— Знаешь, в Коуроу сообщили, что двое заключенных бежали с островов. Хочу тебя предупредить: к лагерю приближаться опасно.

— Ты мне кажешься хорошим и честным парнем, Жан. Надеюсь, ты меня не обманываешь. Что посоветуешь мне делать, чтобы добраться до Инини? Залог — твоя жизнь. Если нас обнаружат тюремщики или «охотники на людей», я тебя убью.

— Как тебя звать?

— Бабочка.

— Хорошо, господин Бабочка. Надо забраться поглубже в заросли и пройти как можно дальше от Коуроу. В Инини я проведу тебя через заросли.

— Я тебе доверяю. Выбери самый безопасный путь.

Теперь мы продвигаемся по чаще намного медленней, но негр кажется более спокойным. С лица сошла гримаса страха.

— Кажется, ты теперь меньше боишься, Жан?

— Да, господин Бабочка. Обочина дороги была очень опасной для тебя, а значит, и для меня.

Мы быстро продвигаемся вперед. Этот негр неглуп, он ни разу не оторвался от меня больше, чем на три-четыре метра.

— Подожди, я хочу скрутить цигарку.

— Возьми, вот пачка сигарет «Голуаз».

— Спасибо, Жан, ты хороший парень.

— Верно, я и в самом деле хороший. Я католик и очень страдаю при виде отношения тюремщиков к заключенным.

— Ты видел многих заключенных? Где?

— В лесном лагере, в Коуроу. Страшно смотреть, как они медленно умирают от тяжелой физической работы, лихорадки и дизентерии. На островах лучше. В первый раз я вижу такого здорового заключенного.

— Да, на островах лучше.

Мы удобно уселись на большом суку.

— У тебя молодая жена?

— Да, ей тридцать два года. Мне сорок. У нас пятеро детей: три дочки и два сына.

— Ты хорошо зарабатываешь?

— Я неплохо зарабатываю на продаже дерева; жена обстирывает тюремщиков. Это тоже помогает. Мы бедны, но хорошо питаемся, и все дети ходят в школу. У них всегда есть ботинки.

Бедный негр: он думает, что раз у детей есть ботинки, все в порядке. Он ростом почти с меня, у него приятное лицо и честные глаза.

— А ты, Бабочка?

— Пытаюсь вернуться к жизни. Я уже десять лет погребен заживо, но не перестаю бороться за то, чтобы в один прекрасный день стать таким же, как ты — свободным.

— Я помогу тебе. А теперь в путь!

Жан без колебаний, руководствуясь одной лишь интуицией, ведет меня к китайскому лагерю, и мы прибываем туда через два часа после наступления темноты. Издали слышны удары, но света не видно. Жан объясняет мне, что мы должны избежать встречи с двумя постами. Решаем переждать ночь.

Я умираю от усталости, но боюсь задремать. А что если я ошибаюсь в отношении этого негра? Может быть, он только играет со мной, и в минуту, когда я засну, возьмет и убьет меня? Это ему вдвойне выгодно: он избавится от опасности и получит премию за убийство беглеца.

Да, он очень умен. Не говоря не слова и не ожидая, что я скажу что-нибудь, он ложится спать. У меня целая пачка сигарет «Голуаз», и я сделаю все, чтобы не задремать. Я не могу доверить свою жизнь незнакомому человеку.

Ночь очень темна, и я различаю только белые пятки негра, который лежит в двух метрах от меня.

Не спать мне помогают комары, которые решили, видимо, высосать всю мою кровь, и от которых я мог бы защититься никотиновым соком. Но тогда появится опасность уснуть.

Ночь тянется долго, и я доволен тем, что мой дух оказался сильнее плоти.

Негр потягивается, потирает ноги, а затем присаживается.

— Доброе утро. Ты не спал?

— Нет.

— Это глупо. Тебе нечего было бояться. Я твердо решил помочь тебе.

— Спасибо, Жан. Когда дневной свет начнет проникать сюда?

— Через час. Только птицы знают заранее о наступлении рассвета. Через час прояснится. Дай мне нож, Бабочка.

Я, не колеблясь, протягиваю ему нож. Он отрезает ветку с какого-то дерева и протягивает мне ее большую часть.

— Высоси воду из ветки и прополощи ею рот.

Я пью и умываюсь этим странным способом. Светает. Шагая по труднопроходимой болотистой местности, мы где-то в середине дня подошли к лагерю Инини.

На тропе, ведущей к лагерю — оживленное движение.

— Возьми, Жан. Вот пятьсот франков и твое ружье (ружье я предварительно разрядил). У меня нож и кинжал. Ты можешь идти. Спасибо. Бог воздаст тебе за помощь, которую ты оказал несчастному, возвращающемуся к жизни. Ты был мне предан. Спасибо. Надеюсь, когда ты будешь рассказывать об этом случае своим детям, ты сможешь сказать: «Этот заключенный хороший парень, и я не жалею о том, что помог ему».

— Господин Бабочка, теперь поздно, я все равно не смогу идти. Оставь ружье себе, я пробуду с тобой до завтрашнего утра. Я хочу — если ты не возражаешь — задержать китайца, который позовет Квик-Квика. Меня он испугается меньше, чем белого беглеца. Позволь мне выйти на тропу. Ни один тюремщик, который встретит меня, не сочтет мое пребывание здесь необычным. Скажу ему, что собираю листья для компании «Симфорин» из Кайенны. Положись на меня.

— Если так, то возьми ружье, они удивятся при виде невооруженного человека в зарослях.

— Верно.

Жан выходит на тропу. Я должен тихо свистнуть, когда появится китаец, который мне понравится.

— Здравствуйте, мосье, — говорит Жану старый китаец с банановым стволом на плече. Я свищу, так как вежливый китаец, первым приветствовавший Жана, мне понравился.

— Здравствуй, Синь. Постой, я хочу с тобой поговорить.

— Что хотеть мосье? — и он останавливается.

Они разговаривают минут пять, и затем Жан вводит старика в заросли. Они подходят ко мне, и старик протягивает мне руку:

— Ты бежал?

— Да.

— Откуда?

— С Чертова острова.

— Хорошо, — он смеется и смотрит на меня своими раскосыми глазами. — Хорошо. Как ты звать?

— Бабочка.

— Я не знать.

— Я друг Чанга. Чанг Ва-Кина, брата Квик-Квика.

— А! Хорошо! — он снова протягивает мне руку. — Что ты хотеть?

— Сообщить Квик-Квику, что я здесь.

— Невозможно.

— Почему?

— Квик-Квик украл шестьдесят уток у начальника лагеря. Начальник хотеть убить Квик-Квика. Квик-Квик убежал.

— Когда?

— Два месяца.

— Вышел в море?

— Не знаю. Я идти в лагерь, говорить с другой китаец, хороший друг Квик-Квика. Он решить. Ты не двигаться отсюда. Я вернуться ночью.

— В какое время?

— Не знаю. Но я вернуться, принести еду для тебя. Сигареты. Ты не разводить огонь. Я свистеть «Ля Маделон». Ты слышать, ты выйти на дорогу, понял?

— Понял.

Он уходит.

— Что ты об этом думаешь, Жан?

— Ничего пока не потеряно. Если хочешь, вернемся в Коуроу, я достану тебе шлюпку, снаряжение и парус, и ты сможешь выйти в море.

— Жан, я не могу выйти один. Спасибо за предложение. Оставим его на крайний случай.

Китаец оставил нам большой кусок финиковой капусты, которая по вкусу напоминает кокос.

— Бабочка, свистят «Маделон», — говорит мне Жан.

— Который час?

— Не слишком поздно. Девять, пожалуй.

Мы выходим на тропу. Непроглядная тьма. Свист приближается, я отвечаю. Мы уже очень близки, я чувствую рядом с собой человека, но не вижу его. Их трое, каждый касается меня.

— Присядем на обочину дороги, — говорит один из них на безукоризненном французском, — нас не увидят. Сначала поешь, а потом поговорим.

Мы с Жаном съедаем по тарелке очень горячего овощного супа. Это нас согревает, и мы решаем оставить остальную пищу на более поздний час. Пьем отличный горячий чай, подслащенный и с привкусом мяты.

— Ты друг Чанга?

— Да, он предложил мне разыскать Квик-Квика и вместе с ним бежать. Я уже бежал раз очень далеко, в Колумбию. Я моряк, и потому Чанг хотел, чтобы я взял с собой его брата. Он на меня полагается.

— Очень хорошо. Какие татуировки у Чанга?

— Дракон на груди и три точки на левой руке. Он сказал, что это три точки — знак того, что он был одним из предводителей восстания в Пуло Конодор. Его друг тоже предводитель восстания. Это безрукий Бан-Ху.

— Это я, — говорит китаец, знающий французский. — Ты друг Чанга, а, значит, и наш друг. Теперь слушай. Квик-Квик не может выйти в море, так как он не умеет управлять лодкой. Он скрывается в зарослях, в десяти километрах отсюда. Мои друзья продают уголь, который он готовит, и дают ему деньги. Когда он накопит их в достаточном количестве, он купит лодку, а потом найдет кого-нибудь, кто согласится бежать с ним. К острову, где он находится, никто не может подойти, так как он окружен топкими болотами. Всякий, кто пытается пробраться туда, не будучи знаком с этими местами, тонет. Днем я поведу тебя к Квик-Квику.