифер, «хорошенькой свиристелкой», как ее определила Беатрис, вызывал ироническую улыбку.

Клодия, высокая, элегантная, в яркой цветастой свободного покроя тунике, вид имела, можно сказать, сногсшибательный. Глаза она прятала за темными стеклами очков, а волосы в соответствии с модой завивала мелко и пышно — прическа, казалось бы, не слишком подходящая жене серьезного ученого и лишнее доказательство того, что она «свиристелка». Но кто осудит ее, если вспомнить, как занудлив бывает Грэм. А поскольку он женился на Клодии после мимолетного романа с ней, Эммой, значит, как заключила она по размышлении, он нуждался тогда именно в свиристелке. (А что же теперь, его вновь потянуло на родную ему унылость? Нет, лучше так не думать.)

— Красное или белое? — Перед ними появились бокалы вина на подносе.

— Кардинальный вопрос, не так ли? — заметила Клодия, шутливо и добродушно. — Уж цвета-то нас различать научили, правда?

— Мы и сами в них достаточно разбирались, — сказала Эмма, беря бокал с чем-то бледным.

— Вы в каком году окончили? — спросила Клодия.

— Я училась не здесь, а окончила Лондонское экономическое. Изучала там социологию.

— Ах да, Лондонское экономическое! И вы знаете или знали когда-то Грэма.

— Да, я его знаю. — Почему-то Эмма не сочла нужным что-либо добавить, лишь подтвердив, что знает мужа Клодии.

— Он снимает лесную сторожку где-то в ваших краях. Говорит, что книгу кончает. — Клодия рассмеялась, словно желая показать, что правдой это быть никак не может, но ей это все равно. — Хорошо бы вы там за ним приглядели.

— Да, я, наверно, навещу его там, — сказала Эмма. Добродушно-дружеский, даже ласковый тон их беседы казался ей наигранным, словно Клодия, не заботившаяся о Грэме, считала его недостойным забот и всякой другой женщины, а потом она вообще заявила, что Эмма самый подходящий человек, чтоб приглядывать за Грэмом, потому что знала Грэма «еще бог знает когда».