— А как ты думал? Приятно что ли выслушивать женщине такие вещи.

— Ну я тогда был не в духе. Извини меня.

Олег немного приотстал, но хорошо слышал их разговор. Они свернули на безлюдную улицу.

Разглагольствование о мгновениях натолкнуло Олега на мысль, что с Мариной идёт её любовник. «Ах ты тварь ненасытная! — закипел злобой Олег. — Мало павлина, ещё этого гривастого петуха завела в любовники. Что мне делать с тобой, любовник? Шлёпнуть сейчас заодно вместе с ней, что ли? Сколько патронов? Один — себе, один — ему, остальные — тебе, Мариночка. Надо же — Мариночка! Получишь у меня сейчас пять пуль в сердце, Мариночка! Разобью вдребезги, продажное твоё сердце. Армянина в голову, в затылок, чтоб папаха слетела.

Олег сунул руку во внутренний карман куртки, нащупал рукоятку пистолета и затрясся как в лихорадке.

«Спокойно! — скомандовал он себе. — Спокойно. Терять нечего. Без неё всё равно не смогу. Ни счастья, ни жизни. Так что терять нечего. Я же ведь не трус. На пулемёты душманов шёл, и хоть бы что».

Он тщетно пытался себя успокоить. Стоило чуть покрепче сжать рукоятку пистолета, и начинал дрожать весь от головы до пят. Особенно неприятно и сильно дрожал живот. Прямо колыхался как флаг на ветру. Но случай удобный. Близко на улице никого. Когда ещё такой случай представится. Олег вынул пистолет из кармана, но, не успев вытащить его совсем наружу, затрясся ещё сильнее, будто его колотило электрическим током.

«Нет, не могу, — выдохнул он, бросив пистолет обратно в карман. — Себя смог бы. А её не могу. Но почему?!. Почему я должен умирать один?»

Олег остановился. Рядом был небольшой продовольственный магазин. Олег круто повернул и вошёл в него и встал возле дверей. Лихорадочная дрожь не унималась. Две женщины с покупками, выходя на крыльцо, испуганно смотрели на него и на улице ещё несколько раз оглянулись.

— Вам плохо? — спросила продавщица. В магазине больше никого не было.

— Не, — замотал головой Олег. — Нет. Ничего. Извините.

Он спустился с крыльца. Ни Марины, ни Юрия Петровича на улице уже не было. Олег быстро пошёл в общежитие. Пришёл в свою скромную обитель, сел на кровать и почувствовал облегчение. Когда выглянуло солнце и ярко осветило всю комнату, даже радостно стало, что не убил ни Марину, ни Юрия Петровича, ни себя. По столу бегал таракан, шевеля усиками. Олег рад был любому живому существу, и ему приятно было смотреть на таракана, освещённого яркими лучами солнца. Он смотрел на него, радуясь жизни все больше и больше. Таракан исчез за крышкой стола. Олег встал с кровати, вынул из кармана браунинг и положил его обратно в рюкзак.

… Из топки вырвалось пламя и слегка обожгло Олега. Он закрыл лицо рукавицей, ладонью к огню, как это делают сталевары возле печей, и сделал шаг в сторону. Он смотрел, правильно ли кочегары кидают уголь. Теперь это было его обязанностью — следить за порядком в котельной и отвечать за все во время смены. Он стал начальником смены. Так распорядилось руководство.

— Хватит, хлопцы, — сказал Олег. — Закрывайте.

Один кочегар захлопнул дверцу топки. Другой, молодой, примерно одного возраста с Олегом, пошёл наверх, во двор, чтобы отдышаться. Тут же спустился обратно. Ещё с лестницы крикнул Осинцева.

— Там, во дворе, — сказал он, — женщина стоит.

— Что ж теряешься, — ответил Олег. — Действуй.

— Она к тебе пришла.

Олег посмотрел на него, отвернулся, уставился на манометр.

— Иди наверх, — продолжал кочегар. — Звал её сюда — стесняется.

— Какая женщина? Ты что с ума сошёл, — сказал Олег спокойно. — Никуда я не пойду.

— Не валяй дурака. Ждёт ведь, — кочегар, кивнул головой в сторону двора: — Баба средних лет. Для нас с тобой старовата, но я, честное слово, всю получку отдал бы, чтобы подержаться за одно место. Ух, бабенция! — воскликнул кочегар, смачно потрясая кулаком. — Бывают же такие.

Олег ничего не понимал. Поднялся по лестнице наверх. Вышел во двор и увидел соседку, которая жила в Зорино через два дома от Осинцевых.

— А! — улыбнулся Олег. — Антонина Леонтьевна. Какими судьбами?

— Да твой дед, когда узнал, что я еду в Иркутск, дал адрес и попросил зайти, — ответила Антонина Леонтьевна извиняющимся тоном. Не только она сама, и голос у неё был очень приятный, с мягким журчащим тембром. Но всё-таки Олег заметил в ней перемены в худшую сторону: слегка осунулась, похудела, побледнела. И пушок над верхней губой из-за бледности лица стал слишком заметён.

— Что это из Зорино да в Иркутск — такую даль?

— Ой, и не спрашивай, — махнула рукой Антонина Леонтьевна и сморщилась, как будто наступили ей на больную мозоль.

Олег пригласил её в контору ЖЭКа, и там, уединившись в красном уголке, они долго беседовали. Антонина Леонтьевна рассказала все сельские новости. Потом Олег сбегал в общежитие, которое было рядом, быстро переоделся и проводил её на вокзал. Подоспели как раз к проходящему поезду. Олег посадил Антонину Леонтьевну в вагон и вернулся на работу.

— Кто эта женщина? — спросил молодой кочегар, которому дюже понравилась Антонина Леонтьевна.

— Знакомая, — ответил Олег. — Из деревни.

— Чего приехала?

— Ездила на свидание с мужем. Сидит где-то здесь под Иркутском.

— Сколько дали?

— Десять лет с конфискацией.

— Торгаш?

— Председателем сельпо был.

— Да. Крепко тряхонули нашу торговлю. Всю сверху донизу. Вот бы подсыпаться-то, пока муж сидит!

— Ладно тебе болтать-то.

После встречи и беседы с соседкой Олег загрустил, затосковал по дому.

Пока Олег загорал на Черноморских пляжах, пока бродил по петербургским музеям и охотился за Мариной, в полку, где он служил, и в высоких иркутских инстанциях произошли важные события, касающиеся его лично.

Полк попал в число первых шести полков, которые были выведены из Афганистана по решению Советского правительства. Солдаты вернулись в казармы, офицеры — к семьям и обычной работе.

Полковник Горбатовский поздно вечером, после занятий, зашёл в штаб. Он включил свет в своём кабинете, сел за стол, надел очки и стал просматривать свежую почту, которую из-за занятости не успел просмотреть утром. Между газет и пакетов он нашёл письмо. Оно было на его имя. Полковник повертел его в руках, недоумевая, откуда оно, разорвал конверт и прочёл.

По мере того, как он читал это письмо, очки его отпотевали, а желтовато-бледная, вся в складках, кожа на лице становилась розовой.

Полковник отложил письмо и посидел минуту в раздумье. Он нажал кнопку. Явился часовой.

— Дежурного по штабу ко мне, — сказал Горбатовский.

— Слушаюсь, товарищ полковник! — отчеканил часовой и, лихо повернувшись, вышел.

Вскоре пришёл молодой лейтенант.

— Явился по вашему приказанию, товарищ полковник.

— Вот что, дорогой, — обратился к нему Горбатовский, — не в службу, а в дружбу. Возьми ключи от моего шкафа, там есть прошлогодняя подшивка «Красной Звезды». Поройся-ка в ней, не найдёшь ли известие о кончине генерала Ржевского. Это было не то весной, не то летом. Смотри на последней странице.

— Понимаю, — ответил лейтенант.

— Если найдёшь газету, положи её мне на стол.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Горбатовский поднялся со стула, снял очки, положил их в кожаный футляр и сунул в карман. Подумав немного, он взял письмо со стола и сунул его в другой карман.

Он вышел усталой походкой.

Придя домой, хмурился и задумчивый ходил по комнате и бормотал вслух про себя: «Как же так могло случиться? Неужели он ничего не знает? Мотался по белу свету, сукин сын, а домой не заехал даже. Ах, сукин сын, сукин сын!» Полковник снял китель и в ожидании, пока жена приготовит ужин, сел на диван и не взял, как прежде, книгу военных мемуаров, а устало раскинул длинные худые руки по сторонам и сказал сам себе вслух:

— Вот и угождай людям после этого.

Жена, плотная, высокая брюнетка, вышла из кухни.