«Еще бы! Сейчас-то мамочки и папочки только и делают, что учат и опекают. Было бы ей нужно, так ты посмотрела бы, как она прекрасно во всем сама разобралась бы», — злился Думитру.

«Хорошо, дорогой, но разве не ты говорил, что у Илинки должно быть другое детство, не такое, как у нас?» — возмущалась Кристиана.

Спор продолжался, не приводя ни к каким результатам. Кристиана не меняла своего решения остаться в Бухаресте. Она отказывалась переселиться к мужу на стройку и даже не хотела приезжать иногда в его однокомнатную квартиру, которую он там получил.

«Меня это не интересует», — объяснила она ему. Но Илинке призналась: «Боюсь, что увижу, как он там один живет, пожалею его и останусь… А я все еще надеюсь, что трудности окажутся сильнее него и он уступит в конце концов… Вернется домой, успокоится… Он уже немолод, это и для него было бы лучше. Что же делать, я ведь не могу раздвоиться, чтобы вам обоим помогать… Теперь твои интересы столкнулись с его интересами».

«И с твоими?» — спросила смеясь Илинка.

«Как это — с моими?» — не поняла Кристиана.

«Да, с твоими интересами!» — настаивала девочка.

«С моими интересами… — осознала наконец Кристиана и сразу погрустнела. — В моих интересах видеть вас довольными и счастливыми, а в последнее время этого нет…»

Да, только Думитру и Илинка означали для нее все, то есть жизненный минимум, необходимый для существования.

Свою профессию Кристиана любила. Она потратила немало усилий, чтобы поступить в юридический институт. На всех курсах очень много занималась. Когда родилась Илинка, она готовилась к госэкзаменам. На экзамен она еле дошла — это было через месяц после родов, она еще кормила… Думитру ее провожал. Он добился комнаты в гарнизонном общежитии в Бухаресте для всех троих. Никто им не помогал… Мама ее в то время уже умерла (вскоре после их свадьбы). Мария, ее сестра, была тогда не замужем и жила в Брашове… Думитру выпросил несколько дней в счет отпуска, чтобы приехать — повидать жену и дочку. Как он был счастлив, что она сдала экзамены! Однако работала она всего около пяти лет, до того дня, когда в разгар судебного процесса она оказалась в зале суда с дочкой на руках. Девочка была босая, в пижаме… Илинка еще спала, когда Кристиана уходила на работу. Они жили напротив здания суда. Когда в суде не было заседаний, Кристиана брала с собой на работу Илинку. Девочка хорошо знала дорогу, впрочем, в здании суда было сложно заблудиться — там было всего несколько залов и архив.

В то утро был назначен довольно простой процесс о разделе имущества, в котором стороны пришли к взаимному соглашению. Кристиана думала, что все быстро закончится и оса успеет вернуться домой, пока Илинка еще не проснулась, — та любила поспать, как каждый нормальный ребенок. Но ее расчеты не оправдались. Илинка проснулась оттого, что увидела сон. «Я видела хороший сон, мамочка, я была в саду, у меня были каникулы, учительница рассказывала сказку…» — говорила она потом матери. Проснувшись, она поняла, что осталась одна, что дома никого нет, но совсем не испугалась. Пододвинув к двери стул, она встала на него, чтобы дотянуться до замка, отперла дверь и, оставив ее настежь открытой, прибежала в здание суда к Кристиане. «Я должна была тебя найти!» — объясняла она потом… Она и в суде открывала одну дверь за другой, пока не нашла Кристиану, выступавшую с речью. Тогда с радостным криком «Мамочка!» Илинка бросилась к ней. Девочку ничуть не испугало, что зал полон народу.

И до сих пор звучит в ушах у Кристианы этот возглас, хотя прошло столько лет. До сих пор ей как будто слышится шлепанье босых ножек по паркету зала суда и этот крик, как взрыв: «Мамочка!»

Она немедленно ушла с работы, хотя сделать это ей было трудно. Счастье еще, что Думитру как раз тогда получил назначение в Дорешти — затерянную в горах деревню с домишками, рассыпанными по склонам гор. Оттуда не было никакой возможности регулярно ездить на работу…

«Что было делать? — спрашивала она себя позднее. — Позволить Думитру ехать туда одному? Не заниматься самой воспитанием дочери, а нанять какую-нибудь женщину для этого? Я ушла из адвокатуры, но… Возможно, я прирожденная домохозяйка. Мне не хватает профессионального честолюбия… Я не могу причислять себя к женщинам, утверждающимся в жизни в первую очередь профессионально».

Большинство однокурсниц ее осудили, и никто из них не понял ее самоотречения… «Так уж тебе был необходим диплом юриста, чтобы возиться с кастрюлями?!» — иронизировали они, и в этой иронии была большая доля правды.

«Действительно, моей профессией и одновременно призванием была семья! Поэтому я все-таки сделала выбор между семьей и адвокатурой…»

Она вздрогнула. И не потому, что так поздно сделала это открытие, — ее вдруг осенила другая мысль…

— Что с тобой, задремала?.. — Шепот Думитру прервал нить ее размышлений. Увидев, что она не спит, он сказал: — Что же ты так надолго замолчала?

— Я думала о том… какие мы все разные. Как сильно мы отличаемся друг от друга, — уточнила она, не глядя на него и поигрывая обручальным кольцом: надевала его то на один палец, то на другой.

— Не понимаю… — Думитру явно недоумевал. — Нельзя ли пояснее?

— Я думала о том, что, когда мне нужно было выбирать между домом и работой, я сделала этот выбор, хоть мне было нелегко… А ты, — на лице ее промелькнула горькая улыбка, — ты выбираешь не задумываясь… Но только между нами двумя и службой ты выбираешь последнее!

— Было время, когда ты не искала различий между нами и действительно не думала, что мы чем-то отличаемся друг от друга. — Его упрек звучал серьезно.

— Я спрашиваю себя, — продолжала она, как будто не слыша его слов, — если бы ты должен был сделать этот выбор в самом начале, когда ты был убежден, что любишь меня… Ты сам понимаешь, маков бы ни был ответ, он не вызовет никаких последствий, ведь прошло столько лет… Разве что заденет мое самолюбие… Просто мне очень хочется услышать, что ты ответишь.

Думитру видел ее мучения, но не в силах был ей помочь.

— Мне очень жаль, если я тебя разочарую, — сказал он, — но я никогда не замечал, что выбираю, что этот выбор между домом и службой так уж необходим. И то и другое, по-моему, — на одной чаше весов. Так что ты неверно ставишь вопрос. Это ложная проблема.

— Может быть, ты прав и проблемы вовсе нет, — покорно согласилась она. — В семье кто-то должен быть жертвой… Тот, кто может отречься от себя ради других… Там, где этого нет, не может быть прочного союза!

— Ну, мы выдержали проверку временем, — заметил Думитру. Он пристально посмотрел на жену и понимающе улыбнулся.

Потом он нагнулся к Кристиане, обнял ее и легонько, но настойчиво привлек к себе. Почувствовав его желание, Кристиана без сопротивления пересела к нему в кресло. Думитру крепко прижал ее к себе. Он чувствовал неодолимое влечение к ней. «Как только что возмужавший юнец с первой в своей жизни женщиной! — Это сравнение его развеселило. — Так тебе и надо, не возвращаешься домой неделями, все ссоришься, а женато все так же желанна, после стольких-то лет совместной жизни, такая же страсть к ней, как в первый день, это, что ни говори, рекорд».

Он осторожно поцеловал мочку ее уха, и Кристиана вздрогнула. Почувствовав ее трепет под лаской своих больших сильных рук, Думитру благодарно закрыл глаза. Он победил и на этот раз. Кристиана разнежилась, уступая, побежденная его поцелуями, которыми он покрывал ее шею.

— Нет, пусти меня, — услышал он, почувствовав ее резкое сопротивление. Она поднялась с кресла.

Ее поведение удивило и рассердило его одновременно.

— Почему? — пробормотал он недоуменно. — Что случилось? Я думал, ты тоже без меня скучаешь…

— Это другое… — Она была смущена. — Не уходи от разговора, прошу тебя. Это важно для нас обоих, для нашей жизни! — Кристиана постепенно овладела собой. — Это все гораздо серьезнее, чем ты думаешь, и не может кончиться вот этим… — заключила она.

Думитру сожалел об упорстве Кристианы. Каждый раз, когда он приезжал домой в последнее время, стена непонимания делала невозможными редкие минуты любви. Он попробовал примириться.