– Вы что, оглохли! – закричал им Санька, перворазрядник по прыжкам в высоту. Он первым утрамбовал в свой аккуратный спортивный чемоданчик нехитрый ученический скарб и теперь слегка подрагивал, как заведенный мотоцикл. – Звонок же!

– Звонок, – повторила побледневшая Анна Ивановна. – Идите гулять.

Сама учительница не двинулась с места.

– Гулять! – Санька с ревом и грохотом, как мотоцикл по вертикальной стене, пронесся между парт, мимо доски и бездымно исчез за дверью. Оставшиеся застыли в предстартовых позах, нетерпеливо поглядывая то на Бориса, то на Лену.

– Кому неинтересно, пусть уходит, – негромко сказала Лена. – А по-моему, надо разобраться, почему так получилось.

– Ой, у меня музыка! – вспомнила одна девочка и, не оглядываясь, вышла.

– И так меня мама каждый день ругает, что задерживаюсь, – пробормотала другая, аккуратно прикрывая за собой дверь.

За ними последовало еще несколько человек: дескать, тренировка, репетиция, сбор у подшефных... Анна Ивановна тоже поднялась, но, подумав, молча прошла в конец комнаты и села за последнюю парту...

Что же случилось в классе несколько минут назад? Люда через голову соседки протянула Борису записку. Девочка повернулась спиной к доске и не заметила, как Анна Ивановна оказалась рядом.

– Можно, я буду почтальоном? – усмехнулась учительница, протягивая ладонь. – Простое, заказное, авиа?

Люда отдернула руку, спрятала записку за спину, поднялась из-за парты. По лицу ее словно пробежали волны: розовая, белая, опять розовая, снова белая... Бесшабашный перворазрядник Санька все это видел сбоку и громко шептал-советовал:

– Съешь! Жевать разучилась? Ам – и готово!

– Ну дай же, – настойчиво повторила Анна Ивановна.

Розовая волна задержалась на лице Люды, на глазах темнея и густо алея. Девочка судорожно глотнула воздух и вдруг, ни слова не говоря, кинулась к двери. Та хлопнула, как будто выстрелили из стартового пистолета...

Анна Ивановна молча сидела за последней партой и глядела в окно.

– По-моему, Люда виновата в том... – начала Лена, но Борис ее перебил:

– «По-моему»... «Виновата»... Дай сначала людям высказаться. Ты комсорг, ты успеешь.

– Высказывайтесь, люди.

Стали спорить.

– Конечно, записки на уроках – это не очень, но и отбирать записки тоже очень не...

– Ты не темни! Права Людка или нет?

– А что тут неясного? Я бы ни за что личную записку не отдала. Хоть директору. Хоть самому завгороно. Вот и у Людки гордость взыграла...

Ребята старались не смотреть на Анну Ивановну. Но она по-прежнему сидела в углу и молчала.

– Людка молодец. У нее чувство собственного достоинства будь здоров!

– Чего ж она убежала? Вот так достоинство...

– Тебе бы так наступили на самолюбие.

– А я бы как Санька: ам – и нет!

– Вот вы говорите: «гордость», «достоинство», «самолюбие»... – в раздумье произнесла Лена. – А это хорошо или плохо?

– Еще как хорошо!

– Хуже не бывает!

Вот теперь, когда спор у ребят разгорелся по-настоящему (а так всегда бывает, если сталкиваются противоположные мнения), мы на время оставим класс и попробуем порассуждать сами. Как говорится, пораскинем своим умом.

Итак, хорошо это или плохо – быть самолюбивым человеком?

– Смотря как понимать самолюбие, – заметит, наверное, осторожный читатель.

– Самолюбие, – отвечаю я, – это чувство собственного достоинства...

– Так это же хорошо! – восклицает нетерпеливый читатель.

– Прости, ты перебил. Я продолжу: достоинства, соединенного с ревнивым отношением к мнению о себе окружающих. Вот что значит самолюбие.

– А-а, – неопределенно тянет нетерпеливый читатель. Осторожный молчит. Оба, надеюсь, думают. И есть над чем поразмыслить. Самолюбие – сложное качество человеческого характера. Оно может быть добрым и злым – смотря насколько выражено, смотря в какую сторону направлено. Если оно захватывает человека целиком, то уводит его от людей в гордыню и одиночество. Говорят: «Самолюбие заедает...» Если покидает человека насовсем, он становится бесхарактерным, вялым, равнодушным. Про такого скажут: «Ему бы капельку самолюбия...»

– Вот-вот! – вдруг воспламеняется нетерпеливый читатель. – Мне бабушка каждый день твердит: «Никакого у тебя, внучек, самолюбия. Ведь не круглый же ты... этот... Чего ж у тебя одни тройки в дневнике?» – «Так то ж в дневнике, – говорю. – А в душе я, может быть, отличник». А она опять: «О чем и разговор. Ума тебе хватает, а самолюбия ни на грош. В троечниках ходишь...»

– Ходи себе в троечниках, – не без ехидства замечает осторожный читатель нетерпеливому, – только правильно выбирай направление. Куда ты забрел? При чем тут бабушка?

– Минуточку, ребята! Вот и у нас спор чуть не доходит до ссоры... Не пора ли нам вернуться в класс и послушать, чем там закончилось?

А там все продолжалось!

– На одном самолюбии не проживешь. Надо еще выдержку воспитывать.

– Да что вы заладили: «самолюбие, самолюбие». Сам себя любит человек, сам себя замечает в мире, а больше никого и ничего...

– Ты путаешь. Это уже самолюбование. Или себялюбие. Это совсем другое.

– А я так вообще не пойму, почему Людка из класса выскочила как ошпаренная?

– Ты же ее записку не читала. Может, там такое было!

– Не думаю, – резко отозвался Борис, до сих пор молчавший. – Но вам не кажется, что это мы уже не чье-то самолюбие, а честь задеваем. Честь девчонки. Рыцарские времена прошли, а порядочность еще никто не отменял...

Помолчали.

– Татьяна, между прочим, тоже Онегину писала, – вдруг блеснул познаниями кто-то из мальчишек.

– Ой, не могу: Борька – Онегин...

– Нет, вы послушайте! Значит, у Татьяны Лариной не было этого... самолюбия? Так?

– Какое самолюбие, если любовь...

Анна Ивановна поднялась и в полной тишине прошла к учительскому столу.

– Раз уж заговорили о литературе, то, наверное, и мне дадут слово. Можно, Лена? Ну вот. Хоть вы и щадили мое самолюбие, не называли моего имени, но я понимаю, на кого тут собак понавешали. Ах, как плохо – вводить человека в краску, отбирать чужие записки, не так ли? Согласна и я: хорошего мало. Но позвольте мне ответить на ваши обвинения. Мы не первый год знакомы, и вы знаете, что я никогда не читаю чужих записок – у меня ведь тоже есть свое человеческое, женское, учительское самолюбие. И о том, что жить для себя? Взять и просто побродить по лесу?.. Конечно, кому ж не хочется! Грибы, например, собирать люблю. Но я – рационалист, я взвешиваю: какое получу удовлетворение, если побуду час в лесу, и какое – за этот час в институте. Не умею отдыхать? Да, это правда – в отпуск почти никогда не езжу, но какой здесь подвиг? Поехал я однажды в санаторий, но через неделю сбежал. Стало мне невыносимо скучно. Так что все просто: каждый раз из двух радостей я выбираю бóльшую. Живу так, а не иначе, не потому, что должен, а потому что – хочу! Так что не нужно меня жалеть.

– Далеко не всем удается жить в таком полном соответствии со своим призванием.

– Не верю, что бывают люди без призвания. Просто встречаются сонные, которым не повезло, – никто не успел их разбудить. У ребят, по-моему, нужно воспитывать избирательное отношение к профессии. Не твердить им: все профессии хороши, а убеждать, что среди многих хороших профессий есть одна-единственная, которая может прийтись тебе по душе.

– Много ли в вашей жизни было случайного?

– Как сказать? То, что с юга в Сибирь попал, – случайность, наверное. А вот то, что выбрал именно ортопедию, – закономерность. Меня поразило, какой здесь непочатый край нерешенных проблем. Это и привлекло. В двадцатом веке невозможно быть универсалом, и поэтому важно не только выбрать профессию, но и найти свое место в ней. То есть не распыляться, а сосредоточиться на чем-то своем, конкретном. Это, конечно, трудно. Сегодняшняя жизнь предлагает слишком много соблазнов. Сходить в театр, в кино, почитать интересную книгу, то есть потребить что-то созданное другими легче, конечно, чем что-то самому сделать. Легче... А потом все эти «легче» превращают жизнь в цепочку случайностей, и человек постепенно теряет себя.