— Отойди, сволочь! — крикнул шофёр и толкнул его в плечо.

— Не толкай! Сам сволочь, — ответил человек в шляпе, тоже повысив голос.

Шофёр двинул кулаком, но мужчина отбил удар в сторону и тот сам чуть не упал.

— Ах ты так! — сказал шофёр, отойдя на два шага, и стал снимать с себя полушубок. Человек в шляпе отошёл с дороги, бросил прутья и стоял в снегу, наблюдая за ним. В это время из кабины вылезли ещё двое. Один был грузный, горбоносый и кривой на левый глаз мужик, другой — подросток. Олег взглянул на их лица, подумал, что вся эта троица — плуты и воры, ехали куда-то воровать солому или сено. Шофёр, сбросив с себя полушубок, ринулся в атаку, но тут же получил удар в скулу и свалился в снег. Подросток сжал кулаки и тоже хотел ввязаться в дело.

— Стоп, — сказал кривой, преграждая ему путь широкой, как лопата, ладонью.

Подросток вскинул на него лихорадочно блестевшие глазёнки и выпалил:

— Дай, я ему кишки выпущу!

— Две собаки дерутся, третья — не лезь, — ответил кривой, внушительно поводя горбатым носом.

Шофёр поднялся и по-бычьи уставился на соперника.

— Убью — прохрипел он, выплёвывая в снег желтовато-бурый ошмёток слюны, и снова ринулся вперёд.

В этот миг Олегу показалось до тошноты отвратительным его посиневшее от злобы лицо. Его злоба передалась сопернику, который, судя по всему, был искушён в рукопашных схватках. Разъярённый, он сунул шофёру кулаком поддых и резко ударил по загривку. Шофёр хрюкнул и, скорчившись и оскалив зубы, опять свалился на бок. Те двое, видя что дело завернулось не на шутку и что дорожный так, пожалуй, забьёт их товарища, стали заходить с боков. Мужик ловким движением скинул с себя телогрейку и шляпу, обнажив лысину. Исподлобья поглядывая на противников и тяжело дыша, стал в позу готовности к кулачному бою. Кривой усмехнулся, сказал «лысый…» и ещё одно слово, дюже нецензурное, и, прищурив единственный глаз, стал подходить. Подойдя почти вплотную, он остановился, ожидая, когда тот первый нападёт. Но тот тоже стоял и ждал. С визгом и грубым матом подбежал шофёр, сзади подлетел подросток, и пошла потасовка. Лысый наносил удары стремительно и сильно. Его тоже били увесисто. Когда его стали пинать, он пнул шофёра по ноге ниже коленки так, что тот охнул и присел, обхватив ногу руками. За минуту снег вокруг на площади в добрую сотку был перепахан сапогами и забрызган кровью. А мальчик тем временем со слезами и мольбой понукал коня, чтобы вытянул воз на дорогу. Олег сначала растерялся, но, взглянув на мальчика, вспомнил, что причина всего — воз, и побежал к лошади, схватился обеими руками за оглоблю и стал помогать изо всех сил. Он не видел, как покинул поле боя хозяин воза, как убегал с мальчиком по дороге. Не заметил кривого, который подбежал к коню с другого боку и стал бить его палкой. Озверевший мужик, видимо, уже ничего не соображал или не видел — его единственный глаз заплыл синяком. Олег выхватил у него палку и бросил в снег. Хотел было снова взяться за оглоблю и помочь коню, но свирепый мужик ринулся на него. Олег после драки в казарме второй раз испытал силу своего удара. Кривой упал на спину и покатился по дороге, как бревно. Вскочив, он кликнул на помощь своих друзей. Олег в миг почувствовал, что устал и пожалел, что растратил напрасно силы, помогая лошади. Однако бежать, как это сделал хозяин воза, не собирался. Решил биться до конца: будь что будет. Отвесив по хорошей оплеухе шофёру и подростку, — по такой оплеухе, что шофёр, упав на кромку дороги, расцарапал себе лицо, а подросток, кувыркнувшись, запахался с головой в сугроб, — Олег сам упал от удара кривого в снег на живот и не успел подняться, как получил новый страшный удар и опять упал. Его пинали в бока, по ногам, в голову, и он, каждый раз падая, пытался подняться. Потом шофёр пошёл, прихрамывая к машине и принёс массивные. цепи, которые одевают на колёса автомобилей в дождливую погоду на плохих дорогах. Он стал хлестать Олега этими цепями по спине и по голове. Олег вскрикивал и вздрагивал всем телом, и покуда мог шевелить руками и ногами, все пытался подняться. Чувствуя, что сил больше нет, он прижался к земле, втягивая голову в плечи и закрывая её руками. Кривой сказал властно шофёру:

— Хватит!

— На, стерва, — прохрипел в ответ шофёр и ещё раз ударил Олега по плечу.

Все трое, отхаркиваясь и утирая расквашенные носы и губы, пошли к саням, побросали дрова в сугроб, оттащили сани в сторону и пошли к машине. Они сели в кабину и поехали. Олег, собравшись с последними силами, поднял голову и посмотрел им в след. Во всём теле, казалось, не было живого места, все ломило и жгло от боли. Он опустил отяжелевшую, как свинец, голову и потерял сознание…

Он пришёл в себя, когда какие-то женщины в белых халатах и мужик в кожаной шапке снимали его с телеги и клали на носилки. Мужик этот был проезжий колхозник, который подобрал его на дороге и привёз в Усольскую больницу.

— Проснулся, — сказал колхозник. — Разукрасили тебя, братец, крепко. Надо бы лучше, да некуда. Кто ж так, а? Чемодан-то этот твой, наверно?

Олег ничего не ответил и, со стоном поворачивая голову то вправо, то влево, соображал, куда его занесла судьба теперь.

В больнице Осинцев пролежал почти месяц. Первые дни все тело, перевязанное толстыми слоями бинтов, горело, как в огне. Движения усиливали боль, и он сильно страдал, клянясь, что так этого не оставит. Шофёра легко можно найти по приметам грузовика, а вот как найти кривого? Олег думал, что не вмешался бы он, шофёр не полез бы драться, а подросток — и подавно. Но этот третий не выходил у него из головы и именно ему хотелось отомстить. Был единственный способ найти его — обратиться в милицию. Но это значило завести уголовное дело, которое повлекло бы за собой допросы, экспертизы, очные ставки, суд, — словом, все, но только не то, чего хотелось Олегу. От мучительного желания отомстить и несбыточности этого желания ему становилось не по себе. Когда же приступы бешенства проходили, он впадал в меланхолию и задумывался над тем, что все в жизни с ним делается не случайно, а уж такая его судьба.

Лечила его хирург, пожилая женщина, на вид очень строгая. Лечила хорошо, применяя разные средства медицины и внимательно прослеживая течение болезни не только на теле, но и в душе его. Она говорила ему, что не стоит так волноваться и что это вредит лечению; что винить кого-то особенно нельзя, осторожно намекала, не зная сути дела, что в подобных случаях потерпевшие сами во многом виноваты.

— Зачем лезть на рожон? — говорила она. — Никогда не надо связываться с незнакомыми людьми. Ушёл бы потихоньку от греха, и был бы цел и здоров.

— Где мой чемодан? — спросил Олег.

— В моём кабинете ваш чемодан, — ответила старшая медсестра. — Не волнуйтесь. Никто его не утащит.

Через неделю боли прекратились, синяки стали исчезать, а на месте рваных ран образовались коросты, которые постепенно отваливались, оставляя розово-белые отметины. На душе немного полегчало, и Олег благодарен был себе за то, что закрывал тогда лицо руками, и оно теперь стало уже совсем чистое.

— Ну вот, дело пошло на поправку, — сказала однажды хирург на очередном обходе, осматривая его. — До свадьбы все заживёт.

Когда Олег почувствовал себя совсем хорошо, но ещё носил повязки, подружился с соседом по койке, школьником, который болел полиартритом. Он учился в десятом классе, и чтобы не отстать, занимался в больнице самостоятельно. Ему трудно давалась математика. Олег же неплохо разбирался в математике и теперь, повторив по учебникам некоторые разделы, с удовольствием помогал школьнику. «Ага! Бином Ньютона? Старый знакомый», — приговаривал он, усевшись с задачником на постели и скрестив ноги по-турецки. Наиболее трудные задачи по логарифмам и по геометрии с применением тригонометрии Олег сначала решал сам. Если же и ему какая-нибудь сразу не давалась, он, увлёкшись, сидел с тетрадкой в руках, пока не находил правильного решения. Когда же наконец трудная задача доводилась до конца, он ликовал. Перебравшись в восторженном состоянии на койку к соседу, разъяснял ему задачу. От нечего делать Олег решал все задачи подряд, какие были в задачниках, и время шло незаметно.