Мы сходим на обочину, так как луна светит очень ярко, и человека можно ясно различить на расстоянии пятидесяти метров. У деревянного моста он говорит мне:

— Спустись под мост и переспи здесь, а я приду за тобой завтра утром.

Мы пожимаем друг другу руки, и они уходят. Они идут, не скрываясь. Если их остановят, они скажут, что проверяли западни, расставленные днем.

Жан говорит мне:

— Бабочка, не спи здесь. Переспи в зарослях. Здесь буду спать я. Когда он придет, я тебя позову.

Ван-Ху возвращается еще до рассвета. Мы быстро идем с ним по тропе минут сорок и входим в заросли.

— Прощай, Жан. Спасибо и будь здоров. Да благословит Бог тебя и всю твою семью.

Я настаиваю на том, чтобы он взял пятьсот франков. На случай, если встреча с Квик-Квиком ни к чему не приведет, он объясняет мне, как подойти к его деревне, обогнуть ее и добраться до тропинки, на которой мы встретились. По этой тропинке он проходит дважды в неделю. Я пожимаю руку этому благородному негру, и он отправляется в путь.

Менее чем через три часа мы с Ван-Ху оказываемся у болота и идем по самому его краю.

— Осторожно, не поскользнись, иначе завязнешь, и никто тебя вытащить не сможет, — предупредил меня Ван-Ху, видя, что я споткнулся.

— Проходи, я пойду за тобой и буду осторожнее.

Пройдя более километра, Ван-Ху остановился и запел песню по-китайски. На берегу острова появился человек; он невысок и на нем одни лишь шорты. Китайцы переговариваются, и когда, наконец, они кончают, мое терпение на исходе.

— Пойдем этой дорогой, — говорит Ван-Ху.

Я иду за ним.

— Все в порядке, это друг Квик-Квика. Квик-Квик пошел на охоту и скоро вернется. Нам придется подождать его здесь.

Мы присаживаемся. Менее чем через час появляется Квик-Квик. Это невысокий, сухощавый парень, с блестящими, почти черными зубами и широко раскрытыми честными глазами.

— Ты друг моего брата Чанга?

— Да.

— Хорошо. Можешь идти, Ван-Ху.

Квик-Квик идет впереди меня по следам свиньи, которую держит на поводке.

— Будь осторожен, Бабочка. Один неправильный шаг, и ты пропал. Помочь я тебе не смогу, так как в таком случае утонут двое, а не один. Дорога, по которой нам предстоит пройти, очень извилиста, но поросенок всегда ее найдет. Однажды даже он заблудился, и мне пришлось ждать два дня, пока он не нашел дорогу.

Черный поросенок обнюхивает землю и быстро направляется в сторону болота. Вид этого животного, подчиняющегося, как собака, приказам китайца, сбивает меня с толку.

— Ставь ноги точно в следы моих ног. Следы, которые оставляет поросенок, исчезают очень быстро.

Дорога, наконец, пройдена, и от страха с меня ручьями льется пот. Я уж было почти распрощался с этой грешной землей.

— Дай мне руку.

Этот маленький человечек, на котором нет, кажется, ничего, кроме кожи и костей, помогает мне взобраться на берег.

Когда мы углубляемся в чащу, у меня спирает дыхание от угольных паров, которые поднимаются над двумя грудами угля. В дыму стоит и маленький домик; крыша его уложена ветками, а стены сделаны из сплетенных листьев. Возле единственной двери стоит индокитаец, которого я видел раньше.

— Доброе утро, господин.

— Говори с ним по-французски. Это друг моего брата.

Китаец оглядывает меня с ног до головы и, довольный, протягивает мне руку, улыбаясь своим беззубым ртом.

— Входи, садись.

На кухне, в большом котле, что-то варится. На высоте одного метра от пола одна-единственная кровать, сплетенная из ветвей.

— Помоги мне приготовить место для ночлега.

Менее чем через полчаса готова кровать и для меня.

Китайцы накрывают стол, и мы едим великолепный суп и белый рис с мясом.

Друг Квик-Квика занимается продажей угля. Он не живет на острове, и с наступлением ночи мы оказываемся с Квик-Квиком наедине.

Наши лица изредка освещаются пламенем небольшого костра; Квик-Квик курит длинные сигареты, которые он изготовил сам из листьев черного табака.

— Я бежал, потому что начальник лагеря, владелец уток, которых я украл, хотел убить меня. Это случилось три месяца назад. В довершение всех бед я проиграл вырученные деньги в карты.

— Где ты играешь?

— В зарослях. Каждую ночь там играют китайцы из лагеря Инини и вольнонаемные, которые приходят из Каскада.

— Ты решил выйти в море?

— Да. Продажей угля я думал накопить деньги на лодку, а потом найти парня, который умеет управлять лодкой и который захочет выйти со мной в море.

— У меня есть деньги, Квик-Квик. Чтобы купить лодку, нам не придется продавать уголь.

— Хорошо. Есть хорошая лодка за тысячу пятьсот франков. Негр-лесоруб хочет продать ее.

— Ты ее видел?

— Да.

— Я тоже хочу посмотреть.

— Завтра навестим Шоколада (так мы зовем негра). Расскажи о своем побеге, Бабочка. Я думал, что с Чертова острова бежать невозможно. Почему мой брат Чанг не бежал с тобой?

Я рассказываю ему о побеге, о волне Лизет, о гибели Сильвана.

— Теперь понимаю, почему Чанг не пошел с тобой. Это была рискованная затея, и ты просто счастливчик, раз тебе удалось добраться сюда живым. Я очень рад за тебя.

Мы разговариваем с Квик-Квиком более двух часов, а потом ложимся спать.

Растянувшись на своем лежаке, в тепле, под толстым одеялом, я закрываю глаза, но уснуть никак не могу. Слишком сильно возбуждение. Да, с побегом пока все в порядке. Если лодка окажется подходящей, мы выйдем в море через восемь дней. Квик-Квик, маленький и сухощавый, но обладает необычайной физической силой и способен выстоять перед любыми трудностями.

День с трудом пробивает себе дорогу. Горит костер, и над ним в котле кипит вода. Весело кукарекает петух, а по кухне разносится аппетитный запах рисовых лепешек. Мой друг подносит мне подслащенный чай и лепешку, намазанную маргарином.

— Ну, я пошел. Проводи меня. Если будут кричать или свистеть, не отвечай. Никто сюда за тобой не полезет, но если покажешься на берегу острова, тебя смогут убить выстрелом из ружья.

Квик-Квик теперь вернется только вечером, и я решил прогуляться.

Весь этот день, проведенный на острове, состоял из непрерывной цепи открытий. Я обнаружил семью муравьедов: мать и троих детенышей; с дюжину маленьких обезьян, прыгающих с ветви на ветвь и издающих душераздирающие крики при моем приближении. Когда вечером Квик-Квик возвращается, он сообщает, что не видел ни Шоколада, ни лодки.

— Он пошел, наверно, за продовольствием в Каскад. Придется пойти еще раз завтра.

Назавтра льет как из ведра, но Квик-Квик, совершенно голый, все-таки отправляется к Шоколаду. Примерно к 10 часам дождь прекратился, и я обнаруживаю, что он разрушил одну из двух огромных печей, в которых Квик-Квик пережигает дерево на уголь. Над бесформенной грудой все еще поднимался дым, и, когда я подошел поближе, моему взгляду открылось не совсем обычное зрелище: из костра торчат пять ботинок. Мне становится холодно. Нагибаюсь, немного отодвигаю ногой золу и обнаруживаю шестую ногу. Значит, в печи жарятся три человека.

Я чувствую необходимость в хорошей порции тропического солнца. Только через час у меня на лбу проступают крупные капли пота. Каким чудом я остался в живых, после того как рассказал ему о деньгах в моем патроне? А может быть, он просто держит меня про запас для следующего костра?

Что же делать? Если я убью Квик-Квика и сожгу его в печи, никто этого не увидит и не узнает об этом, но поросенок не подчинится мне: даже слова по-французски не знает этот кусок дрессированной свинины. Если я нападу на китайца, он, конечно, выведет меня с острова, но на материке его придется убить. Если брошу его в болото, он потонет, но ведь не зря же он сжигает трупы вместо того, чтобы просто бросить их в болото. Плевать я хотел на тюремщиков, но если его друзья, китайцы, узнают, кто убил Квик-Квика, они сами превратятся в охотников на людей. Они знают заросли как свои пять пальцев, и будет не очень приятно, когда они отправятся по моим следам.