— Думаете? — На лице Харвелла было написано сомнение. Уголком глаза Розамунда видела, что Питер увёл мистера Уоррена наверх, чтобы осмотреть ряд гобеленов на площадке. — Ну, может быть, вы и правы. Если я пошлю вам оригинал, не хотели бы вы дать своё заключение?

— Не думаю, что от моего мнения будет польза, — быстро сказала Харриет. — Я романистка. Я ничего не знаю о том, как нужно писать для сцены.

— A chacun son metier,[79] — одобрительно заметил Шаппарель. — Знать собственные границы — признак компетентности. — Он отодвинул свой пустой бокал и сделал движение, чтобы встать. — Ваш муж обещал показать мне Гейнсборо.

— Да, конечно. Он в библиотеке. Хотите подняться? — Харриет повернулась к Харвеллам. — Не знаю, интересно ли вам осмотреть дом. Он, конечно, стар, и Питер… там есть довольно красивые семейные вещицы.

Движение состоялось. Харвелл — его внимание оказалось захвачено вопросом о пригодности гобеленов восемнадцатого века для декораций и реквизита — подключился к мужской части общества, а Харриет повела Розамунду на верхние этажи.

— Вы совсем одомашнились? — довольно резко спросила Розамунда.

— Нисколько, — ответила Харриет. Они стояли в её спальне, выходящей окнами в маленький садик с кирпичной дорожкой и небольшим засохшим фонтаном, в котором миниатюрный купидон боролся с очень большим дельфином. — Дом в самом деле кажется неестественно большим для двух человек, правда? Но Питер сказал, что устал от того, чтобы быть стиснутым в квартире. Он воспитывался на просторе, понимаете?

— Я тоже. Но я хотела порвать со всем этим. Слуги и прочие хлопоты.

— А я испугалась. Никогда не управляла штатом слуг или чем-то подобным. Но у нас есть домашний дракон, который всё это прекрасно делает. Её зовут миссис Трапп, и она была старой няней Питера. Двадцать три года тому назад она предупредила герцогиню об уходе, когда Питер связался… не со мной, конечно, а с кем-то ещё. Он не женился, поэтому она осталась в семье. А затем, когда он действительно женился, она ушла от Денверов. Хелен это не понравилось, но миссис Трапп сказала, что предупредила об уходе двадцать три года назад, и никто не может требовать от неё большего. Вот такая она!

— Я просто не знала бы, как с ними общаться. Разве эти старые слуги не слишком вмешиваются в ваши дела?

— Ну, — призналась Харриет, — она действительно может заявить Питеру, чтобы он спокойно ел хлеб с молоком и не суетился под ногами. Но она не встревает в мои дела: Питер подавил её, сказав, что я писательница и мне нельзя мешать. Мне кажется, она находит это очень странным, но видит изданные книги, а вы знаете, на людей это действует.

— О да. Но мне бы не понравилось, если бы между нами с Лоуренсом постоянно встревала старая нянька.

— Это ужасно, правда? — беспечно сказала Харриет. — Вокруг Питера старые слуги кишат просто как мыши. Его слуга, Бантер, с ним уже двадцать лет. И дворецкий — брат Бантера. Только, конечно, не может же в одном доме быть два Бантера, поэтому мы называем его по имени, которое, к счастью, оказалось Мередит. Кто знает, что они думают обо мне. Миссис Трапп и Мередит управляют всем на пáру, а я просматриваю книги и делаю вид, что всегда считала в фунтах, а не в пенсах.

— Вы должны входить во все счета? Это же ужасно утомительно. Слава Богу, мы живём в квартире с гостиничным обслуживанием, и нам всё приносят из ресторана.

— Если откровенно, то не вхожу. По крайней мере, я только сейчас вообще начала, но не стану вникать, если только сумма не превысит пределов ответственности домоправительницы. В конце концов, миссис Трапп вполне заслуживает доверия: она вела хозяйство в поместье Джеральда, герцога Денверского, целую вечность. Подожду, пока не грянет революция и нам не придётся существовать на два пенса в неделю — единственный тип домашнего хозяйства, который мне знаком, хотя я и не очень-то рвусь. Однако тут может помочь Питер. Он когда-то работал в рекламном агентстве и учил людей, как приготовить мясное рагу на большое семейство за четыре пенса. [80]

Розамунда начала подозревать, что над ней смеются. Харриет заметила выражение недоверия на её лице и поспешила объяснить:

— Он расследовал убийство и вынужден был маскироваться под составителя рекламных объявлений. Он зарабатывал четыре фунта в неделю и ужасно гордился собой.

— Действительно, как абсурдно! — Розамунда Харвелл почувствовала раздражение. Что-то, что она имела в виду, когда начала беседу, пошло не так, как надо, — казалось, как будто сработала какая-то защита. Расстроенная, она возвратилась к банальной вежливости. — Красивый дом.

— Правда? Он немного пугает. Чувствуешь себя ужасно ответственным, как будто что-нибудь обрушится, если выйдешь из себя или закричишь. Полагаю, это потому, что мы потеряли привычку быть церемонными, хотя я не сомневаюсь, что первый владелец в восемнадцатом веке напивался каждый вечер, орал на жену и ничтоже сумняшеся спускал лакеев с лестницы за малейшую провинность.

(Так, без сомнения, поступал бы и Питер, подумала она, если бы имел к этому склонность. Правда, до сих пор он не выказывал охоты орать. Но Джеральд ревел бы как двадцать тигров. Нет, всё дело в том, к чему привык.)

Розамунда подошла к зеркалу и быстро со знанием дела занялась лицом.

— Это так неприятно — носить чёрное, не так ли? Кстати, не думаете, что вам нужна совершенно другая косметика?

— Косметика мне не очень идёт, — сказала Харриет. — Фактически, строгий тиран запрещает мне пользоваться ею.

— Мужья всё ещё могут что-то запрещать?

— О, не Питер. Мой модельер. Он художник. Говорит, я разрушу все его художественные эффекты. А ведь один художник должен уважать взгляды другого — это же естественно. Я имею в виду Алкивиада. Вы его знаете? Или существует ужасная вражда кланов между ним и Фанфрелюшем, как между Кэмпбеллс и Макдоналдс?

— Не имею ни малейшего представления, — сказала Розамунда в холодной ярости.

(«Караул!» — подумала Харриет, теперь я оплошала. Именно поэтому Питер… как глупо с моей стороны не понимать!)

Ситуация нормализовалась с появлением у двери горничной.

— Комплименты от его светлости, миледи, но мистер Харвелл боится, что должен идти, поскольку у него назначена встреча. Автомобиль может возвратиться, если мадам не готова.

— О, нет, — сказал Розамунда, — я поеду сейчас. Так мило с вашей стороны, леди Питер, пригласить нас. Вы обязательно должны как-нибудь заглянуть к нам.

Харриет ответила, что будет счастлива.

— Очень приличные люди, — сказал Лоуренс Харвелл. — Рад, что мы пересеклись. Они занимают важное место среди публики партера, а эта женщина связана с писателями и так далее. Мы должны будем пригласить их на что-то. В настоящее время, конечно, большой приём не устроить, но мы может позвать их на небольшой обед…

— Нет, — сказала Розамунда почти с яростью. — Ей я, конечно, симпатизирую, но не смогу выносить этого мужчину.

— Дорогая! — выпалил мистер Уоррен. — Думаю, он был очень вежлив. Старался изо всех сил. Как говорит Лоуренс, он важная птица. Таких мало. Денверы…

— Да, и он это знает. Именно за это я его и ненавижу. Только взгляните, как он обращается с женой!

— Обращается с женой? — воскликнул изумлённый Харвелл. Тон Розамунды предполагал по меньшей мере явную грубость, если не жестокость, побои и открытую неверность, а он не заметил ничто подобного. — Мне казалось, его отношение к ней превосходно.

— А я считаю, что оно снисходительное и ужасное. Все эти дела с портретом, отсылка мистера Шаппареля к ней, как если бы его это вообще не касается. «Я не встану между одним художником и другим художником», — глумливая скотина! — и только для того, чтобы напомнить нам всем, что ей пришлось зарабатывать на жизнь.

— Ну, — сказал Харвелл, — теперь она не должна писать, если не хочет.