— Я думал, ты меня все-таки знаешь, — прервал он ее обиженно. — Как ты смеешь сравнивать меня с теми ничтожествами, которых ты, увы, встречала в жизни?! — взорвался он.

Испуганная Ванда остановила его. Он и сам уже сожалел о своей неуместной вспышке.

— Прости, я не хотел…

Ванда растерянно смотрела на него.

В Синешти пришла весна. Она наступила позднее, чем в других областях, с более мягким климатом.

Окружающие село холмы покрылись ярко-зеленой травой. Деревья тоже зазеленели. Воздух был пропитан запахом сырой земли.

На залитых солнцем огородах люди уже высаживали рассаду овощей.

Поначалу никто не верил, что в суровом климате Синешти на его убогих песчаных почвах можно выращивать помидоры, сладкий перец, баклажаны.

Дед Мирон, главный авторитет в деревне, узнав, что Думитру собирается устроить теплицу, попробовал его отговорить: «Даже если вырастут, не созреют».

— За свои восемьдесят лет мне ни разу не пришлось поесть помидоров, выращенных в Синешти, — с усмешкой сказал дед. — И старики не рассказывали о таких чудесах. Теплица дает тепло, а с землей что делать? Тут растут одни деревья да картошка…

К Новому году в гарнизонной теплице был выращен первый урожай овощей, но не все поверили этому.

— Пока не увижу собственными глазами, — говорили сомневающиеся, — не поверю.

Думитру позволил этим людям войти в теплицу, чтобы увидеть все самим. Это их убедило, и слух дошел до уездного начальства. Вскоре появились представители исполкома спросить у Думитру, как ему удалось это сделать.

— Кто не рискует, тот не выигрывает, — прокомментировал он свой успех.

В части подготовка к предстоящим полевым учениям была в самом разгаре. Штабные учения, занятия по тактике, по вождению танка и транспортера, автомашин по пересеченной местности днем и ночью, по маскировке и защите от современных боевых средств противника, по оперативному взаимодействию с патриотической гвардией и другими отделами национальной системы обороны при решении различных тактических задач, при форсировании рек…

По окончании занятий все оставались на службе до позднего вечера: продолжалась работа на стройках, начатая осенью и приостановленная из-за зимних метелей.

Кристиана разрывалась между домом и работой. Несовершеннолетние доставляли ей много бессонных ночей. В постоянных поисках решений она обращалась иногда к служебному опыту Думитру, у которого ответы на вопросы, как она говаривала, «лежали в кармане мундира». Она довольно быстро вошла в ритм своей новой жизни, более беспокойной и оживленной.

— Будто бы бросила работу не десять лет, а всего несколько дней тому назад, — говорила она Думитру.

Дорина Каломфиреску по-прежнему регулярно ее навещала. Кристиане нетрудно было заметить, что с ней что-то происходит. Она была более сдержанной, внимательно следила за собой, чтобы не проговориться о том, что хотела сохранить в тайне. Их разговоры уже не были так непосредственны, как совсем еще недавно, стали более формальными, и они обе это чувствовали, не решаясь признать открыто. Со временем Кристиана все больше утверждалась во мнении, что визиты ее подруги превратились в своего рода обязанность, долг, освободиться от которого у нее недоставало твердости. Иногда она готова была сказать об этом Дорине прямо, но боялась обидеть ее, усилить ее горе.

По робости и неудовольствию, с которым она касалась этой темы или старательно ее обходила, Кристиана поняла, что Дорина сожалеет о когда-то сделанном признании, что Раду частенько возвращается домой поздно. Поэтому Кристиана старалась не упоминать о нем в их разговорах, даже после того как Думитру, раздраженный отношением Раду к работе, обратился к ней, можно сказать, за помощью.

— Какой-то легкомысленный стал этот Каломфиреску… Не могу понять, что с ним происходит, но к работе у него душа не лежит… И это теперь, когда полевые учения на носу! Спроси у его жены, в чем там дело, а то я от него ничего не могу добиться. Сегодня еще раз с ним разговаривал…

Даже после этого она не решилась заговорить с Дориной. Слова Думитру ее удивили, ведь он всегда был доволен тем, как Раду справляется со своими служебными обязанностями, не раз ставил в пример его взвод. А теперь вдруг жалуется на него! Но постоянная боязнь Дорины выдать свою домашнюю тайну, то, как она избегает ее взгляда, и вообще все эти предосторожности ее останавливали — она так ничего и не спросила у подруги.

— Переговорила с Дориной? — спросил через несколько дней Думитру.

— Ей кажется, что он плохо себя чувствует. Жалуется на головокружение, — придумала она, чтобы что-то ответить.

— Может быть, давление? — задумался Думитру. — Отправлю-ка я его завтра в медпункт! Молодежь пренебрегает своим здоровьем.

— Оставь человека в покое! — Кристиане не хотелось, чтобы он таким образом в это вмешивался. — Он же не ребенок, чтобы ты о нем заботился!

— Для меня они все дети! — возразил Думитру. Она решила, не откладывая, поговорить с Дориной.

Но события опередили ее намерение: Валентин поделился с ней своей тайной.

Она постаралась быть дома в то время, когда Дорина обычно забегала к ним после работы. В тот вечер она не выходила из кухни, своей «латифундии», где у нее было много стряпни. В кухне, впрочем, всегда можно было спокойно поболтать, Думитру и Илинка заглядывали туда не часто, чтобы не мешать ей.

Но как только пришла Дорина, ее сразу захватила Илинка, нарушив все планы: у нее было сложное задание по румынскому, и она просила помочь. Дорина, как всегда, охотно согласилась, и они уединились в комнате Илинки. Валентина, который расшалился и никак не мог угомониться, они вскоре выставили из комнаты, и он пришел на кухню.

— Ты умеешь хранить тайну? — серьезно прошептал Валентин, как только увидел Кристиану.

— А ты не веришь? — Кристиана притворно надулась. — Резве я тебе это не доказала? Белый кролик с красными глазками, которого ты… — напомнила она ему, но испуганный Валентин зашипел:

— Тсс!

Дорина до сих пор была не в курсе причин исчезновения его любимого кролика.

«Мама всегда говорила, что я забывчивый, как кролик, и я решил проверить, как забывают кролики», — рассказал Валентин по секрету. Он отнес своего любимого кролика — белого с красными глазками — на опушку леса и отпустил его; кролик не вернулся, подтвердив своим поведением, что косые действительно очень забывчивы. «Если уж он не запомнил дорогу домой, значит, у него память еще хуже, чем у меня…» — сделал вывод Валентин.

— Тсс! — снова прошипел он опасливо, поднося указательный палец к губам. — Ладно, верю, но маме все равно не говори. Дай честное слово! — потребовал он.

Кристиана самым серьезным голосом дала честное слово и услышала его тайну.

— Не пугайся, — подготовил он ее вначале. — Мама с папой разводится! — выпалил он.

Его глаза, две черные бусинки, жадно смотрели на обомлевшую Кристиану. Мальчик не моргал и даже почти не дышал. Он ждал, следя за каждым ее движением. По ее реакции он собирался судить о значении слов, которые он произнес, не вполне их понимая.

Несколько минут Кристиана не могла выговорить ни слова. Она по инерции растерянно улыбалась. Нет, она не ожидала, что дела в семье Каломфиреску зашли так далеко. Она не придала этому должного значения в свое время, думала, что это обычные семейные неурядицы, какие могут случиться в любом доме. Как, например, ссорились они с Думитру, когда она хотела остаться в Бухаресте! Но ведь все прошло. Кто-то в конце концов уступает, и тогда река, вышедшая на время из берегов, возвращается в свое русло. Так она думала. Действительность оказалась гораздо серьезнее. Нет, невозможно, чтобы Дорина ей ничего не сказала, раз уж до этого дошло!

— Что ты такое говоришь, Валентин? — услышала она наконец свой собственный голос, усталый и строгий. — Хорошие мальчики не…

— Я хороший, я не вру! — обиделся Валентин. — Мы с мамой уедем отсюда! К дедушке с бабушкой. Папа не хочет со мной жить…