Оставив полк Федоренко у балки и выступая во главе дивизии в указанном направлении, Береговой еще думал, что совершает непоправимую ошибку. И вдруг случилось то, чего он меньше всего ожидал. Полк Федоренко заставил сдаться превосходящие силы врага.

Это было поражение Берегового и его победа… Получив донесение, он минут двадцать молчал, испытывая сильнейшее потрясение. В нем слились смятение и радость оттого, что он сумел переступить через черту, которая незримо отгораживала его от той подлинной смелости, без которой командир - не командир, а тряпка. Он вдруг понял, что нельзя жить привычной старой болью от нанесенных кем-то обид, нельзя все время бояться, что тебе нанесут их вновь. Тогда-то наверняка провал. Он уже не держал зла против Коробова и Федоренко. Даже то, что Коробов накричал на него, представлялось ему не таким уже обидным. Мало ли что бывает в жизни. Он и сам любитель покричать. Ему даже начало казаться, что именно по его инициативе Федоренко остался у балки и сделал все как нельзя лучше.

Ватутин внимательно слушал, что ему говорили по телефону из Москвы, изредка повторяя «да, да», и делал какие-то пометки на листке большого блокнота. Лицо его хранило серьезное и сосредоточенное выражение, и лишь где-то, на дне глаз, зажигались искорки затаенного лукавства.

По мере того как разговор развивался, Соломатин, стоявший рядом, стал понимать, что речь идет о какой-то новой делегации, которую посылают из Москвы на фронт.

Он разозлился. Что это такое?! Как можно направлять сюда, где идут напряженные бои? Весь фронт в движении. Да и возиться с ней некому. Соломатин стал подавать Ватутину энергичные знаки: «Откажись», но Ватутин почему-то не только не отказывался, а, наоборот, проявил большую готовность: обещал принять гостей и обеспечить их всем необходимым.

- Ну что ты сделал, Николай Федорович! - сказал Соломатин, когда Ватутин положил трубку. - Скажи, пожалуйста, зачем ты пригласил делегацию? Ведь сейчас совсем не время…

Ватутин слегка усмехнулся.

- Наверно, Ферапонт Головатый хочет узнать, как дерется его танк? - зло спросил Соломатин. - Так, что ли? Угадал?

- Не угадал! К нам едет представитель американской военной миссии генерал Бильдинг. И с ним два лейтенанта. Хотят посмотреть, как воюют их союзники.

- Ну что ж, - сказал Соломатин. - Пожалуй, ты правильно сделал, Николай Федорович. Пусть едут. Пусть смотрят.

- Безусловно. Они же наши союзники как-никак.

- Союзники - это так, союзники, а наверняка будут задавать разные вопросы.

- Что ж, и мы зададим.

- О втором фронте? - Соломатин улыбнулся. - Ну, этот вопрос им столько раз задавали… Они наверняка научились отвечать.

- Наверняка, - согласился Ватутин. - Ну что ж… Примем их, и примем хорошо. Надо выделить машины, оборудовать блиндаж…

Соломатин помолчал минуту.

- Интересно, кто этот генерал?

- Участник первой мировой войны.

- Слушай-ка, Николай Федорович, - вдруг встрепенулся Соломатин, - а ведь я никогда дипломатическими делами не занимался. Как же нам себя вести? Разработать церемонию встреч, что ли?

Ватутин махнул рукой:

- Да брось ты церемонии устраивать! По-моему, лучшая дипломатия - это когда нет никакой дипломатии. К нам в генштаб приезжали иностранные представители. Так я с ними держался совершенно запросто. И мне товарищи из Наркоминдела потом говорили: какой вы, товарищ Ватутин, хороший дипломат.

Ватутин засмеялся. Соломатин погрозил ему пальцем:

- Ну, ну, посмотрим, какой ты дипломат, Николай Федорович.

Генерал Джон Бильдинг, высокий, с красивой седой головой, холеный, розовощекий, моложавый для своих пятидесяти с лишним лет, в защитном френче с множеством орденских ленточек на груди, почтительно жмет Ватутину руку.

- Господин командующий фронтом, - говорит он по-русски с небольшим акцентом, - я передаю привет от армии Соединенных Штатов Америки вам и вашим солдатам.

Два лейтенанта-американца, один - высокий, с черными усиками, другой - коренастый, пожилой человек, в очках с квадратными стеклами, мало похожий на кадрового военного, стоя за спиной своего генерала, улыбаются сдержанной, приветливой улыбкой.

Бильдинг делает шаг в сторону и, повернувшись, указывает на них рукой.

- Разрешите, господин командующий, представить вам двух боевых офицеров - лейтенанта Гарри Хенчарда (при этих словах коренастый склонил голову) и лейтенанта Майкла Брауна!

Высокий лейтенант посмотрел на Ватутина с выражением подчеркнутой приветливости и почтения.

- Очень рад познакомиться, господа! - Ватутин пожал обоим лейтенантам руки и, обращаясь ко всем, произнес: - Мне очень приятно приветствовать вас на нашем фронте. Вы приехали к нам в тот момент, когда армия наша уже завершает операцию по окружению немцев. Я буду рад, если наша встреча и ваше пребывание здесь укрепят взаимопонимание союзных армий… Как вы чувствовали себя в пути, господин генерал?

- О, прекрасно! Мы летели на самолете в сопровождении истребителей, - ответил Джон Бильдинг.

И оба лейтенанта закивали головами.

- Вам уже показали, где вы будете жить?

- Все великолепно, господин генерал. Мы благодарим вас за гостеприимство.

- Здесь фронт, - сказал Ватутин. - Не взыщите, если встретятся трудности…

Джон Бильдинг развел руками:

- Мы будем делить с вашей армией все радости и невзгоды!

Ватутин улыбнулся:

- Что потребуется, господа, прошу вас, говорите попросту… Две машины в вашем постоянном распоряжении. К вашим услугам телеграф…

- Я бы попросил, господин командующий, ознакомить нас с обстановкой на фронте, - сказал Бильдинг.

Ватутин распорядился принести карту, на которую были нанесены последние данные. Американцы долго молча смотрели на стрелки, окружавшие Сталинград, и лица их становились все серьезнее.

- Скажите, господин генерал, - вежливо спросил Бильдинг, - это последние данные?

- Это самые последние данные, - подтвердил Ватутин.

Пока он разъяснял, как развивается операция, куда и какими силами наносятся удары, американцы молчали.

- Сегодня мы можем подвести итоги трехдневных боев, - сказал Ватутин, присматриваясь к своим гостям. - К началу наступления перед войсками нашего Юго-Западного фронта и правого фланга Донского фронта находилось тридцать пехотных дивизий противника, три танковые и две кавалерийские дивизии. За три дня наступления наш и Донской фронты полностью разгромили три дивизии противника и нанесли большие потери пяти его дивизиям…

Лицо генерала Бильдинга оживляется.

- И насколько вы продвинулись?

Ватутин подошел к карте:

- Вот видите красные стрелы? Это движение наших войск. Мы продвинулись на разных участках по-разному. От десяти и до пятидесяти километров. У нас уже более трех тысяч пленных…

- А Сталинградский фронт?

- Он идет навстречу нам. Там тоже значительное продвижение… Теперь посмотрите вот сюда… - Ватутин показал на левое крыло фронта. - Здесь, в районе Распопинской и Верхне-Фомихинского, окружено свыше двух пехотных дивизий противника, для пленения которых генералы Коробов и Рыкачев оставили часть своих сил. А главные силы этих армий наступают на юг и юго-запад…

Джон Бильдинг развел руками.

- Но говорят, что в Распопинской румыны, - сказал Бильдинг.

И Ватутину показалось, что насмешливая улыбка тронула края его губ.

- Да, - сказал он спокойно, - это правда. Главным образом румыны. Но что же из этого? Сегодня румыны, завтра немцы.

Бильдинг склонил голову. Очевидно, ответ Ватутина ему понравился.

- И мы сможем поездить по дорогам? Побывать в боях? - спросил он.

- Насчет боев - я не знаю, - улыбнулся Ватутин. - Ваша армия не столь уж многочисленна, чтобы вести наступление… (Бильдинг захлопал в ладоши, лейтенанты засмеялись.) Ну, а во всем остальном вы вполне свободны…