— Неужели? — заинтересовалась Кристиана.
— За каждое пропущенное без уважительных причин занятие — сутки ареста, — ответил Думитру.
— А это не чересчур? — осмелилась Кристиана, пораженная его намерением. — Уж очень ты строг…
— Для их же блага, — отрезал Думитру. — Кроме того, уверен — впредь прогулов не будет! Все возьмутся за ум. Во второй раз этой меры применять не придется.
Кристиана промолчала. Думитру показалось, что она не удовлетворена его решением.
— Что-нибудь не так? — спросил он. — Есть меры, которые командиру достаточно применить один-единственный раз. Но это надо сделать.
Думитру не терпел возражений. Кристиана это знала. Если бы она ему возразила, то он бы всю ночь ей доказывал, что она не права. Он бы не был командиром, если бы не умел не только использовать, но и развивать способности подчиненных. Поэтому Кристиана решила ему не возражать, но осталась при своем мнении, что наказание слишком строгое.
Ей пришло в голову, что вместо того чтобы осуждать, лучше попытаться его понять. Думитру считал себя (на этот счет у Кристианы давно не осталось никаких сомнений) кем-то вроде отца солдат. Вел он себя соответственно. С этой точки зрения то, что ей казалось чрезмерной строгостью, выглядело самой естественной мерой, принимаемой родителем по отношению к отлынивавшим от ученья чадам. В конце концов, им руководило желание видеть своих подчиненных грамотными, хорошо подготовленными…
Врожденное чувство справедливости, всегдашняя жажда правды не позволят ему осуществить на деле свои намерения, о чем он сам ей расскажет через несколько дней.
— Опять погода меняется, — сказала она больше для того, чтобы заполнить затянувшуюся паузу. — Ветер нехороший. И похолодало сильно.
— Разве? А по-моему, не холоднее, чем утром, — сказал Думитру, удивленный ее замечанием. — Эх, знала бы ты, какой холод зимой на полевых учениях! — вспомнил он и на минуту задумался. — Однажды мое подразделение целый день шло сквозь метель. Снег влетал через окно механика-водителя и вылетал через башню мимо командира танка… У танка нет ветрового стекла. Промерзли насквозь, вышли к вечеру на назначенные позиции, а там нужно окапываться в заледенелой земле.
— Ты мне никогда не жаловался, — удивилась Кристиана.
— Потому что для нас это будни. Мы с Тэнэсеску сегодня вспоминали один случай на учениях в Рыурени…
— Хороший парень, — сказала Кристиана.
— И умница! — добавил Думитру. — Он мне нравится: много читает, хорошая офицерская подготовка. Думаю, будет командиром части, — заявил он с гордостью собственника, свойственной только родителям.
— Значит, по телефону ты говорил серьезно? — удивилась Кристиана.
— Конечно! Скоро наступит черед поколения Тэнэсеску прийти нам на смену. Он-то один из лучших, я люблю его.
— И он тебя любит. — Кристиана вспомнила, что не пересказала мужу один свой разговор с Тэнэсеску. — Мы с ним как-то разговорились в вашем клубе. Шел какой-то фильм, не помню какой, во всяком случае, я его там встретила. Он мне заявил, что «образцом в жизни для него является командир и он хотел бы подражать ему во всем».
— Да ну? А что ж ты раньше не сказала? — Думитру явно был польщен и обрадован. — Люди любят меня за справедливость. Зря я не даю ни наград, ни наказаний.
— Не зря Тэнэсеску старался получить назначение в твою часть, когда узнал, что тебя сюда направили, — напомнила она ему.
— Мы с ним разрабатываем проект отопительной установки, — гордо сообщил Думитру с таким видом, словно оказывал ей величайшую честь, посвящая в тайну, в которую до сих пор были посвящены только они двое. — Мощность небольшая, конечно. Мы хотим ее использовать для отопления теплицы. Потом, если получится, мы наметили соорудить накопительный бассейн с микрогидроцентралью. Это тоже нужно для подсобного хозяйства. Работы полно! — рассмеялся он. — Но меня радует то, что у него неплохие знания в технике, — сказал он, опять возвращаясь мыслями к Тэнэсеску. Чувствовалось, что ему приятно говорить о капитане, хвалить его вопреки своему правилу давать сдержанные оценки. — Разве что немного вспыльчив, — продолжал он с сожалением. — С людьми надо быть терпеливым, тактичным, стараться их понять. Человеческая душа — вещь хрупкая…
Кристиана не могла сдержать удивления. Непреклонный Думитру, готовый карать арестом каждый пропущенный час занятий, говорил теперь так взволнованно о хрупкости, человеческой души…
Глава шестая
Узнав, что в городе Кристиана встретила свою давнюю подругу Ванду Брумару, о которой она всегда тепло вспоминала и с которой они когда-то даже переписывались, Думитру обрадовался.
— Очень хорошо, что ты ее пригласила, — поддержал он жену, когда она выразила опасение, что это будет ему неприятно.
Кристиана рассказала ему, что Ванда одинока, что ей не удалось выйти замуж, что ей не везет, но он, казалось, перестал ее слушать, пропустил мимо ушей эти детали. И только услышав, что Ванда работает в городском Доме культуры, навострил уши.
— Как, она ушла из школы? — удивился он, но разговор пришлось прекратить, потому что раздалось три коротких телефонных звонка. Звонили явно со службы, и Думитру поспешил к аппарату.
В ближайшие дни Кристиана одолела все формальности, связанные с поступлением на работу в городскую коллегию адвокатов: заполнила медицинскую карточку и сдала вступительный экзамен. На работу она должна была выйти после Нового года.
Кристиану охватило странное, давно не испытываемое чувство нетерпеливого любопытства, волнения, страха, но прежде всего — нетерпения. Раньше она, оставшись дома одна, смотрела подолгу в окно на высокие сугробы или застывала, уставившись в одну точку, ничего не видя перед собой. Ее тревожили воспоминания, но еще чаще одолевали сожаления. Она прошла по жизни как тень Думитру и за эти долгие годы утратила веру в себя… А тут вдруг она решилась. И это благодаря примеру Дорины Каломфиреску. Ей тоже захотелось стать самой собой.
Со временем Кристиана убедилась, что ей не хватает профессионального честолюбия, что она стала домашней хозяйкой и вовсе не переживает, что за обедом не ведет с мужем «умственно-философских» бесед. Ее вполне удовлетворяли разговоры о метели, о том, что невероятно вкусный шоколадный торт с орехами она приготовила по собственному рецепту. Она не была создана для того, чтобы взвалить на свои хрупкие плечи все великие драмы человечества. Эти драмы ее не слишком и волновали. Кристиана была обыкновенной женщиной, «наседкой», которую вполне устраивает свое гнездо.
Так она считала долгие годы, почти десять лет, ни разу при этом не задав себе вопроса, когда и почему она стала домохозяйкой, каким образом ее единственной гордостью оказалась гордость «наседки»? Она заметила, что книги для нее постепенно превратились в часть меблировки. Она аккуратно смахивала с них пыль, но они стали для нее посторонними предметами, что-то с ней произошло. А ведь книги были когда-то частью ее жизни… Она столько лет напряженно и упорно работала, чтобы защитить диплом, не бросила учебу даже из-за беременности. Работала по специальности, когда Илинка была совсем маленькая. Ее не пугали ни длительные поездки в междугородных автобусах, ли холода в неотапливаемых пригородных поездах, ни усталость. А может быть, именно это и отпугнуло, а признаться в этом не хватает духу? В какой-то степени — да, но основной причиной была, конечно, Илинка. Надо было ее воспитывать, а не просто растить. Должен же был кто-то вложить ей карандаш в пальчики, помочь приготовить уроки, повторить вместе с ней программу начальных классов, читать с ней по слогам. Кто-то должен был…
Она поняла это с самого начала. И понять ей помогла именно ее профессия. Несовершеннолетние преступники — это дети из неблагополучных семей. Ведь ребенок требует времени, жертв. Ребенка нельзя воспитать записками «еда на плите», «никому не открывай» или «телевизор можешь смотреть, только сделав уроки», «не смей читать посторонние книги, пока не сделаешь письменную по алгебре». Ребенка не удастся воспитать записками или по телефону. Обилие запретов не дает желаемых результатов. Ребенку нужны ласка, терпение, родной голос, пусть этот голос даже что-то ему запрещает. Бумага не в силах передать теплоту материнского сердца, а телефон не может заменить материнскую ласку. Дети не были плохими, как заявляли в суде отчаявшиеся родители. Но они были лишены любви, того, на что они имели полное право, и поэтому озлобились. Ее всегда волновало это необратимое, роковое отдаление детей от пренебрегших ими родителей, которые годами их не замечали, а на суде смотрели на них удивленно, растерянно и испуганно: как, разве это их дети? Когда это они успели вырасти и как получилось, что родители стали им чужими людьми, к которым они не чувствуют уже ни признательности, ни уважения? Вырастить ребенка — дело непростое! Его нужно научить, воспитать, подготовить к жизни. Даже птицы готовят своих птенцов к полетам путем длительных тренировок. А люди? Людям и подавно нужна подготовка! Как же им дать взлететь неподготовленными, беспомощными, бросить их под порывы ветра?
