В пользу такого предположения говорило то, что город явно имел небольшой уклон к центру. В центре же находились самые бедные кварталы, грязные и нищие. Богатые и красивые дома начинались на полпути от середины кратера, и еще на полпути до окраины города роскошь достигала своего пика. Все правильно. Нечистоты и воды стекают вниз — то есть в данном случае в центр города. Вероятно, в сезон дождей и весною бедные кварталы совсем затапливаются. Там же, где такой опасности нет, живут обеспеченные семьи. Чем чище — тем богаче. Но и на самом краю города жить тоже не слишком удобно — незащищенность от внешнего мира. Поэтому и получилась такая структура. Весьма необычная, надо сказать; впрочем, чего на свете не бывает?
Еле слышный знакомый гул наполнил лес, почти незаметный за шелестом листьев и прочими шумами; кости по обычаю отозвались ноющей болью. Я удивился: даже здесь слышно.
— Па-абереги-и-ись! — раздался сзади вопль, и едва мы успели отскочить, как мимо пронеслась большая арба, запряженная тройкой мощных коней. Кони дико вращали глазами и тяжело хрипели, исходя пеной. Арба трещала, колеса держались еле-еле. Погонщик, вытаращив глаза, пытался сдержать обезумевших животных, но безуспешно. Ударившись о торчащий с краю дороги свежий пень, арба развалилась, кони вырвались и умчались к городу.
— Мать вашу! — взвыл погонщик, резво вскочив на ноги и потрясая в воздухе хлыстом, который он, впрочем, не применял. По крайней мере, в те моменты, когда я его видел. — Внебрачные дети козла и черепахи! Зачем, зачем я вас купил! О горе мне, горе!
— Непослушные кони, — посочувствовал Алкс. — Вы зря на них потратились. Продавцы сейчас пошли нечестные.
— А тебе какое дело?! — внезапно взъярился несчастный. — Иди своей дорогой, а то накостыляю щас, шоб не лез в чужие проблемы!
— О!..
Алкс обиделся и отошел. Погонщик сунулся в кучу хлама, оставшуюся от арбы, пару раз злобно и смачно выругался, вытащил какую-то суму, закинул ее на плечо и бодро зашагал вслед за беглецами.
— М-да, вырождаются нравы, — сказал Алкс. — У нас в горах такого сто лет назад без вопросов — на кусочки и птицам в прокорм. А сейчас просто побили бы плетьми. Выживет — что ж, пусть живет, не выживет — не судьба. То есть шанс дается. А здесь даже такого нет. Обидно, право, за время… И вообще. Вот закончу путешествие и отрекусь от мира. Уйду в монастырь. Женский. Отцом-настоятелем.
— Алкс, ты что, знаком с Лемом?
— Лем? Это кто? Поэт который, что ли? Да, приходил такой как-то в племя, выступал на празднике Священного Дятла. А что?
— Да я от него эту фразу слышал. Только Лем что-то о Сероте еще говорил.
— А, понятно. Так он у нас ее и узнал. Это любимая поговорка Фариаров. А Серот — это дракон, что ли?
— Да, постоянно с ним ходит. Ручной вроде, маленький такой, а большой проказник…
— Что-то припоминаю. Было, было… Он еще напрочь разворотил нам статую Великой Птицы, решил, что это дракониха. Пьяным был, ужас.
— Поили, наверно, крепко, — предположила Жуля.
— Нет, он сам по себе пьянеет, — ответил я за Алкса. — Конституция такая. Да и диагноз — хронический алканавт… Хм. Похоже, приближаемся, а?
Мы вступили в город по главной дороге. Невысокая крепостная стена, окружающая Кму, особой проблемы не представляла, однако народ не лез через нее где попало, а с достоинством проходил воротами. Мы тоже решили соблюсти традиции и, уплатив невысокую пошлину, проникли наконец в недра цивилизации.
Район вдоль центрального тракта был не из самых бедных, но и не фешенебельный. Поэтому, хотя нечистотами тут не воняло, но помоев было в достатке. То и дело раздавался свист, и прохожие с воплями отскакивали, чтобы не оказаться в куче отходов, которые добрые горожане выливали из окон прямо на мостовую. Зато свиньям раздолье — чуть ли не целые стада их рылись в скопившихся в канализационных стоках картофельных очистках и овощных сердцевинах.
— Нам рассказывали купцы, — устрашающим голосом поведал Алкс, — что порою в недрах подобных свалок находили целые кладбища невинно убиенных младенцев. А насчет уголовных жмуриков даже сомневаться не приходится — не меньше двух в каждом месте.
Я с уважением глянул на ближайшую кучу. Потом опомнился… Какое уважение?! Содрогаться надо от ужаса и омерзения! Но ничего такого заставить себя почувствовать не удалось. Наоборот, уважение только удвоилось. Я плюнул и перестал глазеть на помои.
Мы ехали по середине тракта, поэтому домашние хозяйки не пугали. Как-то так получилось, что в центре на черном Пахтане гордо возвышался я, справа на белой Хале находилась Жуля, а слева на невысоком коричневом коньке — Алкс. Одеты мы были устрашающе, выглядели тоже — горец с постоянной трехдневной щетиной, да я с многодневной растительностью на лице и такой же на голове, — так и не успел побриться. Наверняка все принимали нас то ли за какой-то разбойничий сброд, с которым лучше не связываться, то ли за посольство из соседней варварской страны, то ли вообще — что вполне могло статься — за тбпистов-изгоев, не принявших законы Дикого Ежика…
Навстречу то и дело попадались какие-то странные создания. Помимо людей, дварфов и эльфов, на которых я уже насмотрелся заранее, здесь были низкорослые широкие гуманоиды с куцыми шевелюрами, но необычайно роскошными бородами. На поясах, как правило, висели широкие топоры, один взгляд на которые заставлял содрогнуться. Впрочем, вид этих существ был вполне мирный, хотя и впечатляющий.
Несколько раз вдали на перекрестках я заметил странных созданий с туловищем лошади, хвостом льва, козлиными копытцами и замечательным витым рогом, торчащим изо лба почти на длину предплечья. Эти необычайно красивые звери имели такой яркий белый окрас, что даже снежная Хала показалась бы серой рядом с ними. Они были запряжены в самые богатые повозки и кареты, и ясно, что, если они неразумны, то стоят баснословных денег. Впрочем, то же самое могло бы быть и в случае разумности.
— Единороги! — ахнула Жуля. — Какая прелесть! Их ни у кого нет даже в Райа, только здесь…
Встречались и устрашающего вида создания, наподобие собаки с тремя головами, пышущими синим пламенем в сложной конструкции стеклянную банку, не позволяющую огню вырваться наружу. Собака злобно зыркнула в мою сторону и зарычала. Стекло моментально запотело. Хозяйка прикрикнула на зверя и оттащила подальше от копыт Пахтана.
— Извините, Гвидо такой нервный!
— Адская гончая, — с восхищением прошептал Алкс.
Другое собакообразное создание имело форму сильно вытянутую, хвост с раздвоенным кончиком и раздвоенный же язык, и больше напоминало ящерицу-переростка. Тварь весело помахивала хвостом и ластилась к кому ни попадя, но так как с кончиков языка у ней капала некая мутноватая жидкость, моментально разъедающая булыжник мостовой, то прохожие все как один шарахались, а хозяин только покрепче притягивал к себе пса. При этом намордник, сделанный отнюдь не из металла — металл бы очень скоро разъело, — впивался в пасть твари, отчего она скалилась еще шире и вела себя еще дружелюбнее. На хозяина она, очевидно, не обижалась.
— Видимо, это райская гончая, — заметил я, — если та была адская.
— Нет, — пробормотал Алкс, находившийся уже в полном экстазе от увиденного, — это тоже адская, но другой породы.
А однажды с нами разминулся странный всадник. Я долго не мог понять, что такого необычного в нем, пока мы сближались. И только когда совсем поравнялись, понял, что у лошади нет головы… Нет, даже не так. У лошади нет головы — а у всадника нет ног. Мощный мужской торс рос прямо из того места, где у коней бывает шея. Гибрид свысока посмотрел на нас, презрительно что-то пробормотал и поехал своим путем.
Алкс и Жуля долго оглядывались, а я пытался сообразить, как ему удается управляться шестью конечностями — четырьмя ногами и двумя руками. Лично я бы не смог, наверно. Уже за одно это такое создание нужно уважать.
Наконец, кто-то обратил на нас более чем мимолетное внимание. Раздался резкий окрик:
