— Я тебе уже говорил или только хотел сказать, что ты вполне можешь написать книгу, собрав в ней все свои теории, — весело предложил Думитру, которому надоело это слушать.

— Это потом! Пока я хотела лишь подбросить тебе рабочий «вопрос» на сегодняшнюю ночь, — пошутила Ванда. — Все равно ведь ты — человек действия и умер бы от скуки, проведя в безделье столько времени.

— Не будь вредной, — вмешалась Кристиана.

— Оставь ее, — подмигнул Думитру. — Только так и узнаешь, что у нее за душой.

Ванда шутливо погрозила ему пальчиком и перестала излагать свои теории.

— Думаю, нам пора, — сказал Думитру, посмотрев на часы.

Они еще раз быстренько взглянули в зеркало и в прекрасном настроении отправились в клуб на встречу Нового года.

Ванда осталась в восторге от новогоднего праздника в Синешти.

«Для меня это было открытием», — заявила она Кристиане, когда они утром возвращались домой.

Однако время шло, встреча Нового года осталась позади, в воспоминаниях. Календарь свидетельствовал, что можно было уже мечтать о весне, хотя от Синешти она была еще далеко-далеко. Ветер свирепствовал, как в разгар зимы, морозы стояли лютые, люди с трудом пробирались сквозь сугробы. Село, покрытое снегом, было погружено в ту же первозданную тишину, и печки дымили по-прежнему.

Кристиана приступила к работе.

— Я почувствовала себя другим человеком, — признавалась она мужу. — Теперь я поняла, что нужна, а иногда мне даже кажется, что я просто незаменима, — добавляла она с ребячьим восторгом. — Знаешь, то обстоятельство, что я нужна людям, что я могу им помочь, приносит мне не только удовлетворение, но и уверенность, что я что-то значу для общества.

— Я и не знал, что ты честолюбива, — прервал ее удивленный Думитру. — До сих пор меня обвиняла…

— Я и сама не знала. Это открылось только теперь! — рассмеялась она. — Хотя, если хорошенько подумать, разве можно назвать честолюбием потребность чувствовать себя полезным!

— Напрашивается вывод, что и меня ты стала понимать лучше, — отметил Думитру, явно довольный происшедшей переменой.

Увлеченная своей работой, она не чувствовала усталости, хотя ей приходилось уходить из дому рано утром и возвращаться последним автобусом. Иногда она рассказывала Думитру о тех делах, которые вела она или кто-то из ее новых коллег, интересных с юридической точки зрения, тем более что его занимало все, касающееся человеческих судеб. Кроме того, она была убеждена, что тем самым помогает ему в воспитательной работе.

— Ты, кажется, надумала меня убедить изучить право и бросить свое ремесло? — пошутил он однажды, когда Кристиана предложила ему пройти начальный курс права по ускоренной программе.

— У меня на это нет ни одного шанса! — возразила она весело. — С тобой это безнадежно, своей профессии ты останешься верен до конца. Но, видишь ли, многие относятся к моей профессии с известной сдержанностью. К нам обращаются, как правило, в тяжелые минуты жизни, в кризисных ситуациях. А у меня сложилось убеждение, что я должна не столько защищать, сколько объяснять путь, пройденный человеком до скамьи подсудимых, с тем чтобы помочь ему исправиться. Я вижу свое назначение не только в защите или обвинении, в постановке диагноза прав — виноват, который во многих случаях и так очевиден, в выступлении «за» или «против». Нет, я должна найти, определить тот единственный момент, с которого началось падение. Очень важна субъективная мотивация преступления, что человека в конечном счете заставило пойти на это. Этот вопрос кажется мне самым существенным.

— Как в психоанализе, — уточнил Думитру.

— Да, похоже! — согласилась она. — Меня интересует преступность малолетних, потому что в этом случае можно не только исправить человека, но и проследить за его становлением.

У Кристианы теперь меньше было времени на подруг, но Дорина Каломфиреску по-прежнему иногда забегала к ней. Чаще всего она заходила к своей приятельнице, возвращаясь из детского сада, но не всегда заставала ее дома. Иногда Дорина ее дожидалась, а иногда, перемолвившись парой слов с Думитру или с Илинкой, поспешно уходила, взяв за руку Валентина, которого она определила в тот же детсад в соседнем селе, где сама работала воспитательницей. Ей было нелегко возить его с собой в такую даль, тем более зимой, по морозу, но она была довольна, что он все время у нее на глазах.

В те недели, когда Дорина работала после обеда, она спешила еще больше.

— Раду не любит оставаться один, — извинялась она перед Кристианой, объясняя, почему не может у нее задержаться. — Он вообще не любит ждать меня, а когда голоден…

— Ты его избаловала, — заметила как-то Кристиана. — Мог бы и сам подогреть себе еду.

— После целого дня занятий на морозе, думаю, мне тоже не захотелось бы, — взяла его под защиту Дорина.

Однажды вечерам Валентин подошел потихоньку к Кристиане и, поднявшись на цыпочки, прошептал ей на ухо, будто сообщал великую тайну:

— Мой папа стал плохой. Маму ругает, меня бьет. Мама говорит, что он нас больше не любит, — закончил он серьезно.

Несмотря на все предосторожности, предпринятые Валентином, Дорина все-таки услышала и вмешалась, удивленная и растерянная:

— Что за глупости, Валентин?! Как тебе не стыдно врать?!

— Совсем я не вру! — воскликнул мальчик запальчиво, обиженный обвинением. — Забыла, как сама сказала, что раз он такой нервный, значит, перестал нас любить! Забыла? Вчера вечером! Скажешь, нет?!

Детский вопрос обрушился внезапно, беспощадно и сам по себе прозвучал аргументом более убедительным, чем все доказательства, вместе взятые.

Дорина растерялась, видя, как неистово и упрямо он настаивает на своем. Это его упрямство было ей знакомо, она знала, что в запальчивости он будет приводить новые аргументы, подробности, которые она сама, возможно, уже забыла, но которые так легко подсказывает детская память.

Кристиана заметила неловкое положение Дорины и постаралась помочь ей:

— Как ты разговариваешь с мамой, Валентин? А еще говоришь, что любишь ее…

— Честное слово, люблю, — заверил ее мальчик. — В самом деле, я не шучу…

Дорина улыбнулась облегченно, довольная тем, что тема разговора переменилась, и, воспользовавшись случаем, хотела забрать Валентина и уйти. Но Кристиане она решила объяснить его поведение:

— Ребенок есть ребенок. Иногда мне самой трудно понять, когда он выдумывает, а когда говорит правду… Ему так нравятся сказки, и я их так часто ему читаю, что порой он сам начинает выдумывать что-то свое.

— Не обращай внимания, — посоветовала Кристиана, и это окончательно успокоило Дорину.

Прошло несколько недель, и Кристиана почти забыла об этом случае…

Весна уже заглянула в Синешти. Илинка с нетерпением ждала наступления «мини-каникул», как она называла несколько свободных от учебы весенних дней. Только что закончились утомительные четвертные контрольные, и теперь она без особого усердия готовила последние в четверти уроки.

…Был вечер. Илинка в своей комнате учила географию. Кристиана готовила что-то на кухне, там же сидел и Думитру.

— Мои ожидания оправдались, — рассказывал он жене. — Траян Потря — помнишь, я ему дал отпуск на ремонт дома? — вернулся просто другим человеком. По стрельбе получил «отлично». Просится туда, где труднее. Каломфиреску очень хорошо о нем отзывается. На днях я его пригласил на собеседование, он мне сказал, что хотел бы сдать экзамен в школу старшин.

— Неужели?! — обрадовалась Кристиана. — Я рада, что он оказался надежным парнем, что твои опасения и сомнения на его счет не подтвердились…

— Ну, опасения — это слишком громко сказано, — поправил ее Думитру. — Правда, я подумал, как бы он не сделал какую-нибудь глупость при виде разрушенного дома, — признался Думитру. — В таких ситуациях люди поступают самым неожиданным образом. Помнишь, тогда, в Бэрэгане, из-за самого простого письма…

— Честно сказать, я тоже об этом подумала, — призналась Кристиана. — Не хотела только лишний раз тебе напоминать, бередить рану. А ты, оказывается, сам об этом думаешь…