— Проходите, — сказала хозяйка и засуетилась, обтирая ладонью стул. — Извините, что у нас такой беспорядок.

— Ничего, ничего, — сказала женщина, не двигаясь с места. — Я правильно пришла? Михаил Трофимович Осинцев здесь живёт?

— Здесь! — сказала Валентина, вглядываясь в лицо незнакомки.

— А ещё тут один молодой человек случайно не живёт? — спросила женщина. Голос у неё дрогнул, и грудь с волнением поднялась.

Валентина уставилась на неё сквозь очки вопросительными глазами. Сообразила кто это.

— Ой! — воскликнула она, прижав руки к груди. — Неужто… Неужели?!

Женщина ещё больше побледнела, что подтвердило догадку Валентины.

— Ой! — опять воскликнула хозяйка и схватилась за голову. — Что же вы! Проходите, пожалуйста. Таня, беги скорей на лесопилку!

Женщина судорожно протянула вперёд руку.

— Не надо, — сказала она, проходя вперёд. — Не надо. Я сначала… приду в себя.

Она выдохнула воздух и села на стул, поставив рядом чемодан.

Потом положила правую пухлую ладонь с перстнем на сердце…

— Успокойтесь, что же вы! — сказала Валентина, глядя на неё со смешанным чувством страха и неописуемой радости.

— Сейчас, сейчас, всё пройдёт, — сказала женщина и, виновато улыбнувшись, бессильно опустила руку: — Как тут он?

— Приехал к нам на каникулы. Решил подработать немного.

— Где он сейчас? — спросила гостья и смахнула рукой набежавшую слезу.

— На работе. Таня! — Сказала Валентина, обращаясь к дочери. — Сбегай в лесопильный цех к дяде Олегу. Скажи, чтоб быстрее шёл домой. Скажи: мама его приехала.

Танюшка юркнула в дверь.

— Быстро беги! — сказала ей вдогонку Валентина. Танюшка бежала во весь дух. Миновав переулок, спустилась вниз с пригорка, осторожно перешла речушку по двум жёрдочкам и опять ринулась по направлению к лесопильному цеху.

Олег стоял у бревна, запущенного в раму, и громко, стараясь пересилить жужуканье пил, разговаривал о чём-то с пожилым рабочим. Когда к нему сзади подошла Танюшка и дёрнула его за спецовку, он обернулся, удивлённо посмотрел на неё и снова стал что-то доказывать рабочему.

— Дядя Олег, иди домой! — сказала Танюшка. — К тебе мама приехала. — И она опять его дёрнула за рукав.

— Подожди, Таня, чего тебе? Какая мама? — сказал Олег с досадой, обернувшись к ней.

— Твоя мама, — сказала девочка.

Олег сразу не сообразил и повернулся к рабочему, чтобы продолжать разговор. Но не докончил фразу, и, вдруг в одно мгновение изменившись в лице, как-то странно уставился на собеседника. Он повернулся к племяннице: «Нет, не может быть!» В ушах стоял шум пилорам. Олег вдруг понял все: «Друг, Никифорович, останься за меня не надолго. Очень прошу». — «Иди», — сказал Никифорович. Олег повернулся и быстро пошёл. Танюшка бежала сзади за ним в нескольких шагах, стараясь не отставать.

Валентина увидела их в окно и сказала гостье: «Вон они идут». Надежда Александровна привстала, глянула в окно и вдруг судорожно схватилась за край стола и оперлась на него рукой. Дверь распахнулась, и Олег, весь в опилках, простоволосый, переступил порог и остановился, уставившись на женщину, которую видел впервые, но которую любил и помнил всегда. Глаза их встретились и узнали друг друга. Они не виделись двадцать лет, но во взгляде, которым обменялись, почувствовали, что знали друг друга всегда.

— Здравствуй, сын, — сказала взволнованная до глубины души женщина.

Счастливая улыбка скользнула по лицу Олега. Он был поражён своим сходством с ней.

— Здравствуй, мама. — Олег смутился. И сам не знал отчего. Наверно, оттого, что сразу перешёл на «ты» и от непривычки произносить слово «мама».

Надежда Александровна протянула вперёд руки, обняла своего первенца и трижды поцеловала. Олег боялся запачкать её опилками, хотел осторожно высвободиться, но она вдруг схватила его голову и стала осыпать поцелуями. Слезы в два ручья текли по её напудренным щекам, падая крупными каплями на пол.

Валентина, глядя на них, сначала закусила губу, но не сдержалась, махнула рукой и заплакала, снимая очки и отворачиваясь… Танюшка подошла к ней, тоже вся в слезах. Они обнялись и пошли в другую комнату, сели на диван. Сашок пошёл за ними. Сначала он всё стоял в стороне, удивлённо наблюдая за всеми, но когда подошёл к своим и взглянул в лица матери и сестры, стал пыжиться, сопеть и прильнул к матери. Валентина обняла его левой свободною рукой и прижала к груди.

Олег умылся, надел новую рубашку, брюки от коричневого костюма и предложил матери прогуляться, чтобы поговорить наедине.

Они вышли из дому. Вдова-генеральша, несмотря на свои немолодые годы, выглядела ещё довольно статной и красивой дамой. Было тепло, и она вышла налегке, без пальто, в чёрном элегантном костюме с белой кружевной манишкой. Когда они шли по улице все село любовалось ими. Они говорили о том случае многолетней давности, когда Надежда Александровна приезжала в Зорино.

— Я до сих пор содрогаюсь, как вспомню деда. Я думала, он убьёт меня. Вот была встреча! — сокрушённо говорила Надежда Александровна.

— А в этот раз как он встретил? — спросил Олег, смеясь.

— В этот раз, слава Богу, обошлось все хорошо. Дал адрес и все советовал, на чём лучше и скорее доехать. Но, признаться, я все равно еле-еле осмелилась войти к нему. Сейчас он не такой страшный, как прежде. Сейчас он жалкий.

— Да, старик сдал после смерти бабушки.

— Ах, Альберт, Альберт! Сколько же я напереживалась из-за тебя. А бабушка хорошо к тебе относилась?

Олег смутился и ничего не ответил.

— Я спрашиваю о бабушке, — сказала Надежда Александровна.

— Мама, — сказал он, смущаясь и краснея ещё больше. — Меня здесь все Олегом зовут.

— Ну и пусть! — обиженно, с чувством ответила мать. — Для всех Олег, а для меня Альберт. Я тебе дала это имя и никогда от него не откажусь.

— Да, бабушка хорошо ко мне относилась, — сказал Олег, отвечая на вопрос — Она и мысли не допускала, что я при её жизни могу хотя бы съездить повидаться с тобой.

— Сумасшедшая старуха, — сказала Надежда Александровна и прослезилась.

— Не надо так, мама.

— Прости. Я никак не могу забыть… она отправляла обратно все денежные переводы.

— Ведь её тоже можно понять. Она боялась, что уж если поеду к тебе, то больше не вернусь.

— Вы получали поздравительные открытки? Я посылала их к каждому празднику и твоему дню рождения, — сказала Надежда Александровна и посмотрела на сына так выразительно, как будто спрашивала: «А почему ты мне ни разу не написал?»

— Получали, — ответил Олег и так объяснил ей причину своего молчания: — Бабушка их сразу прятала куда-то. Наверное сжигала потом. Сначала я не придавал этому значения, как-то по молодости лет не думалось о серьёзных вещах. Ведь я мечтал и в детстве и в юношестве (тут он усмехнулся) появиться перед тобой независимым, самостоятельным человеком. Тогда я ещё часто вспоминал отца, гордился им, и мне была чужда мысль брать на себя покровительство Андрея Гавриловича Ржевского. Когда был в армии, бабушка умерла. Я хотел написать тебе, но адреса у меня не оказалось. Я узнал его после, случайно, через одного военного, но у меня опять начались неудачи, и я предпочёл молчать. Когда поступил в институт, дал себе слово, что пока не закончу его, не заявлю вам о себе. Мне всё казалось… В общем, мои сёстры и брат… неизвестно, как бы ко мне отнеслись.

— Какой же ты! — воскликнула Надежда Александровна сквозь слёзы. — Только и помнил об Андрее Гавриловиче. О сёстрах. О брате. А обо мне забыл? Все эти годы ты не выходил у меня из головы. Чего я только не передумала! Жив ли ты? Здоров ли? Где ты? Слава Богу, на прошлой неделе зашли ко мне Пётр Савельевич с женой.

— Какой Пётр Савельевич?

— Что, Горбатовского забыл?

— Ах вот оно что! — изумлённо воскликнул Олег и улыбнулся. — Я ему многим обязан.

— Если бы не он, я бы ничего так и не знала. О твоём подвиге, оказывается, было напечатано в «Красной звезде», а мы, как умер Андрей Гаврилович, перестали её выписывать. Это что у вас? — спросила она, глядя на тенистые аллеи, огороженные штакетником.