Но Паулина уже не слышала последних слов Марицы. Она почувствовала, что та говорит ей неправду в утешение, и ушла. Девушка спряталась в сарае и проплакала там до позднего вечера. Она понимала весь ужас своего положения и чувствовала, что ей не вернуть Никулае.

Никулае досталось место для дома в Арсуре. У Миту был дом, он мог построить себе и другой, побольше. Место для этого у него было.

Участок был небольшой и находился на узкой улочке, но в границах села. Земля была хорошая, на ней всегда собирали по два урожая в год, сначала картошку, в конце июля, потом — капусту. Вокруг по забору росло около трех десятков прямых и высоких акаций, пригодных для строительства. Их посадил его отец, и Никулае очень рассчитывал на них. Акации хорошо шли на балки, на дрова, в любое дело, — дерево всегда останется в цене.

В одно весеннее утро, вооружившись лопатой, мотыгой и топором, он отправился туда. Весна уже полностью вступила в свои права. На бугорках земли уже появились тонкие листки гиацинта. Вскоре надо будет начинать пахоту. Но прежде надо срубить акации, которые были ему так нужны для возведения дома.

Он пересчитал их, по очереди обошел и остался доволен. С чего начать? Сначала он бережно собрал желтоватые грибы, гроздьями выросшие у корней акаций. Никулае знал их с детства. Мать готовила из них замечательную чорбу, какой ему не довелось потом попробовать нигде. Интересно, Анна умеет готовить грибы или нет? Если нет, он ее научит.

Принялся копать у основания одной из акаций, будто снова готовил позицию для минометов. Будто стройный ствол акации был стволом огромного, стрелявшего в небо миномета. «Через час я свалю ее», — подумал он.

Он прикурил цигарку, скрутив ее на коленях, отдохнул, потом принялся за следующую акацию. Дел у него было много. Миту не захотел ему помочь. «Пусть тебе поможет тесть, а у меня своих дел по горло», — сказал ему брат. «Ну, ничего, — подумал тогда Никулае, — такие уж братья; слава богу, я здоров и сам справлюсь, вот этими руками…»

К обеду Анна принесла поесть. Одно яйцо, кусок мамалыги, квашеной капусты. Времена были тяжелые.

— А ты сама-то съела яичко? — спросил он. — Нашлось для тебя? И смотри не обманывай.

— Съела, съела, ей-богу, не беспокойся! — ответила жена.

— В следующий раз будем есть вместе…

Анна разостлала на земле у забора полотенце и села рядом, о чем-то задумавшись. Никулае посвятил ее в свои планы: вот здесь построим комнатку и летнюю кухню. Дрова на зиму у нас будут: акация сохнет быстро…

— Нику, а ты сможешь один наделать кирпича? — со смущением в голосе спросила она.

Никулае рассмеялся:

— Мы с тобой вместе наделаем, милая. После того как родить. И комнатку вместе построим. У тебя же золотые руки… У нас нет денег на мастера. А потом и мы разбогатеем. Дай только бог здоровья!

Сразу после обеда пришел Матей Кырну с топором на плече. Пришел помочь зятю. У Анны были дела дома, и она ушла. Ей надо было постирать белье: Ляна сказала, что корыто будет свободно.

Матей был справным хозяином, он любил работать. Всю жизнь он только и делал, что трудился. Парень из бедной семьи, голодранец, все его имущество — это то, что было на нем. А за Никулиной родители дали хорошее приданое. Из-за этого он считал своим долгом делать всегда как можно больше. Вот почему он очень хорошо понимал Никулае и в душе гордился им. Человек, который сам пробивал себе дорогу в жизни, не мог ему не понравиться. Он не был таким решительным, как Никулае; он это признавал и считал нужным помогать ему чем мог.

После того как была срублена седьмая акация, они сели отдохнуть. Вместе выкурили по цигарке, окрученной Никулае.

— Слышь, Никулае, — сказал Матей, ударив носком ботинка по комку земли. — Ты не слышал, что через несколько дней будут давать землю? Вам, тем, кто побывал на фронте. Вот прямо на днях. Жандарм говорил… Советовал завтра пойти в поместье, в Мэриуцу, там, мол, будут вам давать. Отмерят по погону каждому… Земля там хорошая, ничего не скажешь, но заброшенная. Придется вам приложить руки. Это уже что-то. На будущий год, думаю, можешь посеять там кукурузу. Семян я дам…

— Только по одному погону? — удивился Никулае. — Не может быть. Если так, то не много же мы заслужили, — проговорил он, вспомнив о своих расчетах. — Ну что же, посажу кукурузу. И будущая зима, думаю, будет нелегкой, так что хоть мамалыгу надо иметь.

На погоне в Излазе Никулае посадил картошку, в Мэриуце и в Пэдуриште, наделе Анны, — кукурузу. У него было три погона, и он мог быть доволен. Земля, конечно, не очень хорошая, но и не бросовая. И если погода постоит хорошая, то можно будет собрать неплохой урожай.

Весна была в полном разгаре. По очереди расцвели абрикос, слива, черешня, вишня, потом лепестки цветков опали, и на месте их остались висеть меж листьев зеленые бугорки. Год предвещал быть хорошим. Вовремя прошел дождь, дружно зазеленели поля и рощи.

Был вечер. Никулае сидел на крыльце и курил. Анна ушла к своей матери и задерживалась. Но он знал, что она с некоторых пор быстро устает, и поэтому они ложились спать рано. Так что жена должна вот-вот прийти. В соседних дворах, да и по всему селу, с наступлением сумерек с остервенением залаяли собаки. «Наверное, уже около восьми, — подумал он, отыскивая через ветки деревьев перед домом луну, которая только что взошла, окруженная огромным ореолом, и затмила звезды. — Ох, а Анны все нет! Что там с ней могло случиться?»

На дороге послышались голоса. «Встретились, наверное, случайно и остановились переброситься парой слов», — подумал Никулае. Он прислушался к голосам лишь тогда, когда различил среди них голос Анны. Тогда он быстро сошел по ступенькам крыльца и вышел на дорогу, отыскивая силуэты говоривших. Ему навстречу шла Анна. Когда она подошла поближе и он мог разглядеть ее лицо, то сразу понял: что-то произошло.

— Замирение, Нику! С войной покончено! Мир! По радио сказали. Все об этом только и говорят. Германия капитулировала…

— Хорошо, хорошо… Заходи в дом, я немного задержусь…

Капитулировала! Надо же — слово-то какое! Он несколько раз слышал его на фронте, но теперь это иностранное слово звучало совсем по-иному. Иностранное слово, смысл которого не сразу был понятен ему. А собственно, разве можно его понять? И слово «война» было из другого языка. Пока она не пришла, Никулае не понимал смысла этого слова, ему казалось, что его невозможно понять. Да и некогда было думать об этом.

Он воевал, а не размышлял о войне. Капитулировала! Надо же! Он пожал плечами и пошел по дороге, всматриваясь в смутные тени, двигавшиеся по улицам в лунном свете, заливавшем пустоты между раскидистыми кронами шелковиц и акаций.

Он сам не мог объяснить почему, но ему казалось нормальным, что все закончилось чем-то бессмысленным, не доступным пониманию, выражаемым странным словом «капитуляция», возможно, изобретенным с этой целью, после чего люди забудут его навсегда. Оно не нужно им.

Корчма еще не закрылась и была заполнена людьми. Каждого входящего встречали густой дым и запах перебродившей сливы, перемешавшиеся с запахом, поднимавшимся от сырого пола. Но не все сидели в корчме, многие собирались группами у забора. Никулае несколько недель не заходил сюда. С тех самых пор как привел к себе домой Анну…

— Ну а слышал кто-нибудь своими ушами? — спросил он, вступая в разговор у стойки и всматриваясь в слабом свете керосиновой лампы в продолговатое лицо Виктора Стате.

Он знал, что тот тоже вернулся с фронта, слышал о нем, но они еще не виделись, не виделись целых пять лет.

— Да, Нику, чтоб мне провалиться на этом месте! Мой брательник Ион слышал по радио. То и дело объявляют, потом играют музыку и опять объявляют…

— Так и сказали: капитулировала? Ты когда-нибудь слышал это слово? — продолжал недоверчиво выспрашивать он.

— Э, да я и сам не знаю толком, что это значит, но закончилась война — это взаправду! Чтоб меня черти забрали!