Выяснились и другие факты. В пьяном виде в компании случайных людей Вахрушев хвастался, что связан с партизанским штабом. Кроме того, он начал собирать среди патриотов пожертвования для партизан и собранные деньги присвоил.
Пришлось исключить Вахрушева из подпольной организации. Но исключать в условиях подполья — сложно и опасно. Я объяснил Васе-сапожнику и Филиппычу, которые были связаны с Вахрушевым, как нужно от него законспирироваться. Они сказали Вахрушеву, что связь с партизанами утеряли и больше в подполье работать не хотят: боятся рисковать. Вахрушев долго ходил к ним, называл обоих трусами, но товарищи свою роль выдержали и связи с ним не возобновили.
Другой случай произошел в деревне Азат, где у нас тоже имелась подпольная группа. Руководил этой группой член партии, бывший инструктор Симферопольского горкома ВКП(б) Сергей Ованесьян, работавший под кличкой «Сергей Азатский».
У одного из членов группы жандарм обнаружил бежавшего из лагеря военнопленного. Начались аресты. Жандармы пришли и за Ованесьяном. Его в это время не было дома. Они сказали жене, чтобы Ованесьян явился в полицию.
Группа Ованесьяна работала под непосредственным руководством «Саввы», который сейчас же сообщил мне с случившемся. Я дал указание, чтобы Ованесьян немедленно перебрался в Симферополь, а отсюда мы переправим его в лес.
Однако Ованесьян моих указаний не выполнил. Он явился в полицию и был арестован. Через некоторое время его освободили. Из организации он был исключен. Подпольщики законспирировались от него так же, как и от Вахрушева.
Были у нас люди, напуганные немецким террором, иногда проявлявшие малодушие. Таких людей мы не могли сразу отталкивать от себя. С ними приходилось работать. Часовщик «Валя», например, активно проявил себя в подпольной организации еще до моего прихода в Симферополь. У него бывали Гриша Гузий и Женя Островская. Для штаба партизан он собрал пишущую машинку, сообщал разведданные и выполнял много других заданий.
Но однажды, вызванный к Филиппычу за получением литературы, он почему-то струсил и на глазах Филиппыча начал бросать в горящую печь листовки и газеты, приговаривая: «Это гроб, пусть горит!» Филиппыч насилу успокоил его, но все же «Валя» в тот раз с собой литературы не взял, и она осталась у Филиппыча.
С «Валей» я был связан непосредственно. Жена и сын его были тоже членами подпольной организации. Мне пришлось основательно с ним поговорить, и в дальнейшем ничего подобного с ним не случалось.
Газет и листовок на русском, немецком, румынском, татарском языках подпольный центр присылал достаточно и наши патриотические группы успешно распространяли их среди населения и в воинских частях. Но диверсанты были недовольны: нехватало взрывчатых веществ. Однажды «Муся» пришла ко мне очень огорченная:
— «Хрен» меня опять выругал: «Давайте больше мин!» Он прямо бесится от досады. Вот, прочитайте его письмо подпольному центру. Нет, я вам сама прочту. Может быть, и мне немножко легче станет, если вас поругает.
Из потайного кармана палью она вытащила свернутый вчетверо тонкий листок бумаги, исписанный мелкими печатными буквами, надела пенсне и начала с выражением читать:
«Здравствуйте, дорогие товарищи!
В сегодняшней моей записке я хочу немножко быть серьезным и буду ругаться.
Нашему коллективу для выполнения заданий, которые связаны с жизнью человека, абсолютно не нравится ваша работа. Люди желают наносить врагу удар такой, чтобы он был действительно ощутителен. Этого вы не даете делать. А вы обязаны при всех обстоятельствах сделать это. И я не хочу слушать, что вы не можете прислать мне достаточное количество мин, и таких, какие нам нужны. Я несколько раз просил взрыватели с трехчасовой дистанцией, но получил их всего два, и этот капсюль дал огромный успех, о котором я вам уже сообщил…»
— Это взрыв на станции Кара-Кият? — спросил я. Муся кивнула.
«…Последнюю партию из четырех мин я получил с взрывателями шестичасовой дистанции. Я такой работой крайне недоволен. Нам нужны капсюли трехчасовые. С малой дистанцией капсюль делает свое дело в нашем районе, и мы сможем дать точные сведения, что сделано. А с большой дистанцией капсюля эшелоны уходят далеко, и узнать что-нибудь очень трудно. У всех капсюлей время их действия указано неправильно.
Трехчасовые часто приходят в действие только через шесть. О шести — и двенадцатичасовых и говорить нечего.
Вот, дорогие мои товарищи, прошу обратить внимание на вышеизложенное. Если не будут удовлетворены наши требования, буду еще больше ругаться».
— Видите, как он пишет! — сердито сказала «Муся», передавая мне письмо. — Пошлите его в лес. Напишите сами Павлу Романовичу и посерьезней. Без мин я прямо боюсь показываться «Хрену» на глаза.
Мне было очень тяжело это слышать, но что я мог сделать, если из леса опять прислали только десять мин.
— Ну, все? — спросил я «Мусю». — Или еще от себя будете ругаться?
— Пока все. Послушаю, что вы мне скажете.
— Давайте оборудуем здесь свои минный завод.
— Мне не до шуток. Я придумала кое-что. Я пробочником просверлила отверстие вдоль шашки, вставила в него детонатор с запальником и эту шашку вместе с простой толовой запаковала в консервную коробку. Испытала мину на тридцати бочках бензина на нашей улице. Взрыв произошел. Все бочки сгорели и стенку двора основательно разрушило.
— Ну вот, видите, как хорошо!
— Тол-то у меня есть, нет только запальников. Но «Хрен» не хочет мин моего изобретения и требует магниток.
— Ну, ладно. Сегодня у вас день удачный. Получите пять мин.
— Мало, дайте хоть десять. Ну, хоть восемь.
Я засмеялся, — только «Муся» умела так торговаться.
— Вы хотите, чтобы другие диверсанты меня побили?
— Зажимаете вы нас, — улыбаясь, вздохнула «Муся».
— А у меня для вас сюрприз, Александра Андреевна. Подпольным горкомом вы приняты в партию и утверждены ответственным организатором горкома.
— Вот это действительно радость! — Она встрепенулась и крепко пожала мне руку. — Передайте спасибо нашей партии за доверие.
— Передам обязательно. И «Хрену» скажите, что есть указание подпольного центра считать его членом партия с момента его работы в подполье.
— Как он будет рад!
Я ознакомил «Мусю» с решением горкома, принял от нее клятву. Александра Андреевна произнесла ее торжественно, дрожащим от волнения голосом.
— Это вы замечательно придумали, — говорила ежа, подписывая клятву. — Она поднимет дух у ребят на новые боевые дела.
* * *
На другой день рано утром «Нина», обложив себя литературой и клятвами, крепко обвязалась полотенцем, надела платье, пальто и стала похожа на беременную. В кошолку она положила мины, сверху закрыла их кукурузными кочанами и благополучно перенесла все это к «Мусе».
Иван Михайлович передал «Нине» несколько удостоверений и один паспорт, сделанные по моему заказу. Она спрятала их под кофту и тут же ушла.
А «Муся» собралась итти к «Хрену». Она потом подробно рассказывала мне свои приключения в этот день.
«Муся» поручила мужу раздать газеты и листовки руководителям групп, — сама она торопилась, чтобы застать «Хрена» дома, до ухода на работу.
Мины и клятвы для его группы она завернула в тряпку и уложила в «авоську» между картошкой и луком. Иван Михайлович, ежась и потирая руки от холода, внимательно следил за приготовлениями жены.
— Не опасно ли в сетке? — сказал он. — Может, в кошолке лучше?
— На «авоську» они меньше обращают внимания.
«Муся» подкрасила губы, расправила локоны и пошла.
Мокрый снег на тротуарах подмерз, было холодно и скользко. В туфлях на высоких каблуках, без калош, «Муся» шла тихо, боясь поскользнуться.
Чтобы лишний раз не встречаться с немцами, она свернула в переулок к Салгиру и пошла вдоль реки, но на Архивном мосту стоял жандарм в плаще и каско, с большой свастикой на груди.
