Вера поднялась и ушла. А Нефедов положил голову на согнутый локоть. И шампанское, которое было крепче газировки, и обидное одиночество праздничной ночи быстро завели его в дрему… И он наконец, не останавливаясь, нараспашку открыл в отделении милиции высокую дверь, за которой сидел кто-то самый важный. Кто? В безграничной комнате, возможной только во сне, стояла простая школьная парта. И за ней сидел Женька.

Холодный пот прошиб Нефедова. Почему сын здесь? Что за начальник? С кого ему спрашивать? С отца?

— Папа! — ответил Женька. — А с кого же мне еще спрашивать? Не сердись!

И еще чьи-то голоса начали пробиваться в сон:

— Вы не сердитесь? Правда?

И Вера отвечала:

— Что вы, что вы?! Мы рады. Юра!

Он встряхнулся, вышел в прихожую и увидел Нерсесяна с немолодой женщиной — они оба уже разделись, и женщина причесывалась перед зеркалом, которое бабушка поставила в прихожей.

— Гаянэ! — крикнул Нерсесян. — Вот хозяин! Часы ударили полночь.

— Скорей! — в панике закричал Нерсесян, подхватывая бутылку шампанского, которое они принесли с собой.

— Давайте мне! — заторопился и Нефедов. — Я умею!

Вера засмеялась, и в комнату, где закрутилась суматоха, оторвавшись от зеркала, вошла Гаянэ и сказала:

— С Новым годом!

И получила бокал шампанского. А часы еще били.

— Успели! — ликовал Нерсесян. — А то… Сидим дома. Одни!

— Почему? — спросила Вера, неуместно улыбаясь.

— А разве я знаю? Дети выросли. Смотрю — у нее слезы на глазах… Пойдем к Нефедовым! Оделись, пришли и — все! Свои же! — Он взял из рук Веры тарелку, наполненную закусками, попробовал с разных сторон. — У-у-у, как вкусно!

Стали есть, разговаривать, и Нерсесян, сделав еще глоток вина, спросил:

— Слушай, откуда у тебя такие связи? Такое, понимаешь, письмо пришло насчет твоей квартиры! Директору завода.

— От кого? — испугался Юрий Евгеньевич.

— На бланке… Не из учреждения. Но сбоку, вверху, как полагается, типографским шрифтом: академик А. П. Корецкий!

— А. П.? А-а! Аркадий Павлович! — догадался Нефедов. — Это рыболов. Я даже не знал, что он академик. Вот здорово! И ни о чем не просил его… Только телеграмму дал, чтобы не приезжал пока на новоселье. Временно откладывается. А он… Фу-ты, черт, как неудобно!

— Прекрасное письмо. Длинный текст! — рассказывал Нерсесян. — Директор меня спрашивает: кто такой этот Нефедов, что за него ходатайствует известный ученый? А я ему говорю: «Просто — Нефедов».

Вера повела Гаянэ показывать квартиру, а Нерсесян наклонился к Нефедову:

— И еще вот что я хочу сказать тебе, хороший человек! Почему кто-то должен за тебя вступаться? Почему сам молчишь в тряпочку?

— Хороших людей много.

— Тем более. Воевать надо за себя! Другие воюют!

— Бегают, ловчат, рвут. А дети смотрят…

— Э-э-э, — сказал Нерсесян, — но нельзя же и так жить, как рохля! Драться надо!

— И с вами?

— Драчуны! — заметила Гаянэ, возвращаясь.

И Вера засмеялась и объявила:

— Сейчас будет чай с пирогами.

Но перед чаем вдруг надумали пройтись и посмотреть, какой он, Новый год. Нерсесян утверждал, что существует такая традиция, и первым вышел с Гаянэ на лестничную площадку. А Вера, радуясь, что бабушка напекла много пирогов, побежала на кухню поставить чайник, и Нефедов ждал в прихожей, прислонившись спиной к стене и держа ее пальто наготове. И покрикивал, торопя жену: — Гёрла!

Во дворе они долго смотрели на освещенные окна нового дома. Обрывки музыки долетали из-за этих окон. С неба падал снег. Они стали лепить снежки и, смеясь, бросать их в окна, к которым изнутри тут же начали прилипать лица — вопрошающие, недовольные, улыбавшиеся. Много лиц.

1980 г.

Машина стала, не доехав километров семи до города. Шофер, покряхтывая, медленно вылез из кабины, открыл капот и свистнул. Плохо дело! Он зачем-то обошел машину и постучал по задним скатам ногой, видимо стараясь подольше не появляться на глаза.

Петю так и подмывало вступить в перебранку с шофером, но вместо этого он поднял воротник и по слякоти зашагал вперед.

— Эй, куда вы? — крикнул обескураженный шофер.

Петя услышал, но не отозвался. Черт с ним! Пусть поймет, что так нельзя относиться к делу. Едешь в командировку — проверь, все ли у тебя в порядке и есть ли необходимые запасные части. Петя пожалел, что он не шофер. Будь он шофером, он показал бы всем, как надо беречь свою машину!

Снег тяжелел, залеплял кепку, лицо, пальто, одежда тяжелела, а по лицу катились ручьи, точно тебя всего окунули в воду.

С точки зрения курортников, погода была совсем не крымская. Однако это вот и есть крымская весна, самая настоящая, переменчивая, взбалмошная, капризная и до возмущения обманчивая. Еще вчера было солнце, сверкало, синело небо, пахло деревьями и ощутимо касалась всего теплынь, если облачко не нагоняло тени. Сегодня же вон как серо над головой, и кажется, что вчерашний день просто снился.

А все зависит от ветра… Откуда он подует, то и принесет — дождь, тепло или зиму.

Курортники часто путают Крым с теплой южнобережной полоской, отгороженной от ветров неподвижной грядою гор. Но это лишь маленькая часть его, это золотой ободок Крыма, а, по крайней мере, две третьих полуострова — вот они лежат между морями равниной, ничем не защищенной ни от сильных, ни от слабых ветров…

Петя, скромный инструктор художественной самодеятельности, ехал в глубинный степной район по заданию областного Дома народного творчества.

Вернее, он уже не ехал, а шел. Асфальт внезапно оборвался, и грязь начала стаскивать с ног калоши.

Конечно, для таких поездок хорошо бы иметь сапоги, да как-то раньше это не приходило в голову. Надо обязательно завести сапоги. Он мало ездил в степь, бывал в ней только летом и плохо ее знает. Ну, ничего. Познакомится. Всю зиму он метался по Южному берегу, а это тоже несладко, если иметь в виду не Ялту, не курорты, а горные села, куда едва доберешься верхом.

Сотрудники по работе злоупотребляли готовностью Пети ехать куда угодно, злоупотребляли его молодостью. Он чувствовал это, но не возражал, не спорил. Ему было интересно.

Какой-то грузовик наконец подхватил Петю с раскисшей дороги и сквозь вихри метели довез до городка — промежуточной остановки в пути к неведомому степному райцентру. Выяснилось, что автобусы сегодня идти туда не рискуют. Как быть, на чем ехать дальше — неизвестно.

Ежась в тощем пальто и вздрагивая, точно отделываясь и от назойливых снежинок, и от капель воды на ресницах, и от невеселых мыслей, Петя подумал-подумал и зашагал в горком партии. Там хоть помогут связаться с районом, а вдруг и машину дадут, если проявят должное внимание к художественной самодеятельности.

В горкоме второй секретарь (к первому Петя идти не решился) усадил Петю на стул и, поглядывая на его мокрую, взъерошенную фигуру, стал вызывать степной райцентр через междугородную. А телефонистка сообщила, что у них на станции «товарищ из того района» говорит со своим начальством. Вот ей и сейчас из будки слышно, как он кричит: «Все в порядке, выезжаю домой!» Да, он на машине, она видела в окно, как он вылез из машины, направляясь на переговорную.

Счастливый случай! Только бы не упустить его!

И вот перед улыбающимся, повеселевшим Петей распахнулась дверца куцего и тупоносого «газика», стоящего на мощных колесах с крупными мясистыми рубцами из каменной резины. В самодельном кузове было сумрачно, холодно и тесно, и Петя сидел, горбясь под низким верхом и сжимаясь по мере сил, потому что изо всех углов на него валились какие-то ящики и свертки. Одной рукой он то и дело распихивал их по местам, а другой придерживал бутыль с тряпичной затычкой. По стенкам бутыли угрожающе расплескалась желтоватая аккумуляторная кислота. Петю предупредили, чтобы он внимательно следил за бутылью, иначе раствор угрожал целости его сизого пальто из полушерстяного (а не полубумажного!) коверкота.