— Не знаю долго или недолго, — сказала Марина и, повернувшись на бок, уткнулась носом в свои часики. — Во-первых, я не собираюсь тащиться по грязи ни свет ни заря и, во-вторых… во-вторых, пока всего лишь без пяти час.

— Что-то не то, — возразил Олег и от удивления выпучил глаза. — Не может этого быть.

Марина приложила часики к уху.

— Идут.

— Не верю.

— Посмотри сам, — она протянула ему руку с браслетом.

— Фу, чёрт! — воскликнул Олег, не двигаясь с места. — Как медленно идёт время. Тогда я, пожалуй, не прочь погреться, — признался он.

— Кое-как дождалась, — сказала Марина, — когда ты сам затрясёшься как заяц. Обозвал меня зайчишкой? — напомнила она, улыбаясь. — В следующий раз не будешь обзываться.

Олег встал и подошёл к ней. Ему было не до шуток.

— Ты в чём будешь ждать?

— В простыне, — ответила она. — Я так укуталась, что до утра с ней не расстанусь. А одежда на тебе сухая? — спросила она.

Олег пощупал ладонями рубаху и брюки.

— Кажется не совсем, — сказал он. Вышел за кусты и разделся. Брюки, рубаху и носки повесил там же на сучок, сандалии бросил на землю. Оставшись в одних плавках, замёрз ещё сильнее и скорее побежал на полянку. Марина сидела, укутавшись в простыню и закрыв ноги краем палатки. Олег залез в мешок. И — странно — теперь у него не было желания побыть в мешке вместе с Мариной. Теперь было одно желание — скорее согреться.

Ветер стих, и только на верхушках черёмуховых кустов чуть-чуть шелестела листва. Олег перестал дрожать от холода, и опять появилась нехорошая мысль, подогреваемая желанием.

— А я мог простудиться, — сказал он, прогоняя от себя эту мысль и стараясь отвлечься.

— Конечно, — согласилась Марина. — Ещё не хватало, чтобы слёг из-за меня.

Усилием воли заставил себя довольствоваться тем, что есть. Приятная истома сковывала все тело, и Олег задремал. Ему почудилось что-то такое, что бывает в состоянии полузабытья — какие-то обрывки впечатлений: будто бы рыбачит сидя в лодке, на дно падает ёрш и растопыривает свои колючки; затем вдруг сразу его новую моторку качает на волнах, а в ней сидит Марина, понурив голову и свесив сосульки волос, а в руке у неё блестит консервная банка. Тонкая загорелая рука, безнадёжно опущенная между колен, и блестящая консервная банка. Он проснулся и почувствовал сердцебиение. Немного полежал, пришёл в себя, открыл полу мешка и высунул голову. Начинало светать. Воздух был сырой и холодный. Марина сидела на брезенте, накинув поверх простыни байковое одеяло. Она с кислой улыбкой смотрела на Олега, зябко пошевеливая дрожащими плечами.

— Что же ты, — сказал он, — забыла, что через полчаса меняться надо?

— Я подумала и решила, что так часто меняться не стоит, — сказала она. — Лучше будем так: сколько можешь — терпи. Я ещё могу потерпеть.

— Довольно мёрзнуть, — сказал Олег вылезая из мешка. — Прыгай сюда скорее.

Олег побежал одеваться, и Марина, сбросив с себя одеяло, засеменила к мешку.

Одевшись, Олег вернулся на поляну и приготовил себе ложе, постелив на траву чехол спального мешка и сделав изголовье из черёмуховых веток (благо принёс их целую охапку. — хватило на двоих), запахнулся в одеяло и лёг, укрывшись палаткой. Снова появилась дрожь. Олег закутал ноги, накрылся с головой и стал чаще и глубже дышать. Своим дыханием Олег согрел воздух под брезентом и перестал дрожать.

Он проснулся от шума и крика, когда взошло солнце. Шумели лошади, проходя совсем близко и задевая кусты. Кричал конюх:

— Но-о! Проголодались. Орлик, куда! Орлик, Орлик, тпрё, тпрё! Куда тя понесло, леший! Но, шевелись!.. Но-о…

Позванивал колокольчик на шее караковой кобылы, заливисто ржал жеребёнок, фыркали лошади, пели птицы, высоко в голубом небе парил коршун, и капельки воды на траве и в чашечках цветов искрились от яркого солнца, подрагивали вместе со стебельками при малейшем движении воздуха. Слабый ветерок освежал лицо и шелестел черёмуховой листвой.

Марина лежала на боку, и Олег мог видеть только её волосы и мочку уха.

— Не спишь?

— Нет.

— Взгляни, какое утро.

— Я уже видела.

«Тоже, наверно, лошади разбудили», — подумал Олег.

Вставать не хотелось. Он долго смотрел на парящего коршуна, который кружил над серым утёсом, забираясь все выше и выше. Исчез звук колокольчика, и Олег не заметил, как снова уснул, и спал ещё долго. Под конец приснилась ему назойливая муха: будто она ползала по лицу, а он никак не мог прогнать её от себя. Вот вроде уж поймал возле носа, а она опять появилась ниже губ и стала щекотать. Мучился пока не проснулся. Марина водила по его лицу травинкой.

— Вот в чём дело, — заговорил он хрипловатым голосом, протирая глаза. — А мне снилось, будто муха ползёт по лицу.

— . Крепкий у тебя сон, — сказала Марина.

— Да, — согласился Олег. — На сон не жалуюсь.

— А я сегодня плохо спала. Одолевали кошмары. — Марина села на брезент возле Олега.

На свежую голову с непривычки всё казалось странно и просто не верилось, что ещё вчера утром в это же время не знал Марины. Невольно возник вопрос: а что было вчера? — и стал ворошить в памяти прожитые сутки. Что было? С утра и вплоть до самой грозы всё было нормально. Трудился в цехе, делая оконные рамы. Дома обычные торопливые сборы, как всегда — проводы бабушки — вечно со своими советами, чтобы соблюдал осторожность на воде. Смотался поскорее за ворота, а через полчаса был уже на заливе. Встал на якорь, рыбачил — словом, всё было нормально, привычно, по-житейски обыденно, и вот тебе на — сюрприз.

Он перевёл взгляд на Марину. Лицо Марины было совершенно чистое, и только одна крошечная родинка величиной с булавочную головку украшала её левую щеку.

«Девушка, что надо, — подумал он, отворачиваясь и устремив взгляд в одну точку. — Вот бы закадрить. Но замуж за меня вряд ли пошла бы. Кто я для неё? Шпана. Неуч. А в перспективе что? Армейская служба. Потом может быть институт. На кой чёрт ей солдат или студент. Вот двоюродный брат Михаил — другое дело. Защищает на днях дипломный проект. Можно сказать, без пяти минут инженер. Наверно, много бы дал, чтобы оказаться вместо меня сейчас. И какого чёрта не приехал на выходной? Ведь обещался же. Поплыл бы на рыбалку. Невеста, можно сказать, Богом послана. Эх, Миша, Миша! А вот интересно, если бы я был не я, а Мишка — заканчивал институт — что было бы? Ничего бы, наверно, не было. Отбросим, конечно, в сторону всякие вчерашние её любезности, а так, положа руку на сердце, ну чем я могу ей понравиться? Кое-кто говорит, что если бы мне кожу темнее и волосы покурчавей — в точности арап. Заливают, конечно. Африканцы в большинстве, сколько их видел в кино, длинные как жерди, а у меня рост чуть выше среднего. Глаза у них чёрные, а у меня голубые. Вот только нос приплюснутый и широкий, как у негра, зубы белые и рот до ушей, когда смеюсь».

Так рассуждая про себя, он смотрел на голую сухую ветку, которая нелепо торчала на самой верхушке куста среди сплошной массы зелёных листьев и бурых гроздьев ягод, кое-где уже начинающих чернеть.

— Год нынче урожайный. Черёмухи много, — сказал Олег.

Марина нагибала к себе чашечки цветков и смотрела в них, наблюдая, как возились в пыльце какие-то очень маленькие насекомые. Она сорвала стебель кровохлёбки с бордовой шишечкой на конце и, убедившись что на ней нет насекомых стала мять её в пальцах.

— Скажи откровенно, тебе страшно было вчера? — спросила она.

— А разве это было заметно?

— Нет.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Ну как же. Ты ведь тоже молодой. Наверно мне ровесник. Умирать в такие годы никому неохота. И вообще, хочу знать, какой самый трудный момент пришлось тебе пережить. Только откровенно, или уж совсем ничего не говори.

— Был такой момент, — ответил Олег.

— Какой? Скажи, и я о себе скажу.

— Постарайся скорее забыть все это.

— Рада бы, — сказала Марина и слегка коснулась рукой его груди. Олег вздрогнул, и грудь его поднялась и опустилась.