Для сообщения она выбрала утро, когда разделывала тесто на кухне. Только что она поставила в печь пирог с крыжовником и, не зная, что делать с остатками теста, придавала им то одну, то другую форму, превращала то в цветы, то в зверюшек, а потом — не без умысла — в маленьких человечков, напоминавших ей кикладские фигурки, которые она видела в афинском музее. Том был с ней на кухне, околачивался возле стола, по своему обыкновению. Подходящий момент для разговора.

— Том, — начала она, — я скоро уезжаю.

— Что? Новые каникулы? Но ведь ты только-только приехала!

Вечно это поддразнивание, которое так ее бесит!

— Нет, не новые каникулы. Хетер обо всем договорилась, теперь все устроено.

— Ах, что же это будет — хижина на греческом острове, клочок земли на Пелопоннесе или квартирка с видом на Акрополь?

Он по-прежнему не хотел говорить с ней серьезно.

— Нет, ничего подобного, — твердо выговорила Дафна. — Хетер купила дом, и я собираюсь там с ней поселиться.

— Дом! Боже милостивый! Должно быть, она клад нашла! Дом в Греции стоит столько, что и вообразить невозможно, верно? Конечно, если только это не какая-нибудь развалина бог знает где, но тогда вы с Хетер туда как-то не вписываетесь.

— Дом этот не в Греции, — терпеливо пояснила Дафна. — Он находится на окраине Бирмингема, в очень милом районе, и задумала я это совершенно серьезно.

— В Бирмингеме? — Том расхохотался. — Как это о нем говорится? Слова доброго не стоит или что-то в этом роде? Ты шутишь, наверное.

— Это очень милый дом в очень милом месте, — с вызовом повторила Дафна.

— Ну а как будет теперь с собакой, которую ты хотела завести? Ты же не станешь держать собаку в Бирмингеме.

— Почему же нет? Множество бирмингемцев имеют собак, а рядом с домом, где мы будем жить, есть пустырь и роща.

— Но непохожая на здешние леса, никакого тебе лисьего помета, серого и удлиненной формы!

— Возможно, лисы водятся и там. В наше время они часто селятся на городских окраинах и роются, как я слышала, в мусорных ящиках. Природа не стоит на месте.

— Когда же ты отправляешься? — спросил Том, решив поддержать игру и притворившись, что верит в этот, как ему все еще казалось, бредовый замысел.

— На той неделе, — с готовностью ответила Дафна. — Мы сочли, что лето — хорошее время для переезда и устройства. Хетер уходит из своей библиотеки. Собственно, она уже ушла: вчера устраивала там прощальный чай.

— А как ты считаешь, она не согласится здесь пожить? — спросил Том. — Места достаточно. Она могла бы обосноваться в мезонине. Там, я уверен, несложно соорудить что-нибудь, на чем готовят, — можно купить удобную керосинку или даже примус, а ванная у нас была бы общая. Мебель бы она, конечно, перетащила свою, она столько лет снимала квартиру, что мебель у нее, надеюсь, есть.

Дафна не удостоила ответом эти смехотворные рассуждения, но лишь повторила, что рассчитывает уехать на будущей неделе. Она уже почти собралась, разложила то немногое, что у нее есть.

— А мебель какую-нибудь ты заберешь? — спросил Том.

— Разумеется, нет, ведь это твоя мебель, верно? Твоя и Лорина.

— Серьезно? Не помню, но если тебе что-то требуется, к примеру, твоя кровать…

— Моя кровать? Зачем она мне?

— Ну, обычно люди привыкают к своей кровати, в особенности люди пожилые. Иной раз бывает не так легко приспособиться к новой кровати.

— В жизни не слыхала ничего смешнее, особенно если вспомнить мои заграничные путешествия и кровати, на которых мне тогда приходилось спать!

Дафна опять скатала тесто в один ком — вместе с кикладскими фигурками и всем прочим. Она сделает тарталетки с джемом, они пригодятся Тому для какой-нибудь из будущих его трапез. Как станет он управляться один? — хладнокровно думала она. Возможно даже, что он вовсе не будет ощущать ее отсутствия, кроме как в хозяйственных мелочах, а с ее отъездом испытает облегчение. Сколько лет она убила на то, чтобы поддерживать гаснущий очаг для Тома, который и не замечал ее возле этого очага! Хетер всегда говорила, что этот ее порыв поддержать очаг после Лориной смерти был ошибкой. Если б не она, Том мог бы вторично жениться и, вероятно, уже женился бы, если вспомнить, как бегают женщины за священниками. Так смягчила ли она Тому жестокий удар или помешала его счастью? Кто знает…

— Тарталетки с джемом… — сказал Том. — Это к чаю?

— Если хочешь, но тогда не многовато ли теста получится, если ко второму завтраку я пеку пирог с крыжовником?

— По-моему, ничего страшного. До чая я и забуду про пирог. Ты сказала миссис Дайер о своих намерениях?

Лицо Дафны омрачилось. Сообщить новость миссис Дайер было неприятной задачей, выполнение которой она откладывала, уверяя себя, что Тому, видимо, следует узнать об этом первым.

— Завтра скажу, — ответила она, — а раньше говорить не стоило. Не хочу, чтоб знал весь поселок.

— Вероятно, он и так знает, — кротко заметил Том. — Я, конечно, не стану пытаться удерживать тебя.

— Вряд ли ты и смог бы удержать меня, правда?

— Правда. Надеюсь, ты будешь счастлива, — добавил он серьезно, словно напутствуя ее перед свадьбой. — Ты и Хетер. В конце концов, вы знаете друг друга так давно, столько лет путешествуете вместе…

«И ты не я», — мысленно добавил он. Наверное, он был эгоистом, рассчитывая, что Дафна проведет все эти годы, здесь и не устроит свою судьбу. Но он не ожидал от нее подобного. Она появилась в его доме внезапно в то странное смутное время, которое последовало за смертью Лоры, а теперь, так же внезапно, исчезает. Пока он еще не в состоянии оценить, чем грозит ему эта перемена. «По крайней мере, собаки теперь не предвидится» — такова была его первая, не совсем адекватная реакция. Он решил пойти в церковь или даже лучше побыть в мавзолее, предаться там размышлениям о бренности всего сущего, но была опасность столкнуться там с доктором Геллибрандом, а такого рода встреча ему в это утро показалась нежелательной. Дело кончилось тем, что он удалился в кабинет к своим историческим хроникам. Он и сам не раз начинал вести дневник-хронику частной жизни семидесятых годов, которая могла бы соперничать с произведениями знаменитых клириков-хроникеров прошлого — Вудфорда или Килверта. Ну а что написать о событиях этого утра? «Моя сестра Дафна спекла пирог с крыжовником и сообщила мне, что поселяется на окраине Бирмингема». Может ли такая запись представить интерес для читателей будущего века?

Эмма чувствовала, что в поездке в город автобусом было нечто унизительное — начиная с того, что она не знала, сколько надо платить, и долго рылась в поисках необходимой мелочи. Автобусом ехала она не впервые, но билеты в последнее время вздорожали.

— За двадцать пять центов вы теперь далеко не уедете, — заметила миссис Дайер, наслаждавшаяся, как показалось Эмме, ее смущением, когда выяснилось, что Эмма хотела заплатить по старой таксе.

Сюда бы, в этот автобус, Тома с магнитофоном или других любителей местного колорита, — думала Эмма, — вот где наслушаешься всяких речений и диалектизмов — всего, что может быть интересным будущим поколениям. Но разумеется, путешествовать на здешнем автобусе Тому было бы крайне неловко. Да и ей это не совсем ловко, и дело тут вовсе не в цене билета, а хотя бы в том, что миссис Дайер тут же обратилась к ней с вопросом:

— Не на машине сегодня, мисс Ховик?

— Нет, она на обслуживании.

Почему-то такой ответ крайне позабавил миссис Дайер и ее соседку. Эмма подумала, не могли ли эти слова навести их на воспоминания о каких-либо деревенских ритуалах, причем в голове ее мелькнуло что-то о коровах и быках, но она предпочла в эту материю не углубляться.

Не меньше смутил ее и второй вопрос миссис Дайер.

— Как поживает этот ваш друг в сторожке? — спросила та. — Повезло ему, раз вы ему туда еду таскаете.

Разумеется, она намекает на тот случай, когда Эмму видели с кастрюлей. Эмма не знает, кто ее видел, но, несмотря на то что кастрюля была наполовину скрыта тогда корзиной, она все время чувствовала ее смущающее присутствие — и миссис Дайер, конечно, обо всем разнюхала. Идти по лесу с кастрюлей — какая глупость! Эмма не смогла сдержать улыбку, но прежде чем она нашлась, что ответить на выпад миссис Дайер, автобус остановился у въезда в поселок и в него вошла женщина, которую она встречала за кофе у мисс Ли. Воспользовавшись благоприятным случаем, Эмма с радостью ухватилась за нее и напомнила ей, что они знакомы, заодно вспомнив сама, что зовут женщину миссис Ферс, что это именно она не пьет, но и не осуждает пьющих и что на лотерее вместо бутылки вина, пожертвованной Адамом Принсом, эта женщина выбрала зеркало с безобразным орнаментом из листьев и фруктов.