— Самогон будем пить. Когда свалишься, значит, проиграл.

— А-а… И с кем сражаться?

— Да с нами тремя, однако. — Верзила ухмыльнулся.

— Но это нечестно!..

— Правила устанавливаем мы.

— Нехорошие правила надо менять…

— Кто сказал, что это нехорошие правила? Уж не ты ли? — все трое вплотную приблизились ко мне, дыша перегаром, и, чтобы избавиться от злой пытки, я сдался.

— Ну ладно, давайте соревноваться.

Бутыль, конечно, была большая, но уже почти пустая. На троих этого хватит ненадолго, так что я вполне справлюсь…

— Вабон, сходи принеси угощение гостю.

Первый охотник напролом ушел в кусты, окружавшие полянку. Послышался шум, скрежет, — откуда тут скрежет?!! — мат, потом кусты раздвинулись и появился Вабон, держащий обеими руками нечто чудовищное. Жуля полузадушенно пискнула.

Вабон поставил это на землю, и я умудрился как-то поверить в то, что это действительно бутыль. С самогоном. Челюсть моя отвисла. Такого количества гадости хватит, чтобы споить целый город. И зачем я ввязался в авантюру?

— Как вас всех зовут-то? — спросил я, пытаясь отвлечься. — Меня, например, Хорс…

— Вобан… Вабон… Бован… — представились мужики. — Братья мы. Тройняшки.

Дальнейшее развивалось словно по плохо написанному сценарию. Братья пили много, очень много, но втроем выпивали столько же, сколько я один. Мне начинало уже казаться, что я весь — одна громадная бочка, до краев заполненная самогоном. Чуть только из ушей не течет… В то же время, собутыльники на глазах теряли остатки трезвости, я же не увидел даже веселого тумана пред глазами, обычно плывущего после первых двух чарок. Неужто действует?

В общем, спустя час бутыль опустела. Братья валялись на земле в доску пьяные, не в силах сказать внятно даже свои имена. Я с трудом поднялся, чувствуя себя удавом, проглотившим стадо жидких кроликов, и повернулся к Жуле, сидевшей с большими глазами на пеньке рядом с лошадьми.

— Поехали, что ли?

Девушка закивала, вовсю уставясь на меня. Кажется, таких потрясенных глаз я еще в жизни не видел.

Мы поехали не очень быстро, от тряски Пахтана переполненный желудок чувствовал себя очень неуютно. Конь-демон, зная, каково мне сейчас, специально старался идти вприпрыжку. Я начал икать. Взор Жули утратил изумление и приобрел сочувствие, а потом и раздражение. У меня слегка отлегло от сердца.

Несмотря на малую скорость движения, вскоре мы выехали из леса.

Просторы, раскинувшиеся впереди, потрясли меня. Находясь в лесу, я не мог узреть великолепия местности, хотя и можно было как-то почувствовать величие края. Я вспомнил драконов и, прикинув, какая картина раскрывалась перед ними, искренне позавидовал.

Мы находились на возвышенности. Сразу от опушки начинался долгий, затяжной, но очень пологий спуск. Зато все на исключительные расстояния вокруг было видно как на ладони. Справа тянулись луга, вдали голубело большое озеро, за которым темнел лес, а еще дальше — синел Махна-Шуй. Кое-где торчали небольшие селения, тонкие нити дорог соединяли их, образуя хитроумную сеть. По дорогам двигались едва различимые точки — путники.

От озера отходил ручей; наверное, канал, слишком уж неестественно прямо устремлялся он к заливу. Невдалеке впереди канал пересекался с дорогой, и через него был перекинут красивый мост.

Слева от края до края обозримого пространства лежал залив. Это незабываемое и неописуемое зрелище… Синие-синие спокойные воды, ярко освещаемые летним солнцем, с яхтами, рыбачьими лодками, торговыми и военными корабликами… Вдали темнеет противоположный берег, но уже ничего не разглядеть, слишком далеко.

— Это Гемгек-Чийр, — тихо сказала Жуля. — Пристань Пяти Стихий. Так его назвали эльфы.

— Не очень-то мелодично звучит для эльфийского языка, — усомнился я.

— Кардиолий, один из древних диалектов. Племя, им владевшее, погибло во время Братоубийственной войны. Они покинули Ионафат вместе с Эгландилем. Но название сохранилось…

Я оторвался от созерцания залива и взглянул на путь, лежащий перед нами. Дорога вела вдаль, почти не сворачивая, мимо заливных лугов, через мост, мимо полей, почти готовых к жатве, мимо небольшого леска. В нескольких часах пути находился город, видневшийся отсюда в таком великолепии, которое просто не могло оказаться подлинным. Город стоял на берегу залива, что говорило о многом. Это богатый порт, изобилующий экзотикой, преступностью, роскошью, бедностью, мудростью и извращениями. Следовало бы как можно быстрее миновать его, дабы избежать предлагаемых соблазнов, но я понял, что этому не бывать.

— Габдуй, — произнесла девушка. — Жемчужина Северного берега. Низкий и величественный град. Построен эльфами во времена величия Ионафат, и с тех пор несколько раз разрушался войнами, катастрофами и наводнениями. Сейчас здесь владения людей.

— Хм. Габдуй… Тоже кардиолий?

— Да.

Налюбовавшись всласть пейзажем, повергающим в благоговейное восхищение, я с трудом вернулся к реальности… Да полно, реальность ли это? Разве может такое великолепие существовать на самом деле? Ведь явно мой бред!.. Ладно, оставим пока.

— Поехали, — сказал я Жуле. — К вечеру надо быть в городе. А то придется ночевать у ворот. Вон, солнце уже садится. Нужно спешить.

Я тронул пятками Пахтана, и он, уже нетерпеливо косившийся в мою сторону, с готовностью загарцевал вниз по дороге.

— Тут, наверно, хорошо на телегах спускаться, — поделился я мыслями с Жулей, догнавшей меня и поехавшей рядом. — Никаких лошадей не надо. Отпустил колеса — и все.

— Да, и все. Телеге конец. Здесь никакие колодки не выдерживают, все тормоза сгорают в буквальном смысле. Возницы считают этот спуск самым опасным на побережье. Этот — и еще другую его часть, находящуюся с другой стороны Габдуя. Отсюда не видно, но там почти такая же дорога. Если бы ты пошел другим путем, который трехнедельный, то как раз по ней бы двигался. Оба спуска даже называют одинаково, хотя они расположены с разных сторон Габдуя. В общем, так и говорят: Габдуй-Поломак Западный, Габдуй-Поломак Восточный.

— Габдуй-Поломак?

— Ну да. Что значит «до Габдуя, не поломавши колес, не доберешься».

— Хитро…

— А ты думал!

М-да… Если бы я поехал другим путем, — трехнедельным, как сказала Жуля, когда бы оказался в Габдуе? Завтра? Сегодня? А ведь я двинулся однонедельным! Верно говорят: поспешишь — людей насмешишь… Хм. А где говорят? Не помню…

Вскоре мы добрались до моста. Он оказался не таким уж большим, как представлялся издали — расстояние обмануло, — но прелестным. Явно произведение искусства, только не знаю чьего — для эльфийского, хоть искусен и красив, но все-таки простоват, для человеческого — слишком витиеват и сложен. С искусством других рас я мало знаком, поэтому ничего не могу сказать.

Мост удивлял весьма необычной конструкцией. Он не тянулся прямо, не изгибался дугой, а образовывал некую овальную форму; две изогнутые части, составляющие его, симметрично нависали над каналом, имея в качестве подпорок лишь этот и противоположные берега. Больше ничто не поддерживало их ни в середине, ни в каком другом месте. Я недоумевал, каким это образом дуги не только остаются целыми, не ломаются от нагрузки, но даже не переворачиваются вниз горбом. Попробуйте сами. Возьмите, к примеру, коромысло, положите его на бок на три стула — по краям и в середине. А теперь уберите средний стул и посмотрите, что будет.

Так вот, почему-то здесь такого не происходило.

— Его построили гномы, — сказала Жуля, видя мой интерес. — Триста лет назад. Не спрашивай, как у них получилось, никто не знает. Даже сами гномы. Те старики, что сделали это чудо, давно умерли, а из молодых никто в строительстве не участвовал.

— Магия? — с сомнением предположил я. Все-таки еще не слишком-то верилось в возможность таковой.

— Нет, — уверенно отвергла предположение девушка. — Уже проверяли. Здесь нет чар. По крайней мере, известных. А неизвестные… Надо очень-очень постараться, чтобы их не обнаружили случайно, и еще больше — чтоб не нашли при целенаправленном поиске. А искали очень даже упорно. Кроме того, даже если это неизвестная магия, которая позволяет применять невидимые чары, то за триста лет ее бы уже открыли и научились пользоваться. Нет, здесь что-то другое. Но что — никто не сможет сказать.