— Нет.

— Сколько времени ты здесь?

— Восемнадцать месяцев.

— Почему ты не такой худой, как остальные?

— Не знаю.

— Хорошо, я сам тебе скажу. Ты или питаешься лучше, или меньше ноешь. Открой рот. Два лимона в день — один утром, другой вечером. Высасывай лимоны, а сок размазывай по деснам. У тебя цинга.

Мои десны прочищают йодом, метиленовым синим, а потом дают мне лимон, и я последним возвращаюсь в камеру.

Это настоящая революция. Вывести больных во двор, позволить им видеть солнце, показать врачу, когда их не разделяет толстая стена — дело неслыханное в изоляторе. Что происходит? Неужели нашелся врач, который отказался подчиниться бесчеловечным приказам? Имя этого врача, который впоследствии становится моим другом — Герман Гюберт. Он умер в Индокитае. Об этом мне сообщила из Маракаибо его жена через много лет после нашей первой встречи.

Каждые десять дней мы выходим на солнце. Нас осматривает врач и всегда лечит одними тем же методом: йод, метиленовый синий, два лимона. Мое состояние не ухудшается, но и особого улучшения я не чувствую. Я все еще не в состоянии шагать более шести часов в день, а десны опухшие и черные. Мои настойчивые просьбы дать мне настойку кохлеарии все время остаются без ответа.

Однажды, ожидая своей очереди, я заметил, что дерево, в тени которого я скрываюсь от солнца, это дерево лимона без плодов. Я отрываю листок, жую его, а потом, как бы невзначай, отрываю целую ветку с листьями. Когда врач вызывает меня, я сую ветку в зад и говорю врачу:

— Доктор, не знаю, из-за лимонов ли это, посмотри, что растет у меня на хвосте.

Я поворачиваюсь и показываю ветку с листьями. Тюремщики покатываются со смеху, а главный надзиратель говорит:

— За оскорбление врача ты будешь наказан, Бабочка.

— Нет, нет, — говорит врач, — не надо наказывать его, я ведь не жалуюсь. Ты хотел сказать, что не хочешь больше лимонов?

— Да, доктор, мне надоели лимоны, я не выздоравливаю. Я хочу попробовать настойку кохлеарии.

— Я тебе не давал этой настойки, так как ее у нас недостаточно, и она нужна для тяжелобольных. И все же я дам тебе по одной ложке в день, но лимоны продолжай есть тоже.

— Доктор, я видел, что индейцы едят морские водоросли, которые растут и на Королевском острове. Их можно, наверно, найти и на Сен-Жозеф.

— Индейцы едят их в вареном виде или сырыми?

— Сырыми.

— Хорошо. Будешь каждый день получать водоросли. Комендант, я хочу, чтобы этого человека не наказывали, полагаюсь на вас.

— Порядок.

Совершается чудо. Каждые восемь дней мы два часа гуляем на солнце, стоим в очереди к врачу, видим лица, перекидываемся словом-другим; кто мог мечтать о таком? Мертвые встают и гуляют на солнце, заживо погребенные могут, наконец, сказать несколько слов.

Однажды утром открываются двери. Каждый должен стоять на пороге своей камеры.

— Изолированные, — раздается голос, — визит губернатора!

Высокий мужчина, убеленный сединой, медленно проходит по коридору в сопровождении пяти офицеров, врачей и священника. Ему представляют осужденных на длительные сроки и рассказывают о совершенных преступлениях. Неподалеку от моей двери поднимают человека, который не может стоять. Это Гравье. Один из военных замечает:

— Но ведь это настоящий скелет.

Губернатор отвечает:

— Все в ужасном состоянии.

Делегация приближается ко мне. Комендант говорит:

— Этот посажен на самый длительный срок.

— Как тебя зовут? — спрашивает губернатор.

— Шарьер.

— На какой срок тебя посадили?

— На восемь лет за кражу государственного имущества и убийство. Три и пять лет.

— Сколько ты уже отсидел?

— Восемнадцать месяцев.

— Как он себя ведет?

— Хорошо, — отвечает комендант.

— Как его здоровье?

— Его состояние удовлетворительно, — отвечает врач.

— Ты хочешь что-то сказать?

— Да. Эти бесчеловечные порядки не к лицу Франции.

— Почему?

— Здесь жуткая тишина, нет прогулок и до последнего времени не было медицинского обслуживания.

— Веди себя хорошо, и тебя, возможно, помилуют, если я все еще буду губернатором.

— Спасибо.

С этого дня, по приказу губернатора и главного врача, мы ежедневно выходим на прогулку и купаемся на берегу моря в месте, отгороженном большими камнями от акул.

Каждое утро мы спускаемся, совершенно голые, к месту купания. Жены и дети надзирателей сидят в это время дома.

Это продолжается уже месяц. Лица людей совершенно изменились. Час на солнце, купание в соленой воде и возможность разговаривать каждый день совершенно изменили облик этого стада — людей, больных физически и душевно.

Однажды, возвращаясь в изолятор, мы слышим отчаянный женский крик и два выстрела.

— Спасите! Моя девочка тонет!

Крики доносятся со стороны причала — цементного языка, вдающегося в море, к которому привязывают лодки. Раздаются новые крики:

— Акулы!

Еще два пистолетных выстрела. Все смотрят в сторону, откуда раздаются крики о помощи. Не раздумывая, я отталкиваю одного из надзирателей и бегу, совершенно голый, по направлению к причалу. Вижу двух женщин, жутко кричащих, и троих надзирателей — арабов.

— Прыгайте в воду! — кричит женщина. — Она недалеко! Я не умею плавать, иначе я бы прыгнула. Банда трусов!

— Акулы! — говорит один из тюремщиков и снова стреляет.

Маленькая девочка в бело-синем платьице плывет на воде, и ее медленно уносит слабое течение. Ее несет прямо к водовороту. Стражники стреляют, не переставая, и, наверно, перебили немало акул, так как возле малышки вспенилась вода.

— Не стреляйте! — кричу я.

Я прыгаю в воду. Приближаюсь к девочке, которая держится на воде, благодаря платьицу, и сильно колотит ножками, чтобы отогнать акул. Я нахожусь на расстоянии всего тридцати или сорока метров от нее, когда прибывает лодка, вышедшая с Королевского острова. Лодка опережает меня, приближаясь к девочке. Я плачу от гнева и даже не думаю об акулах, когда меня втаскивают в лодку. Напрасно рисковал жизнью.

Но через месяц доктор Герман Гюберт вдруг принимает решение освободить меня от пребывания в изоляторе по состоянию здоровья.

Это просто чудо — я возвращаюсь на Королевский остров. Распрощался с ним на восемь лет, а через девятнадцать месяцев, возвращаюсь туда, благодаря попытке спасти ребенка.

Сразу по возвращении встретил друзей: Деге все еще главный бухгалтер, Глиани — почтальон. Встретил Карбонери, которого оправдали в связи с моим побегом, Гранде, столяра Бурсе, братьев Нарри и Кенье, Шателя из поликлиники и своего напарника по первому побегу — Матурета, который устроился помощником санитара на Королевском острове.

Мое возвращение на Королевский остров — это настоящее праздничное событие. В субботу утром я снова вхожу в здание для особо опасных. Все поздравляют меня и выказывают дружелюбие — даже парень с часами, который не разговаривает с того дня, когда ему собирались снести голову, приветствует меня.

— Ну что, друзья, у вас все в порядке?

— Да, Пэпи, добро пожаловать.

— Твое место сохранилось, — говорит Гранде. — Оно осталось незанятым с того дня, когда ты нас оставил.

— Спасибо вам всем. Что нового?

— Имеется хорошая новость.

— Что именно?

— Сегодня ночью в одном из залов обнаружили мертвым араба, который донес на тебя. Это наверняка сделал один из твоих друзей, который не хотел, чтобы ты повстречался с доносчиком.

— Я хотел бы знать, кто это сделал, чтобы отблагодарить его.

— Может быть, он тебе когда-нибудь скажет. Араба мы наши с ножом в сердце перед самой утренней проверкой. Никто ничего не знал и не слышал.

— Тем лучше, а что с играми?

— Все в порядке, твое место осталось за тобой.

Хорошо. Мы возвращаемся, значит, к пожизненному заключению с каторжными работами. Интересно, когда и чем завершится эта история.