— Опять, — с досадой проговорил поэт. — Что творится на сей раз, интересно?

— Вулкан Мурфи? — уточнил я. Впрочем, это и так уже было известно, просто Лем опять заинтересовал неординарными высказываниями.

— Угу. Обычно он просыпается тогда, когда грядут великие перемены. В последний раз Мурфи извергался, когда Демиурги перешли хребет, и разделил их и их учеников. Именно из-за того события тбпизм стал тем, чем стал, а не остался религией мелкой секты фанатиков. Жрецы сумели представить извержение чем-то вроде проявления божественной воли, и отсюда все началось всерьез. С тех пор Мурфи только дымился, временами вообще затухая и остывая на целые десятилетия. Но вот уже несколько дней плюется пеплом и стонет. Похоже, скоро будет великая буча. Знать бы еще, на какую тему.

— О чем это вы, господин Лем? — спросила Жуля, появляясь рядом с нами. Вид у нее был относительно свежий, но приглядевшись, я понял, что она не выспалась и чувствовала себя не в своей тарелке. Жуля смущенно отвела взгляд, когда я посмотрел на нее. Почему-то на этот раз глаза любимой оказались серыми…

— Да так, все о своем, о женском… Как спалось, мадемуазель?

— Сносно, — Жуля не стала кривить душой. — Пить хочется.

— Только не это, — Лем поспешно выхватил у нее из руки бутыль и поставил подальше. — Одно дело — пить, совсем другое — выпить. Напиваться с утра — признак дурного тона. — Ой, как интересно! А что же мы сейчас делали? Или удостоившихся посещения Похмелья это не касается? — Сейчас чай принесут, на крайний случай — эль.

— Лучше чай или воду, — сказала девушка.

— Порой рассол помогает куда лучше, — заметил Алкс, возникнув подле. Вид у него был, наверное, не лучше моего — такой же пропитый, хмурый и агрессивный. — Ничего нет приятней, чем с утра после встречи глотнуть пару банок рассола. Сразу на душе легчает, в небеса устремляет…

Между Жулей и Алксом влезла голова дракона.

— Шо, рассол дають? Обож-жаю!

— Не, Серот, — сказал горец. — Тебе не дадим. Ты все выпьешь, нам ничего не достанется. Я еще помню праздник Священного Дятла, — сообщил он нам. — Там этот проглот утром, до того, как все проснулись, уничтожил запасы рассола, приготовленные заранее для всего племени.

— Ну и ладно, че мне, жалко шо ли? — не обиделся дракоша. — Не обеднею. Все равно я из него самогон гоню. — Серот исчез.

— Самогон из рассола — очень интересно, — вставил я.

— Ну, ребята, что вы, в самом деле, — воскликнула Жуля. — Не можете о чем-нибудь другом речи вести? Пойдемте по городу погуляем. Куимияа очень красив, как мне говорили, это же столица эльфов. Никогда себе не прощу, если упущу такой шанс.

Жуля метнула в мою сторону короткий взгляд. В нем читался некий упрек: мол, зачем оставил меня ночью одну? Но я также и другое прочел: грусть. И удивился — почему?

— А и правда, давайте прогуляемся, — поддержал Алкс. — Хорошая идея. И мне будет что рассказать, да подтвердить или опровергнуть рассказы купцов и заезжих менестрелей, которые — как известно — любят врать.

— Что? Да ни в коем случае! Как можно такое о нас говорить?!

— О тебе, Лем, — в первую очередь.

— Я в ярости…

— Ну, может быть, иногда чуток правды и истекает из уст поэта.

— … Она разрастается в непреодолимую волну и собирается смести все на своем пути…

— Но даже этот чуток весьма приукрашен напыщенными словами, повергая слушателя в недоверчивое внимание малопонятным сочетаниям редко употребляемых слов.

— … Разрастается, прорывается — и вдруг опадает бессильной морской волной на берег. С тобой спорить не буду даже пробовать, Алкс. Был уже опыт спора с батюшкой батюшки батюшки батюшки… Тьфу… Твоего прадеда батюшки… Вот, с ним. Два дня спорили не смолкая, даже трапезничали за беседой. Так и не убедил старого ворчуна. Не поддался. Больше не хочу, ибо в семействе Фариар эта опасная для самочувствия поэтов черта передается по наследству.

— Что интересного может быть в городе? — спросил я. — Вчера, когда мы шли, я посматривал по сторонам, но никаких достопримечательностей не видел.

— Фигня, — сказал Лем. — В самом примечательном городе на земле самая скучная главная улица. Эльфы спрятали художества подальше, чтобы на них не глазели разные там проходимцы… типа нас. Интересное начинается только тогда, когда сойдешь на какую-то боковую улочку. Забавно, но обычно они здесь не кончаются тупиками, а выводят к роскошным храмам и увеселительным заведениям, где специально приглашенные оркестры играют старинные эльфийские романсы.

— Ах, эльфийские романсы! — хлопнула Жуля в ладоши. — Я так давно мечтаю их услышать. Говорят, нет ничего прекрасней…

— Нет прекрасней ничего современной кагурской музыки, — поморщился Лем. — Так тоже говорили. Романсы Перворожденных вводят в экстаз только их самих, да еще гоблинов. Для моего же тончайшего слуха это похуже скрипа несмазанной телеги. Я всегда удивлялся, как может древний и прекрасный народ почитать настолько отвратительные звуки. Впрочем, может, все дело как раз в древности и заключается.

— Эльфы имеют собственный взгляд на прекрасное, — Алкс задумчиво потер переносицу. — Весьма своеобразный с точки зрения других рас.

— Сколько всего существ живет в этом мире? — поинтересовался я. — В смысле, разумных.

— О, много. Эльфы, тролли, гоблины, люди, драконы, дварфы, гномы, орки. Еще дэвы, шайтаны, демоны, сирены, нимфы и фавны, фраги, джинны и разного рода инкубы с суккубами и прочие. Кроме того, даром речи и мышления обладают некоторые звери. Однако это присуще не всем их представителям, поэтому таковые роды не считаются разумными. И все равно разумных — предостаточно. Я еще не всех перечислил.

— А если учесть, — добавил Лем, — что те же гномы разделяются еще и на Горных гномов, Подземных гномов и Огненных гномов, то получается еще больше.

— Плюс, возможны самые различные способы смешения кровей, в результате чего получаются и вовсе странные существа. Почти все они не способны дать потомство, потому и длится это безобразие всего лишь поколение на каждый раз. Хотя отдельные случаи оставляют след. Собственно, так появился народ орков — от смешения крови эльфов и троллей. О, это очень древняя и грустная история, и я не буду ее сейчас рассказывать. Да еще довольно часты браки между эльфами и людьми, хотя почти всегда они воспринимаются как извращение. Впрочем, детей воспитывают обычно эльфы, так как их кровь сильнее, и дети вырастают со всеми признаками Перворожденных. Вот, таков краткий экскурс в структуру населения мира, — заключил Алкс.

— Спасибо, — поблагодарил я и отложил лекцию в дальние уголки памяти, чтобы потом на досуге как следует разобраться. Какие тролли? Какие орки? Какие, к черту, суккубы и инкубы? Чушь потусветная…

— Ну, мы пойдем или нет? — спросила Жуля. — А то скоро уже вечер.

— Еще обеда не было, — возразил Лем.

— Скоро будет. А где обед, там и ужин. А там уж и спать пора.

— У-ужин, — мечтательно протянул Алкс. — Еда-а. Самого-он…

— Ладно, — быстро решил я. — Пошли. Посмотрим на этот хваленый городок под трубные звуки пробуждающегося вулкана.

Словно в подтверждение моих слов, пространство вновь заполнил едва слышный гул.

— Что-то часто, — заметил Алкс. — И все чаще становится. Надо бы завтра двинуться в дальнейший путь, того и гляди пеплом засыплют.

Мы дружною толпой вывалились из кабака. Серот порывался отправиться с нами, но поэт отговорил его:

— Мы будем шествовать такими запутанными и затерянными тропами, что тебе там не протиснуться.

— Ага, а крылья на что?

— Поломаешь крылья-то. Ладно, вздремни лучше, кальяну, там, покури, что ли. Мы к вечеру придем. Наверно…

Серот обиженно засопел, но послушался; дракон сердито грохнулся на прежнее место так, что стены вздрогнули. А предварительно он дыхнул в сторону Лема. Поэт едва успел увернуться от языка жаркого пламени, и огонь опалил стену за ним; Лем яростно зыркнул в сторону Серота, но сдержался, — мало ли что может натворить рассерженный дракон… Сам же Серот развалился в середине залы, приняв прежнюю позу, возжег курительный аппарат и принялся пробулькивать вонючий дурманящий дым сквозь какую-то мутную гадость.