Я приказал поднять перископ. Моему взору представилась огромная медуза, грациозно размахивающая своими щупальцами. Неизменяющееся положение медузы относительно перископа подсказывало мне с точностью, недоступной для наших приборов, что лодка совершенно неподвижна.

Опуская перископ, я еще раз взглянул на карту, а потом спросил у Эла Келлна, что показывает эхоледомер и действительно ли над нами чистая вода. Спокойно посмотрев на меня, он в знак того, что все в порядке, поднял левую руку, большой и указательный пальцы которой были согнуты в кольцо, а остальные слегка приподняты вверх.

Расположившись поудобнее на мостике, я почти полчаса наслаждался свежим полярным воздухом. Восьмиметровая высота надстройки «Скейта» значительно расширяла дальность видимого горизонта. В паковых льдах виднелись другие полыньи, некоторые из них, по-видимому, были даже больше той, в которой мы всплыли. Но общее впечатление было такое, что вокруг нас простирается бесконечная ледяная пустыня. Замысловатая мозаика из отдельных плавающих льдин и ледяных полей уходила до самого горизонта.

Я взглянул вниз на синюю воду полыньи. На фоне огромного ледяного поля она казалась просто лужицей, а «Скейт» в центре ее выглядел трогательно маленьким. Находясь под водой, мы чувствовали себя в родной среде. Здесь же, на поверхности, на фоне бесконечных ледяных просторов, созданная человеческими руками стальная скорлупа с заключенными в ней механизмами и приборами Не внушала превосходства над пространством. Окружающая обстановка обнажала наше ничтожество и слабость перед силами природы.

Тем не менее чувство напряжения, которое мы испытывали, находясь подо льдом, казалось, улетучивается с каждым вдохом свежего холодного воздуха полярного лета. Под водой мы были вынуждены контролировать каждый свой шаг; здесь же, на поверхности, мы почувствовали облегчение.

На мостик поднялся радостный Уолт Уитмен. На нем были меховые штаны и куртка с енотовым капюшоном. Он тащил с собой банку для взятия пробы льда, термометр, прикрепленный к длинному, размеченному узлами линю, и два бинокля. Уолт влюблен в свою профессию, как художник в искусство. Изучение льдов захватывает его всего и доставляет ему эстетическое наслаждение. Оказаться на поверхности разводья среди бескрайних полярных паковых льдов — для него предел мечтаний.

Спустившись по трапу на верхнюю палубу, он занялся измерением температуры воды на различных глубинах. Уолт старательно определил скорость и направление слабого ветерка и аккуратно внес результаты наблюдений в записную книжку. Затем он присоединился к доктору Лафону, который попросил у меня разрешения высадиться на ледяной «берег», чтобы взять пробу льда.

«Скейт» всплыл в большой полынье. Для высадки на лед члены экипажа пользуются резиновой надувной шлюпкой

На «Скейте» была резиновая надувная шлюпка. В сложенном виде она не больше туристского рюкзака; надув ее, вы получаете шлюпку длиной в три с половиной метра и шириной — метр восемьдесят сантиметров; в ней могут разместиться семь человек. Несмотря на то что шлюпка передвигается при помощи весла, некрасива и недостаточно мореходна, она очень практична.

Через несколько минут Уитмен, Лафон и Пауль Дорнберг двигались на ней к ледяному «берегу». В это время над «Скейтом» появились две неизвестные мне полярные птицы. Я увидел, как доктор Лафон внимательно рассмотрел их в бинокль и что-то записал в блокнот. Потом я узнал от него, что это были полярные чайки. Мне стало неловко за то, что я праздно стою на мостике и размышляю о слабости человека перед силами природы, в то время как наши ученые заняты наблюдениями и измерениями для того, чтобы сделать вклад в науку, которая в конечном итоге восторжествует над этими силами.

Спустившись в лодку, я обнаружил, что другие гражданские ученые тоже заняты делом. Специалист в области земного притяжения Дейв Скалл старательно определял силу притяжения в месте нахождения «Скейта». Таким путем Дейв обнаруживал самые незначительные неровности в форме Земли. Рядом с ним работал специалист по подводной акустике Фрэн Уэйгл, сотрудник научно-исследовательской лаборатории ВМС в Нью-Лондоне. Фрэн, которому совсем недавно перевалило за тридцать, был занят изучением звукопроводимости арктической воды. Я чувствовал себя как кузнечик в окружении трудолюбивых муравьев.

Завтрак в этот день был праздничный. Волна энтузиазма смыла подавленное настроение предыдущего дня. Разочарование уступило место чувству гордости за успешное выполнение задания. Успех вселил в каждого человека и в коллектив в целом новую уверенность, которая чувствовалась во всем.

После завтрака Николсон взял несколько высот Солнца, пользуясь для этого перископом, который даже в надводном положении удобнее, чем обычный секстан. В результате сложных вычислений он получил возможность нанести на карту линии положения, пересечение которых дало обсервованное место корабля, почти совпавшее со счислимым. Рядом с ним оказалась и светящаяся точка, непрерывно фиксирующая место «Скейта» по импульсам, выдаваемым инерциальной навигационной системой. Таким образом, остров Принца Карла вовсе не был последней возможностью для определения точного места «Скейта». Мы имели на карте другие отметки, указывая на которые могли с уверенностью сказать: «Мы находимся здесь».

Я решил, что пора продолжать путь. Поднявшись на мостик, я в последний раз взглянул на окружающие нас льды. Резиновую шлюпку уже сложили по-походному; люки на палубе задраили. На мостике, кроме меня, находился только Билл Коухилл. Я еще раз посмотрел на северную часть горизонта. Казалось, что ледяное поле уходит в бесконечность. Далеко ли до видимой линии горизонта? Наверное, не больше шести миль. А сколько осталось до полюса? Более четырехсот миль.

Я спустился по трапу в центральный пост. Здесь все было готово к погружению. Билл Коухилл готовился к этому маневру целые недели. В нормальных условиях подводная лодка погружается на сравнительно большом переднем ходу, используя горизонтальные рули для скольжения вниз. В окружении же льдов мы не могли маневрировать, и поэтому погружение необходимо было произвести по вертикали, за счет осторожного заполнения балластных цистерн.

Спустившись вслед за мной с мостика, Коухилл задраил крышку рубочного люка. Сигнальные лампочки на расположенной рядом со мной панели указывали, что все выходные люки и горловины задраены. Коухилл нажал кнопку ревуна, и по всему кораблю раздался сигнал «По местам стоять к погружению». Стоявший на посту погружения и всплытия Дорнберг открыл клапаны вентиляции балластных цистерн, и мы услышали, как в них с рокотом начала поступать забортная вода.

Я посмотрел в перископ на нос и корму «Скейта». Они начали медленно погружаться в спокойные синие воды океана. Осмотрев ледяные «берега» полыньи, я убедился, что в течение нашего двухчасового пребывания здесь этот участок открытой воды не изменился ни по размерам, ни по форме. Поверхность воды гладкая, как стекло; кругом не видно ни одной плавающей льдины. Полынья приняла нас очень дружелюбно. Вскоре на поверхности осталась только головка перископа. Прежде чем она полностью погрузилась в воду, я еще раз увидел летающих над полыньей двух полярных чаек.

Когда «Скейт» погрузился на глубину, гарантировавшую нас от столкновений со свисающими вниз ледяными торосами, я приказал дать ход. Через несколько секунд мы начали отходить от нашей первой полыньи. Наблюдая в перископ, я заметил, как по мере продвижения «Скейта» под лед светлое пятно над нами становилось все темнее и темнее и наконец совершенно исчезло. Взяв курс на север, мы увеличили скорость хода.

Все свободные от работ и вахты были собраны в матросский кубрик, и я провел отложенное богослужение. Затем мы с Биллом Лейменом присели на обитый красной кожей диванчик в оперативной рубке, чтобы обсудить проблему, которая доставила нам в прошлом немало хлопот.