Я в это время сидел в машине с работавшим мотором. Сунув чемоданчик с деньгами под кучу какого-то хлама, я дал газ, и наш старенький тарантас помчался вперед, не вызывая ни у кого подозрения. Мы добрались до Пасео, когда полиция оцепила наконец район похищения. Хорхе в тот день показал себя настоящим героем. Рената безудержно восторгалась им, а Гран Гато, будучи самым начитанным среди нас, назвал его Робин Гудом, чем еще раз подтвердил, что не лишен чувства юмора.

Успех этот не только окрылил нас, но и так вскружил нам головы, что в следующий раз нас здорово побили. Наш успех не остался незамеченным, и газеты так расписали наши подвиги, что зародили у многих любителей легкой наживы мысль о том, что повторить их несложно. И вскоре в городе появилось несколько мелких групп, которые начали обирать население. О нас складывали легенды, а мы по недомыслию гордились этим. Мы заговорили о создании революционных вооруженных отрядов, поскольку чувствовали себя теперь богатыми. Когда мы пересчитывали деньги, глаза у многих радостно блестели, а денег было так много (в основном мелкие купюры), что наши пальцы уставали их пересчитывать. Тут же строились самые смелые планы вплоть до покупки скоростного автомобиля. И вдруг нам позвонили и предложили провернуть новое, очень интересное дело. Посчитав, что наше будущее обеспечено, мы осмелели еще больше.

— Не нужно спешить, Репе, — сказал мне Бернардо, входивший в руководство Повстанческими вооруженными силами. — То, чем вы сейчас занимаетесь, пора прекращать. Все эти заложники, шантаж… Такие методы не свойственны революционной стратегии. Вообще-то мы не отказываемся от террора, но рассматриваем его как средство, к которому можно прибегать лишь на определенном этапе борьбы. Однако суть заключается в том, что именно сейчас нельзя предлагать террор в качестве одного из методов боевых действий наших групп. Его следует рассматривать как нечто самостоятельное. При наличии ошибок центральных организаций и слабости местных групп террор неприемлем… — Эту длинную тираду Бернардо произнес без запинки, сославшись при этом на какого-то крупного теоретика, который высказал нечто подобное.

— Мы далеки от отрицания индивидуального героизма, но в то же время вынуждены предупредить, что нельзя увлекаться террором и рассматривать его как основное средство борьбы… Вам не следует этим увлекаться, не то достигнутые успехи вскружат вам головы. Факт остается фактом, в настоящее время у вас есть средства, а число лиц, симпатизирующих вам, заметно возросло, но они не являются вашими помощниками и уж тем более борцами! Рене, мне кажется, вы слишком горячитесь, вам явно не хватает опыта и терпения.

— Но нам не хватает и твердого руководства, — осмелился возразить я.

Я хорошо понимал, что частое отсутствие Герберта (недавно он побывал в Сьерре, а затем отправился в Гавану) и его нерешительность мешали ему стать подлинным военно-политическим руководителем и возглавить восстание. Не подходил для этой роли, несмотря на свою начитанность, и Бернардо. A Coca, руководитель по призванию, был окружен горсткой троцкистов и находился где-то в восточной провинции.

— В настоящее время в стране отсутствует революционная ситуация, — заметил Бернардо.

Я промолчал, так как у меня на этот счет было иное мнение: я считал, что начиная с 1962 года, когда произошла целая серия восстаний, революционная ситуация была налицо. Правда, руководство, ссылаясь на свой опыт, отрицало это, но в его состав входили очень разные люди: такие энергичные, как Coca, который за всю свою жизнь не прочел ни одной книги, и искушенные теоретики, которые, однако, не умели действовать. Нам не хватало вождя, который обладал бы и теоретическими знаниями, и богатым практическим опытом. Но настоящие политические вожди рождаются, как известно, нечасто и не в каждой стране.

По пути домой я долго думал над словами Бернардо. Я понимал, что он имел в виду, предупреждая нас. Успех вскружил нам голову, и мы могли превратиться в сражающихся одиночек, которых хвалили, но за которыми никто не хотел идти, то есть мы были лишены поддержки масс. Правда, мы обладали достаточной силой и авторитетом, чтобы порой сотрясать диктатуру, но такой путь не мог привести к окончательной победе.

С этого момента мне стало казаться, что мы делаем что-то не совсем правильно, а как делать правильно — этого никто из нас не знал. Придя в голову, эта мысль просто мучила меня, так как возник разрыв между огромной жаждой бороться и очень малой возможностью вести подлинно народную войну, неспособностью нашей организации мобилизовать на борьбу массы в условиях диктатуры. Бланка не понимала меня, когда я доказывал, что необходимо действовать, так как политическую ситуацию может создать и небольшая группа людей. Опыт Фиделя Кастро являл тому красноречивый пример.

Гран Гато разделял взгляды борца из Сьерра-Маистры. Он был одним из тех, кто считал себя бойцом передового отряда.

…В качестве пятого заложника мы выбрали мужчину по имени Тедди Геррера, но он оказался не очень богатым. Будучи человеком покладистым, он сразу назвал реальную сумму выкупа — 40 тысяч долларов (не в местной валюте, а именно в долларах), которую его люди внесут за него довольно быстро, так как он-де является крупным импортером и дорожит авторитетом фирмы.

Очередь забирать деньги выпала на этот раз Гран Гато. Его сопровождала Микаэла. Это позволяло им выдать себя за влюбленную парочку, что соответствовало действительности. Я и Хорхе в случае необходимости должны были прикрыть их, а Бланка осталась за рулем машины.

Гран Гато чувствовал себя довольно уверенно, однако, договариваясь по телефону о месте встречи, допустил ошибку, вследствие которой криминальная полиция устроила нам засаду. Как только мы получили выкуп, из «фольксвагена», стоявшего неподалеку, открыли огонь. Мы с противоположной стороны улицы сразу повели ответный огонь. «Фольксваген» загорелся, но Гран Гато уже неподвижно лежал на асфальте. Микаэле удалось бежать, поскольку в момент передачи денег она находилась поодаль. От испуга она обронила свой пистолет, но на это никто не обратил внимания.

Из второй полицейской автомашины, тоже «фольксвагена», выскочили несколько патрульных. Попытка спасти Гран Гато могла стоить жизни многим, и нам пришлось уехать. Нас, к счастью, никто не преследовал. С горьким чувством вернулись мы домой. Как группа прикрытия мы оказались не на высоте, в чем нас справедливо упрекнул Герберт, которого мы сразу известили о нашем провале.

Как всегда, когда у нас что-то не ладилось, Герберт взял командование в свои руки и дал указание, что делать в случае, если Гран Гато расколется. Прежде всего нужно было покинуть наше убежище.

Отдав необходимые распоряжения, Герберт выехал на место происшествия, чтобы заявить, будто он брат раненого. Его пропустили через оцепление, и он узнал, что Гран Гато убит первой же очередью. Чтобы выбраться из оцепления, Герберту пришлось бросить гранату. Вскочив в машину, он дал газ. За ним увязался какой-то джип, от которого он сумел в конце концов оторваться.

Приехав на 5-ю авеню, Герберт сменил машину и благополучно вернулся к нам.

— Повысьте сумму выкупа на десять тысяч, — со злостью посоветовал он.

Тем временем появилась Микаэла, которую мы закидали вопросами, но она лишь сокрушенно качала головой и горько рыдала…

Так мы потеряли нашего товарища Гран Гато. Это была наша единственная жертва за весь год. А семья Герреры потеряла 40 тысяч, которые поделили между собой начальник полиции, лейтенант Фольгар и еще трое полицейских, застрелившие нашего товарища. Немного позднее мы получили свои пятьдесят тысяч долларов, а 24 декабря, в шесть часов утра, освободили Тедди Герреру, пожелав ему приятного рождества и счастливого Нового года.

Несколько ночей подряд я плохо спал, но не страх за собственную жизнь был тому причиной. Мы были вынуждены прекратить всякую деятельность до конца года, поскольку нам стало известно, что мы попали под подозрение местных властей. Оставалось лишь пожалеть, что в мае, когда отец все же достал для меня в последний раз паспорт, я не выехал за границу. Просыпаясь в этом доставшемся по наследству доме, я ломал голову над тем, чем же теперь заняться. Я старался припомнить сны, которые мне снились. Они казались мне похожими на страшных черных птиц.