К отпускнику с улицы Гагарина (он догадался заколотить свою дверь снаружи гвоздями) наведались в квартиру тоже дважды: сначала вдарили по мелочевке, а потом разобрали и на руках вынесли всю мебель, благо Вася-Пресли хату снимал рядом. Затем ее собрали и сдали в комиссионку. А Яша-Валет облагодетельствовал всех своих знакомых дешевой аппаратурой (которую потом, в ходе следствия, у них конфискуют).

В общем, в середине февраля компания вошла в азарт: 11-го обчистили квартиру Разина, в ночь на 13-е «расправились» с мебелью на улице Гагарина. Утром 14-го решили «вынести» квартиру (зачем далеко ходить) соседа по площадке Вани-Никулина. Где жили — там же и гадили. Это им даром не прошло. Нашелся и на их голову Павлик Морозов.

Пока жена (сожительница) Вани и пасынок смотрели телевизор, Ваня и Вася, выйдя «покурить», подобрались к квартире соседа-моряка. Убедившись, что ничто им не угрожает, отжали дверь, предварительно, через щиток на лестничной площадке, отключив свет в квартире. Внутри их ждало изобилие — практически, повторение «магазина» Разина.

Решили сделать две ходки: часть вещей увезли на квартиру к Васе-Пресли и вернулись снова. А тем временем двенадцатилетний пасынок Павлуша решил проследить, куда это пошел их гость дядя Вася. (Дело в том, что Вася-Пресли в свое время «занял» у Павлика 80 рублей и обещал ему на них купить приставку «Сега». Но, как вы понимаете, не купил… Мальчик этого ему простить не мог.) Павлик-то и обнаружил, что дверь соседской квартиры открыта, а через нее виднеется приготовленный к выносу телевизор. Через десять минут он увидел, как отчим и дядя вышли из подъезда: один нес в руках телевизор, другой — пакет с вещами. Жадничать нехорошо… На другой день, когда участковый делал проверку по факту взлома дверей, он допросил в числе других и Павлика, который чистосердечно рассказал ему все что знал.

Ваню-Никулина арестовали в тот же день. Назавтра в Васином логове нашли и его самого — сидящего на куче ворованных вещей и ожидающего возмездия. Вскоре к делу привлекли и Яшу-Валета, а через месяц из Ивановской области этапировали недостающего члена шайки — Толю-Филипа.

Все были в сборе, и дознание пошло полным ходом. Возобновили все, отложенные было, бесперспективные дела по ограблениям квартир. Несчастные жертвы опознавали кое-какие уцелевшие свои вещи. По украденным документам находили тех, кто даже не решился заявить о грабеже, считая это пустым делом. И, хотя обвинения в хищении боеприпасов с умышленной целью и в организации преступной группировки отпадали сами собой, лоск с воришек облетал, как старая краска с водосточной трубы. Нет, никто их, молодых-красивых, к воровству не принуждал — они сами разворачивались уже довольно круто: до организованной группировки оставался только шаг. И Вася-Пресли неминуемо попал бы в лидеры, хотя на суде он ненавязчиво пытался переложить первенство на Ваню-Никулина, который «побоями заставлял» его, Васю, воровать. И хоть покаялась вся четверка «чистосердечно», да не во всем: часть вещей, изъятых на Васиной хате, так никто и не опознал. А урон обеспеченным и беспечным гражданам она нанесла огромный.

Васе-Пресли, как ни старался он предстать перед судьями простодушным, честным и справедливым парнем, рассчитывать на послабление не приходилось: к своим двадцати двум годам (в группе — самый старший) он уже три раза отсидел за воровство и грабеж; вовлек в преступную деятельность когда-то малолетнего Толю-Филипа (пока Вася отсиживал, Толя ни в чем таком замечен не был); как только освободился — втянул его снова; в общем, «на путь исправления не встал». Да и был он одиночкой: никто за его спиной из паханов не стоял.

Не помогли и остальным участникам прекрасные характеристики с мест их весьма кратковременной работы. Васино пышное «последнее слово» тоже не зачлось.

Услышав приговор: Валету — три с половиной, Филипу — четыре года, Никулину — пять, а Пресли — десять лет лишения свободы, сентиментальные Яша и Василий не смогли удержать слез. Плакали и родители Яши. От остальных родня давно отказалась…

Нет, прежнего лоска на наших «киноартистах» не осталось и следа. И, наверняка, когда обрили им чубы, в их физиономиях ярко проявились циничные и хищные черты, — черты преступников.

Сестры собрались на кладбище — поправить могилу родственника. Юрка был при них в качестве бесплатного приложения — пришел вместе с отцом. Шмыгал между могилами, что-то вынюхивал, пока отец с дядей Игорем носили песок, а женщины красили оградку. Закончив работу, взрослые помянули покойника и пошли к вдове обедать. За столом пошли родственные разговоры — совсем не до ребенка стало. А Юрка не скучал: шнырял по комнатам, приглядывался. Потом исчез из квартиры, забыв даже прикрыть дверь.

Одна из сестер, Инна, была начеку: не раз проверила за тот вечер наличие денег в своем кошельке — отец племянника рассказывал за столом, что одиннадцатилетний Юрка начал бродяжить, исчезать из дома, что никакого сладу с ним не стало. Раз бродяжит, значит, и ворует. Но деньги по-прежнему оставались на месте, и Инна ослабила свою бдительность. Лишь дома обнаружила, что из наружного кармашка сумки пропали часы с браслетом, о которых она совсем забыла. Как потом оказалось, пропали часы и у брата Игоря — он забыл их рядом с умывальником. Племянничек все же перехитрил всех, и худшее — то, что он ворует, — подтвердилось.

Пришлось Инне звонить матери сорванца, сообщать о пропаже (Игорь предпочел расстаться с часами, но не портить отношения с родней).

— Ну что ты с ним будешь делать? — сокрушалась Елена. — Руки отрубать?

— Да хоть бы предупредили, что сын ворует, мы бы ухо держали востро!

— Всех не предупредишь, — вздохнула сестра.

— Но часы мне нужны, я без них не могу, — не отступала Инна.

— Хорошо, поищем, — пообещала Елена.

Через два дня Инна узнала продолжение душераздирающей истории: ее сестра Катерина, поздно вечером вернувшись домой, обнаружила Юрика спящим на ступеньках лестницы, у своих дверей. Она растолкала племянника, впустила в квартиру, накормила, уложила спать, а на другой день не досчиталась кольца с бриллиантом и наручных часов.

— Зачем ты его пустила? — расстроилась Инна. Случаев с воровством у них в семье еще не было. — Ты же знала, что он нас обчистил!

— Так он же ребенок…

Устоявшийся стереотип ребеночка, тем более племянника, никак не ломался. Снова пришлось звонить Елене.

Возвращение украденных вещей затягивалось. Юрка их сразу оприходовал — куда-то спустил. (Домой — ни-ни — ничего не приносил). Отец смог «отловить» только кольцо — в ломбарде. «Добрый дядя» сдал за паренька колечко, он же (с Юркиных слов) воспользовался и деньгами. Колечко отцу пришлось выкупать. А после того, как сестры заявили в милицию, пришлось папаше воришки раскошелиться и на часы. Матери инспектор сказал: еще одно такое заявление — и сына отправят в исправительное учреждение. Юрка написал инспектору объяснение и тут же был взят на учет. Своей вины он ни в чем не видел и не мог понять, почему на него все кричат.

Встала проблема: что делать в семье с вором? У молодых сомнений не было: горбатого могила исправит, в данном случае тюрьма. Старики жалели «ребенка» и не верили в то, что он сам, по собственной воле, ворует. Он де заблуждается, у него это пройдет. А «ребеночек» все лето «промышлял»: прикидываясь голодным, покинутым родителями, просился на постой к добрым родственникам и знакомым; кормился у них и непременно «благодарил» по-своему: воровал у каждого мелкие, но дорогостоящие предметы, которые можно было легко продать. Покупатель всегда находился… После очередного скандала дома он уходил от родителей и, являясь среди ночи к бабушкам — то к одной, то к другой, снова плакался. Его кормили и оставляли ночевать. На бранчливые замечания молодых — не приваживать вора и не устраивать для него «малину» — бабки отмалчивались, лишь регулярно сообщали родителям, где их чадо.