— А они? — спросил Петушок.

Японец взглянул на него из-под бровей.

— Тоже немало… Теперь они организовали погоню… Вон, видишь?

Склонясь над бортом, Петушок оглянулся на берег.

Берег удалялся: синеватый, близкий, родной. На расстоянии полукилометра от шхуны, расправив паруса, несся баркас Асмолова.

— Мы уйдем, — сказал японец уверенно. — У нас очень хороший мотор. Иди к штурвалу. Держать все время на восток.

— Есть, — сказал Петушок и, тяжело хромая, поднялся по трапу в штурманскую рубку.

У штурвала стоял тот самый матрос, который привел Степана на шхуну. Он сразу же передал штурвал Петушку и бросился вниз, к мотору.

— Курс восток, — сказал он по-русски. — Только восток…

Ручки штурвала, окованные медью, показались Степану холодными и липкими, как на открытом мостике в мороз. Он внимательно оглядел рубку, — она была совершенно пуста. Взгляд его остановился на дверной ручке, тяжелой, видимо, литой из чугуна. Оставив штурвал, он подошел к двери и попробовал открутить ручку, но она не подалась.

Шхуна быстро уходила в море. Уже сейчас было заметно, что баркас отстает. Петушок напряженно думал и не знал, с чего начать. Сердце его громко стучало, бинт на лице пропитался потом, розовая даль туманилась перед глазами.

Сначала Степка решил сломать штурвал. Он даже попробовал его прочность, но пожалел: такая хорошая шхуна пригодится, каждая ее заклепка дорога. Время, однако, шло, и баркас отставал, а Петушок все метался у штурвала в горечи и тревоге.

Больше всего он боялся обморока. Это часто с ним случалось за последние дни, после пожара. Если случится это теперь, все погибло — и жизнь не нужна ему.

Он оставил штурвал и вышел на трап. Море плеснулось близко, словно у самых глаз, прозрачное, залитое светом.

Он оглянулся на заднюю палубу. Ляда над отделением мотора была открыта. Оттуда доносились голоса.

Петушок спустился на палубу, поднял и спрятал на груди круглую тяжелую скобу. Он заметил ее еще раньше, когда шел в рубку. Потом он вернулся наверх и отодвинул окно напротив штурвала.

— Капитан! — крикнул он, высунувшись из рубки. — Кто капитан?..

Перед ним была передняя палуба, но он расслышал сзади торопливые шаги.

— Вы звали меня? — издали еще спросил переводчик. Он вошел в рубку, по остановился у двери.

— Звал, — сказал Петушок. — Подводная лодка идет за нами… Здесь база недалеко…

Японец вздрогнул и внимательно посмотрел на Степку.

— Где?.. Где лодка?..

— По левому борту, — сказал Петушок. — Саженей пять от нас, не больше.

Переводчик поспешно обернулся и выскочил на трап. Петушок вытащил из-под бушлата скобу и опустил руку.

— Видите? — спросил он и шагнул к порогу. Отпущенный штурвал с шумом вращался. Японец обернулся, прищурил глаза.

— Ты врешь?..

— Да, — сказал Петушок, — тебе — вру…

Он взметнул руку и опустил скобу прямо в лицо этого маленького, сухопарого человека, прямо в горящие ненавистью его глаза. Переводчик вскрикнул и начал шарить по карманам бушлата, пытаясь что-то достать. Петушок схватил его за горло. Они повисли над бортом, над розовой, дымящейся водой.

На носу баркаса с биноклем в руках стоял Асмолов. Он видел, как шхуна стала разворачиваться, словно меняя курс, и когда она повернулась бортом к носу баркаса, Асмолов увидел двух человек, борющихся на трапе.

Вот они свесились над перилами, и оба перевалились за борт.

Единственное, о чем думал Петушок в эти минуты, — о том, чтобы не позволить японцу крикнуть, позвать на помощь. Руки его онемели, но он не разжимал пальцев, скользкий кадык перекатывался под его ладонью. Так они крутились на одном месте, на тесной площадке, у низких поручней трапа, и Степка чувствовал, что слабеет все больше. Плотная повязка на шее выручала японца, хотя щеки его и губы набрякли кровью до синевы. Ему удалось увернуться от поручней и прижать к ним Петушка.

Верхний кругляк поручней оказался чуть выше колен Степки. Тут Петушок вспомнил о своей работе на турнике. Это был простой прием и назывался он «скобой». Сразу ослабив мускулы, Степка откинулся назад, и когда японец ринулся на него, как бы стараясь сломить его над поручнями, — Петушок стремительно упал за борт, подогнув ноги, зацепившись ими за кругляк, и переводчик перелетел через него в воду.

Молочно-зеленая волна скользнула у самой головы Степана. Не поднимаясь, он оглянулся. Высоко вскидывая руки, японец пытался уцепиться за борт шхуны. Но гладкий и скользкий мореного дуба корпус стремительно проносился перед ним сквозь живые вспененные волны.

Очутившись у кормы, японец закричал протяжно и пронзительно и, словно отброшенный шхуной, сразу оказался очень далеко, а шхуна все шла вперед, вперед…

Петушок выпрямился на поручнях и оглянулся. Ляда над моторным отделением была открыта и задняя палуба пуста.

Степка спустился вниз и медленно двинулся вдоль низкого фальшборта на корму. Он не отрывал глаз от ляды и не вернулся, вспомнив, что забыл на площадке у штурманской рубки скобу.

Короткий кусок стального троса лежал около мачты; Степка подхватил его на ходу, зажал в опущенной руке.

Равномерный рокот мотора и шум воды за кормой заглушал шаги Петушка. Он прошел мимо ляды на расстоянии трех шагов и остановился напротив трапа. Отсюда, сверху, ему была видна половина моторного отделения. Матрос сидел около мотора с масленкой в поднятой руке. Рядом с ним, на полке, горел фонарь. Желтый слабый свет дрожал на переборке.

Петушок присел, глядя на матроса, и слегка приподнял тяжелую половину люка, которым закрывалось моторное отделение. Петли скрипнули, и матрос оглянулся на трап, но не поднял вверх головы.

Степка удивлялся еще раньше, едва приехав на шхуну, что для моторов не построена специальная рубка. Сейчас он опять подумал об этом. Судно, наверное, больше ходило под парусами — не так-то богаты самураи на бензин.

Он осторожно положил на палубу обрубок троса, крепко взялся за дверцу и захлопнул ее. Вторая дверца осталась открытой. Петушок подхватил трос и, не глядя почти, опустил его над трапом. Он точно рассчитал. Моторист отшатнулся и спрыгнул со ступенек вниз. Степка схватился за вторую половину люка, но не мог ее поднять — люк был прикреплен к палубе.

Рядом лежала сеть. Петушок встряхнул ее и набросил на ляду.

— Капитан! — захлебываясь крикнул японец. — Капитан!..

Волоча ногу, Петушок обошел вокруг ляды и присел у трапа.

Японец выстрелил два раза и, протянув руку, бросился вверх, но Петушок встал и еще раз опустил трос. Потом он наклонился, открепил люк и захлопнул его. Сеть оказалась между двух створок, вытащить ее Степка не мог. Он вскочил на люки, стараясь сдвинуть их вплотную. Дубовая доска раскололась под его ногой, и словно раскаленный жгут вошел в ступню Петушка. Падая, Степка вцепился в ручки люков. Он продел в них трос и скрепил его концы обрывком бинта. Потом он сполз на палубу.

Моторист, видимо, прислушивавшийся с минуту, выстрелил еще четыре раза. Но теперь Петушок был спокоен.

Мотор продолжал работать, и шхуна, описав большой полукруг, медленно поворачивала на север.

Баркас задержался. С него спустили шлюпку, она уже подходила к тонущему «капитану».

Страшная усталость охватила Степку. Бинт на его голове, набухший кровью, стал горячим и липким. Петушок сорвал его, но развязать на шее не смог.

Опираясь руками о палубу, он пополз к трапу, и длинная кровавая лента тянулась за ним.

С баркаса Асмолов видел, как по трапу шхуны медленно полз человек, как упал он на площадке, приподнявшись, открыл дверь рубки.

Асмолов держал наготове винтовку, ожидая, что человек поднимется, но тот не поднялся, так и прополз в рубку.

Цепляясь за спицы штурвала, Петушок поднялся и повис на руках.

Шхуна шла на север и уже опять отклонилась к востоку. Степка начал поворачивать штурвал. Теплый береговой ветер ворвался в открытое окошко. Но шхуна замедлила ход. Петушок прислушался. Мотор перестал работать.