Не промахнувшись, но сделав в запале промашку, отличный службист Хмарин понадеялся на незавидные, скорее всего, биографии драчунов. Но ошибся. Более ему помогло то, что у каратистов по пьянке отшибло память.

Суд был суров и справедлив. Не признав злостного хулиганства (заявления от убежавших с поля боя «пострадавших» не поступило), признал факт сопротивления переодетым милиционерам и назначил сроки наказания подсудимым большие, чем их определил прокурор. Правда, с отсрочкой исполнения на два года. То есть подсудимых освободили прямо из зала суда.

Радости подсудимых, которых сам прокурор, оговорившись дважды, назвал «пострадавшими», не было конца. Самолюбие пострадавших, надо думать, было тоже удовлетворено. Счастливый Баевский, нюхнувший тюрьмы и омоновской «профилактики», вернулся к жене и двум дочкам — шести лет и шести месяцев. Он за свою необузданность был достаточно наказан. Но более всех в этой истории пострадал Дмитрий Власов, не оставивший товарища на поле боя. Став жертвой необузданности людей с оружием и властью, на суде он еще раз подвергся унижению, когда, до начала процедуры, состоялось-таки его бракосочетание (чем закончится суд для обвиняемых, никто не мог знать). Акт о соединении брачными узами Дмитрий скрепил подписью, просунув руку сквозь решетку. Покинуть скамью подсудимых, даже на минуту, ему не разрешили. Брачный поцелуй застыл у врачующихся на губах…

Решетка, разделившая их, — не самый лучший символ для дальнейшей жизни. Но что делать? Сам виноват. Не дерись с сильными мира сего. Даже с переодетыми под народ. Им ведь и стрелять в общественных местах разрешается. А тебе — и ногу выше пояса там же задирать нельзя.

Сенокос в районе речки Солзы начался с неожиданной находки. На взгорке, недалеко от воды, на правом берегу лежал сверток — длинный, объемный, завернутый в брезент. То ли бросил кто, маленько до воды не докинув, то ли весенним половодьем на берег выкинуло. Скорее последнее. А поскольку такие здоровые свертки просто так по лесам не валяются и по речке не плавают, люди заподозрили неладное. При ближайшем рассмотрении так и оказалось: хоть много брезента сверху наверчено, а очертания человеческого тела все равно проступают. И запашок имеется. Труп, значит.

У моря утопленников нередко находят. Только вот такие упакованные не часто встречаются. Ясно: дело тайным убийством пахнет. Но с покоса страшную находку все равно надо убирать. Зарочили мужики веревку за охватывающую сверток проволоку и при помощи катера сплавили труп ниже по течению, к мосту. Там выволокли на берег. Теперь дело милиции разбираться: кто там, откуда, как сюда попал.

В морге криминальный труп, свободно плававший по речке, осматривали дотошно, последовательно разоблачая его и фотографируя. Видно было, что покойник — молодой мужчина довольно высокого роста — не свежий: лицо, уши деформировались от долгого нахождения в закрутке, волосы вылезали от прикосновения, мозг при трепанации вытек серовато-зеленой кашицей… На груди, животе трупа патологоанатом насчитал шесть ножевых ранений. Кто-то неплохо над парнем поработал месяца три-четыре назад… Надо было проводить опознание.

По приметам (высокий рост) среди числившихся в розыске быстро выявили родственников. По наколке на руке, внешнему сходству труп уже через два дня был опознан. Когда-то он был Иваном Копытовым, двадцати пяти лет, без особого рода занятий, борзявкой то есть. В апреле месяце его увели, вызвав из дома, незнакомцы (с ними была собака), и больше он не появился.

Следственная группа сняла допросы с родственников, кое-кого из друзей Ивана. Сергей Родин показал, что Иван любил поиграть в карты, что за год до гибели сделал крупный долг — сто миллионов, проиграв по пьянке какому-то мужику, который два раза ходил на зону. Иван рассказывал, что отдал мужику три миллиона, и надеялся, что отвязался от него, но тот еще дважды приходил к нему требовать деньги. Однажды Сергей видел, как к Ивану подходил кто-то на улице, они разговаривали. Потом он спросил у Ивана, кто это. Тот ответил: «Страшный человек, лучше тебе его не знать».

Картежников, дважды ходивших на зону, было не так уж много. Вскоре сестра убитого по фотографиям, предъявленным ей, опознала одного из них — Виктора Телицына. Через месяц его отследили и взяли прямо в автобусе вместе с молодым, крупным двадцатипятилетним парнем Жориком Петуховым.

Побои, примененные к Телицыну в качестве средства дознания, ни к чему не привели. Да, это он заходил к Копытову; да, это у него была собака — он ее выгуливал, а по дороге зашел к товарищу. Да, требовал у него вернуть долг, но небольшой — за партию консервов, которую он заказывал Копытову, но не получил от него ни консервов, ни денег. Да, они играли когда-то с Копытовым в карты, и он проиграл около пятидесяти миллионов, но ведь это — «деньги из воздуха», и он не мог требовать с Копытова этих денег, а долг простил ему. Да, в тот вечер они вызвали Копытова из дома, и он пошел с ними — но только до телефона-автомата: Копытов хотел позвонить кому-то, перезанять денег. У автомата они и расстались, так как Копытову дали отлуп. Больше они не встречались.

Молодого, неопытного Жорика Петухова следователям удалось взять на испуг. Попросили рассказать, что помнит о весне 1996 года. Располагая только фактами об убитом, о картежном долге и предположениями, они дали понять Петухову, что им известно все. Облегчая свою судьбу признанием, Жорик начал колоться.

О событиях того страшного для семьи Копытовых дня следствие частично знало со слов родных Ивана.

Вечером — было уже темно — Ивана вызвала из квартиры девушка. Незнакомая. Выйдя на площадку, Иван увидел поднимавшегося по лестнице Телицына. Разговор произошел бурный. Телицын требовал пойти с ним. Ниже этажом ожидали еще двое, среди них и Жорик Петухов. Они схватились с Телицыным, но Ивану удалось вырваться и вернуться в квартиру. Телицын не дал закрыть дверь и вошел за ним. Копытов растерялся: чуял недоброе. Трусливо спросил: «Можно, мама со мной пойдет?» Телицын поднял его на смех: «Детский сад! Будь мужиком! Мы ненадолго, поговорить надо», — успокоил он мать Ивана, вышедшую на шум. Но глаза Ивана умоляли мать о помощи… Она видела, что сын боится до ужаса, но он так ничего и не сказал. А она не догадалась остановить. Телицын потащил его из квартиры… Иван повиновался. Из подъезда — он еще пытался упираться — его вытолкнули. Сестра, выглянув в форточку, видела, как его повели в сторону поселка. Она окликнула брата — он не услышал. Никто не обернулся. Больше она брата не видела.

Что дальше произошло с Копытовым, следователи могли только предполагать. Дальнейшую картину прояснил Жорик Петухов. Его показания снимались на видеопленку.

Копытова повели к гаражам за пивзаврд. В одном из гаражей, редко посещаемом своим хозяином, и состоялся разговор Телицына с должником. Впрочем, говорить им было уже не о чем: ясно, что огромный долг в сто миллионов, который Телицын умело слепил «из воздуха», Копытов отдать никогда не сможет. А три миллиона отмазкой тоже не назовешь. Но из-за этого поганца страдал авторитет шулера.

А этого допускать было нельзя. И, взвинтив свои и без того трепаные нервы, Виктор трижды воткнул нож в живот Копытова. Потом, разгорячившись, три раза пырнул его в область сердца и легких. Это якобы вышедший на время Петухов наблюдал уже собственными глазами.

Копытов скопытился. Подергался немного и затих. Сняв с него верхнюю одежду (куртка и кроссовки были новые и не пострадали), сопровождавшие Телицына упаковали свежий труп в брезент, закрепили его проволокой, на машине вывезли на Солзу и спустили в полынью возле моста…

Свои слова Петухов подтвердил на проведенном безотлагательно следственном эксперименте, который тоже фиксировался на пленку. Указал блок, в котором был гараж, указал место, где спустили под лед труп. Рассказывал и показывал без надсады, без особых волнения и охоты, просто повествуя. Следователи радостно потирали руки, и Петухова тут же… отпустили на подписку: опасались, что в СИЗО Телицын найдет возможность повлиять на него. Протокол дознания Петухова не вели: решили продублировать его с видеопленки. Когда снова вызвали Петухова, чтобы он подписал показания, он не пришел. С тех пор его никто не видел.