— Я уверена, что при твоем артрите как раз это подошло бы тебе больше всего! — заметила она уже спокойнее, избегая, однако, его взгляда.

Думитру замолчал и поднялся с кресла, чтобы открыть окно. Он чувствовал необходимость сделать что-нибудь, чтобы жена не заметила его волнения. Постоял у окна, очарованный красотой ночи.

— Ты не пропустил ни одной стройки, ни одной посевной кампании, — услышал он, и настойчивость Кристианы снова вернула его к реальности.

Думитру обернулся, устремляя на нее такой же рассеянный взгляд, каким он только что смотрел на мерцающий лунный свет.

— Я хочу оставить после себя что-то конкретное, оставить вещественные следы пройденного мной пути! Не бумажки! — Он опять разгорячился. — Ты ведь всегда была со мной, сама знаешь… Я везде что-то строил: платформу, колодец, танкодром, асфальтированное шоссе, теплицу…

— Но ты ведь уже немолод, как ты не можешь понять! — прервала его Кристиана нетерпеливо. — Пришло время осесть, нам надо закрепиться на одном месте… Пора уже!

— Странно! — откликнулся Думитру, снова устремляя взгляд на недосягаемое небо, усыпанное звездами. — И это ты мне говоришь?! — Он горько улыбнулся. — Так вот она, правда: я уже немолод!.. Что ж, придется с этим согласиться, хоть я и чувствую себя таким же молодым, каким был когда-то, — серьезно сказал он. — Или ты хочешь уверить меня, что я никогда не был молодым? — позволил он себе легкую иронию.

— Тебе все шуточки, — притворилась она сердитой, — а у вас и дома-то нет, только и делаем, что мебель меняем.

— Как это — нет?! — удивился Думитру. — А это что? — Он сделал жест рукой, как бы обводя всю комнату с находящимися в ней креслами, столиком, диваном-кроватью, шкафом и сервантом.

— А по-твоему, это… мебель?! — Даже сама мысль эта показалась Кристиане оскорбительной. — Это же разрозненные предметы! Ничего не подобрано, все разное… Шкаф «Бэля» мы купили после свадьбы, диван-кровать «Руксандра», что у дочки в комнате, и книжный шкаф «Дана» из столовой куплены десять лет наугад. После каждого переезда что-нибудь ломается, мы выбрасываем и заменяем чем-нибудь другим…

— О! Гарнитур «Бэля»! — ностальгически протянул Думитру. — Как мы были счастливы, когда его покупали! Как нам все друзья завидовали, помнишь?.. «У вас все есть, даже гарнитур «Бэля», — говорили они. — За вами не утонишься!» Ты расцветала от счастья, когда это слышала… А сейчас ты говоришь об этом гарнитуре, как о курином насесте!

Он недоумевал. Его растерянность заставила Кристиану смягчиться.

— Потому что время-то идет, странный ты человек! Почему ты не хочешь это понять?

— Это я понимаю не хуже тебя, но вот что интересно: все хотят иметь сразу все — и дом, и элегантную мебель, и машину…

Кристиана посмотрела на него как на больного ребенка, почти с жалостью.

— А что ты видишь в этом плохого? — В ее вопросе сквозило сдержанное удивление. — И очень хорошо, что все хотят иметь всё. Очень жаль, что и ты не хочешь того же, что ты так и остался… неизлечимым романтиком!

— То есть мне крупно повезло, — рассмеялся он, прикуривая сигарету и опускаясь в кресло. Бросив на нее пристальный взгляд, добавил: — Это немногие могут о себе сказать!

— Наверное, я теперь пойду работать, — смущенно сказала она. — Я уже написала заявление в адвокатскую коллегию… Пока еще не подала, ждала тебя, чтобы посоветоваться. — Она все время боялась, как бы он не рассердился. — А потом, у меня ведь есть сестра, я не одна…

— Мария работает. Если и ты пойдешь работать, вы не сможете часто встречаться, — охладил он ее. — Пока доберешься из Друмул Таберей в Колентину, никакого желания встречаться не останется… А что касается тебя, то я думаю, что лучше найти хорошее место на стройке…

Кристиана молчала. Она сознавала свое поражение. Этим всегда и кончалось. Почти все тридцать лет!.. Всю их совместную жизнь он всегда брал верх, всегда оказывался прав, и только его планы осуществлялись. А ей оставалось только одно: отступить… Отступить и отказаться от всех своих замыслов и выглядеть при этом счастливой, делать вид, что ей все нипочем, что ее счастье как раз и заключается в этих отказах.

«Зачем сгущать краски? Это нечестно, — упрекнул бы ее Думитру, если бы мог прочесть ее мысли. — Ты, значит, всю жизнь притворялась, а на самом деле вовсе не была счастлива? Только делала вид, а сама в это время страдала? Прекрати-ка эту детскую игру! Никогда я в это не поверю!»

Так и было, Кристиана сгущала краски… И сама это знала! Думитру снова был прав. Она была счастлива с ним! Может быть, это и есть счастье, когда можешь забыть о себе ради другого и жить только для него. Человек не может быть счастлив в одиночестве…

А может быть, это у нее в крови, кто знает, может быть, ее призвание — самоотречение! Она, несомненно, не притворялась, а была действительно счастлива с Думитру. Он увлекающаяся натура, но нельзя же винить его за это… Кристиана не могла влиять на него и поэтому сама всегда под него подстраивалась. Но им было хорошо вместе.

И в конце концов, от чего она отрекалась? От профессии? Если бы она любила ее с такой же страстью, как Думитру военную службу, она бы от нее, наверное, никогда не отказалась…

И все-таки Думитру и Илинка были для нее всем! Все ее мысли были только о нем и о дочери. Только бы им было хорошо!.. Все это время, пока Илинка была маленькая, она ездила с ними из одного гарнизона в другой, из одной школы в другую… Восемь классов в пяти школах!

Они оба любили детей, но довольно поздно решились иметь ребенка. Так получилось в основном из-за Кристианы-она все надеялась, что они где-нибудь осядут. Понадобилось несколько лет совместной жизни, чтобы она поняла, что Думитру не может согласиться на спокойную жизнь, что он просто создан для жизни в тех местах, откуда бегут другие, и для него счастьем было побеждать там, где это не удавалось другим… И тогда она решила больше не ждать…

Но сейчас?! Дочка пошла уже в лицей, предметы усложнились, их стало больше. Кристиана уже не могла ей помогать, девочка должна была справляться сама. И она справлялась! Ей была нужна забота, семейный уют, а она теряла время на переводы из одной школы в другую, из одного коллектива в другой. Менялись одноклассники, менялись преподаватели, пока познакомишься, привыкнешь, узнаешь, что и как — иногда это было просто, иногда труднее, друзья то случайно появлялись, то терялись… Илинка росла, росли и заботы, связанные с ней…

Этого-то не мог или не хотел понять Думитру. Он только одно твердил: «Если хочет учиться, будет учиться везде! Никто ей не помешает! И откуда взялась эта идея, что для того, чтобы поступить в институт, нужно учиться в Бухаресте?! Ты помнишь, в какой провинциальной гимназии она училась? В седьмой класс она уже ходила в районную школу. Мы жили слишком далеко от города, и она иногда пропускала занятия. И все-таки училась хорошо и сумела поступить, несмотря на огромный конкурс, в физико-математический лицей в Бухаресте!»

Она, Кристиана, и слышать не хотела о том, чтобы девочка жила не дома, а в интернате или в общежитии. Не сегодня завтра она поступит в институт, и ей нужно будет помогать. Она не переставала упрекать Думитру: «Как ты не можешь понять! Точно так же, как тебе, я нужна и Илинке! Ей я даже нужна больше, ведь она еще ребенок! Как она будет жить без любви, без тепла, без совета?.. В ее возрасте ей нужны мать и отец, сейчас, а не тогда, когда будет слишком поздно, когда, возможно, будет совершена ошибка. Жизнь не игрушка, ее сначала не начнешь, если не получится. Нужно раскрыть ей глаза на действительность… Я в судах на такое насмотрелась…»

«Ты в ее возрасте уже замуж вышла! — не уступал Думитру. — И не за кого-нибудь, а за меня! Так что разбиралась в жизни, хотя мать с тобой столько не нянчилась».

«Ну, я была не в ее возрасте, — возражала Кристиана, — мне давным-давно исполнилось семнадцать, когда мы поженились. Да и времена тогда были другие. Детям жилось тяжелее, они с детства сталкивались с трудностями, не то что сейчас…»