На самом деле Никулае уже ничуть не сомневался. Он оперся о подоконник, поднес к губам наполненную цуйкой стопку с длинной ножкой и посмотрел вокруг.

Односельчане. Те же самые. С первого взгляда никто не мог бы сказать, что по ним прошлась жестокая война. Прошла через них, через их кровь, их ум, отчего содрогнулись их мысли и разум. Да, односельчане были вроде бы те же. Может, только их стало меньше. Но кто обращает внимание на то, что кого-то нет?

После того как Анна ушла к Никулае, Паулина несколько дней проплакала, закрывшись одна в комнате. Она никого больше не хотела видеть, даже родителей, и те оставили ее в покое, надеясь, что она смирится. Она же ожидала: что-то должно случиться. Мысль, что все могло остаться так, как решили другие, что она не может вмешаться даже словом, приводила ее в ужас. Ей хотелось хотя бы понять, осознать случившееся. Она жила с чувством, что попала в мир людей, которые говорят на другом языке, у которых другие, неизвестные ей обычаи. У этих людей понятие «хорошо» имело другой смысл, другую цену, зло тоже понималось по-иному, справедливость и честность не существовали вовсе. Ей казалось, что все люди договорились друг с другом, чтобы осмеять ее, довести до умопомрачения. В конце концов она могла бы понять родителей. Им было почти безразлично, какая из их дочерей выйдет замуж за Никулае. Им даже было спокойнее, что он предпочел Анну, которая была в положении. Но Никулае… Как ей понять его?

Больше всего ее возмущало отсутствие у него чувства гордости. Ее с детства научили, что у мужчин есть достоинство, особенно в отношении чести женщины, ее репутации. Она все делала для него из чувства искренней и чистой любви, и вот теперь ее просто отодвинули в сторону, исключили из жизни. Неужели в сердце Никулае совсем умерла любовь к ней? А любил ли он ее когда-нибудь? Нет, он не мог любить по-настоящему, она ошиблась в нем.

Но больше всего ее удивило отношение односельчан. Даже девушки, с которыми она делилась всеми своими тайнами, говорили, что Никулае поступил правильно. Ей казалось, что всем было известно нечто неведомое ей, и никто не хотел ей сказать. Это выводило ее из себя.

Она все время плакала. А что ей оставалось делать? Паулина не могла ненавидеть свою старшую сестру, она просто ее не понимала. Ей, выросшей и воспитанной в духе обычаев, которые она считала святыми, поступок Анны казался святотатством. Вера, которую она считала непоколебимой, рухнула в ее душе, и она не могла ее возродить. Что ей оставалось делать?

Она долго думала и пришла к страшной мысли, что ей больше нет места в селе. Ее жизнь среди этих людей невозможна, она не могла жить с ними, как прежде, все изменилось. Ее ничто не связывало с односельчанами, хотя они уважали и жалели девушку.

Положить конец своей жизни? Нет. У нее было слишком много надежд в душе, она слишком любила жизнь. Самоубийство в ее ситуации было бы равно бессилию, тем самым Паулина признала бы за собой несуществующую вину.

Она вспомнила о сестре отца, которая жила в Бухаресте, и задумала поехать в город. Правда ли, что у людей иногда хватает сил начать жизнь сначала? Человек как будто рождается во второй раз. Зачем ей оставаться? С родителями, не сумевшими понять ее, с сестрой, бесстыдно отобравшей любимого, рядом с мужчиной, которого она все еще любила, но к которому не имела права даже приблизиться?

Несколько дней Паулина попыталась страдать по-иному: сделать так, чтобы другая боль, физическая, хотя бы на какое-то время заглушила душевную боль. Она ничего не ела два дня подряд, она хотела заболеть, чтобы помучиться, отвергая жалость и помощь других людей. Ей хотелось умереть в мучениях. Но ей казалось, что души людей зачерствели, что им безразличны ее страдания. Конечно, ей нужно бежать, как говорят, куда глава глядят. У нее не было выбора.

К ее удивлению, на этот раз Матей согласился с ней. И даже мать, некоторое время похлюпав носом, не очень настойчиво противилась этому. Как-то утром с восходом солнца Паулина в сопровождении отца уехала на вокзал. Да, да, она уезжала в Бухарест, в огромный город, о котором она знала лишь, что там много огней, что в нем очень легко заблудиться — так ей показалось в детстве, когда ее возили к тетке в гости. С этим чувством она уезжала и сейчас, но теперь она порывала со всем, что относилось к ее прежней жизни…

Может быть, она станет портнихой, как много лет назад предлагала ей тетка? Но эта профессия ей не нравилась, она бы стала тяготиться ею. Паулина слышала, что в городе женщины работают на фабриках, как и мужчины. Ей хотелось трудной работы, чтобы все поняли, на что она способна. Жизнь осталась у нее в долгу, и она докажет, что заслуживает счастья так же, как Анна-Паулина ни с кем не попрощалась. Даже с отцом, который подвозил ее на кэруце до вокзала. Она бросалась, будто в пропасть, в незнакомый мир, навсегда покидая село. В ее детской душе рухнула гора представлений и законов, в которые она верила на протяжении всей жизни. Она не была на войне, но все же война ее убила. Потому что только война всему виной. Теперь она знала одно: ей нужно все забыть и начать жизнь заново…

Последний раз мысль о самоубийстве пришла ей в голову в поезде. От мелькания деревьев вдоль железнодорожной линии у нее кружилась голова. Да, как просто она могла бы решить все проблемы, бросившись головой вперед в открытое окно вагона… На какое-то мгновение она уже видела себя разбившейся на острых камнях насыпи, мертвой, оплакиваемой всеми — Никулае, Анной. Она наказала бы их своей страшной смертью. Потом она горько улыбнулась, посмотрела через запыленное окно на проплывавшие мимо столбы. К чему это? Она так любила жизнь и была уверена, что, уехав из села, сможет забыть и свою несчастную любовь, и людей, не захотевших ее понять.

Ведь ей так хотелось познать мир, заново найти понимание смысла жизни. Возможно, здесь была самая ее большая ошибка: она хотела понять все и надеялась на понимание других. Тогда кто же виноват в случившемся?

Паулина видела вокруг себя солдат — людей подавленных, печальных, с потухшими взглядами, неразговорчивых. Конечно, причиной тому тоже была война, она оставила свой след в каждом сердце, независимо от того, воевал ты или нет.

Как жить дальше? На тысячи вопросов искала она ответы. Ее мучила мысль, что есть что-то такое, что пока ускользает от ее понимания… Она только знала, что должна стать другим человеком, должна изменить себя. Стать человеком времени, которое наступало. У нее были для этого силы, она имела на это право!

По коридору с трудом пробиралась старая цыганка, неся несколько розовых кусков сахара, завернутых в газетную бумагу. Паулина купила себе один, хотя денег у нее было немного. Сахар был не очень-то сладким. Она пососала его и бросила в окно. Раньше она себе такого не позволила бы. Значит, она начинала изменяться. Вдруг она почувствовала себя одинокой. Без родителей, без сестры, без любимого… Одна сама с собой, перед неизвестностью, в начале новой жизни.

Он уже почти заснул и поэтому не мог сразу сообразить, что его больше испугало — грохот широко распахнувшейся двери (а ведь было далеко за полночь) или яркий свет, ударивший в глаза, когда Кристиана нервным движением нажала сразу все выключатели.

— А?.. Что случилось? — Он вскочил как по тревоге, сразу попав ногами в тапочки.

Он ничего не видел: свет слепил глаза. Он инстинктивно прикрыл их рукой.

— Ничего особенного, — последовал спокойный ответ. — Не могу спать. Как обычно в последнее время… — Кристиана хотела его успокоить, но получилось обратное.

— Погаси наконец свет! — мрачно приказал он, не в силах больше сдерживать раздражение.

Он машинально провел рукой по своим черным с проседью на висках, коротко остриженным волосам.

— Ах да. извини, я и забыла об энергетическом кризисе!.. — Она торопливо выключила почти весь свет, и на лице ее мелькнула едва заметная улыбка. — Учти, мы с тобой частники, и поэтому городская энергоцентраль относится к нам весьма снисходительно. По крайней мере, относилась до сегодняшнего дня…