Очевидно, уроки последних дней не прошли для Чураева даром. Всегда любивший и умевший поговорить, он стал теперь молчаливее, угрюмее, сдержаннее. Распоряжения отдавал коротко, сухо, без начальственных модуляций в голосе. «Сердит! - говорили про него подчиненные. - Ходит этакой тучей. Того и гляди, гром грянет». Но гроза всякий раз проходила стороной. Чураев был не только угрюм и молчалив, он стал терпеливее, проще, больше, чем когда-либо, прислушивался к мнению своих командиров.

Когда Дзюба сказал Силантьеву, что его срочно вызывает к себе Чураев, Силантьев удивился. По какому делу его могут вызывать в штаб дивизии?

Через пятнадцать минут, одетый в свой продымленный полушубок, он уже сидел в вездеходе рядом с шофером. Дзюба вышел за порог избы и, прищурившись от яркой белизны снега, подошел к машине.

- Ну что ж, поезжай, - сказал он хмуро. - Смотри… долго не задерживайся.

- Ясно, - сказал Силантьев. - Постараюсь… Думаю, что скоро вернусь.

И вездеход двинулся.

Через полчаса Силантьев был уже недалеко от штаба дивизии, расположившегося в двух домах небольшого хутора. Часовой остановил машину метрах в двухстах от домов и заставил отвести ее в укрытие. Силантьев поворчал немного на такие строгости. Но тем не менее подчинился и пошел пешком, увязая по колено в снегу.

Уже в сенях дома Силантьев понял, что у Чураева находится какое-то большое начальство. Около дверей топтались автоматчики из охраны. В первой комнате незнакомый полковник что-то тихо, но внушительно говорил начальнику штаба дивизии, и тот послушно кивал головой всякий раз, когда полковник, очевидно, заканчивал одну мысль и, переходя к другой, энергичным движением руки в черной кожаной перчатке как бы рубил воздух.

Заметив Силантьева, начальник штаба что-то сказал полковнику, и тот быстро обернулся, рассматривая его с живым интересом… У полковника было круглое, румяное от мороза лицо, и сам он был такой же круглый, румяный и благополучный. Теперь, когда он обернулся, Силантьев узнал его - это Дробышев. Однажды они оба были назначены в одну комиссию - обследовали состояние кавалерийского корпуса.

- А! Вот и сам герой дня! - воскликнул Дробышев, как-то очень ловко и плавно поворачиваясь к нему всем корпусом. - Быстро и оперативно! - И он слегка похлопал Силантьева по рукаву полушубка.

Это обидело Силантьева. Он сухо пожал руку Дробышеву и спросил:

- Мне можно пройти к командиру дивизии?

- Он тебя ждет! Но имей в виду, здесь и командарм Коробов. Оба хотят с тобой говорить. - Дробышев доверительно нагнулся к его уху. - Это я твою кандидатуру подсказал. Будешь героем. - Он выразительно и многозначительно подмигнул. - Помни! Ну, ступай, ступай…

- Да, Чураев приказал, как явишься, чтобы сразу к нему, - по-приятельски обращаясь к Силантьеву на «ты», сказал начальник штаба. - Только вот поясок подтяни. - Он поглядел на заросший подбородок Силантьева и с сожалением заметил: - Побриться бы тебе… Ну ладно, некогда.

Стараясь скрыть удивление, Силантьев искоса поглядывал на своих собеседников. Что бы все это значило?

Он поднялся по скрипучим ступенькам, открыл дверь и сразу лицом к лицу столкнулся с Кудрявцевым, который, застегивая на ходу шинель, торопился к выходу.

- А, это вы? - сказал Кудрявцев, поправив на носу очки. - Идите вот в эту дверь, там ждет вас Коробов. - Уже переступив порог, он обернулся: - Он, видимо, чем-то очень раздражен. Советую больше слушать, меньше говорить… Я скоро вернусь. Увидимся!..

Силантьев одернул полушубок, вдруг почувствовав какую-то робость, и сам этому удивился. Ведь еще недавно в штабе фронта он безбоязненно заходил к самому члену Военного совета. А тут вызывает командарм, и уже волнуешься, даже в груди что-то екает.

Он слегка постучал в фанерную дверь.

- Входите!

Силантьев шагнул в небольшую прокуренную комнату и, ощущая какое-то каменное спокойствие, представился по всей форме. Коробов молча указал ему на табуретку, а Чураев, который находился тут же, ободряюще кивнул и улыбнулся.

Коробов сидел за столом в кожаном пальто на меху и от этого казался еще больше и шире, чем был на самом деле. Некоторое время он, нахмурившись, смотрел на карту, которая лежала перед ним. Должно быть, он совсем забыл о присутствии Силантьева. Чураев поднялся с места и нетерпеливо прохаживался от стола к столу, при всяком повороте с пристальным вниманием вглядываясь в лицо Коробова.

«Для чего они меня вызвали?» - с досадой думал Силантьев. Злость прогнала последние остатки волнения.

- Можете курить, - вдруг сказал Коробов, окинув Силантьева внимательным суровым взглядом, словно оценивая его.

Силантьев вынул пачку «гвоздиков», закурил.

- Хотите «Пальмиру»? - Коробов придвинул Силантьеву открытую коробку.

- Спасибо, товарищ командующий! Предпочитаю свои.

Ответ Силантьева на мгновение словно озадачил Коробова, по его лицу прошло нечто вроде улыбки, он поднялся и, обойдя стол, сел на табуретку напротив Силантьева. Чураев подошел поближе.

- Скажите, товарищ Силантьев, - спросил Коробов, - вы женаты?

Силантьев удивленно пожал плечами.

- Нет, товарищ командующий!

- У вас есть отец, мать?

- Отца нет. Давно умер… Мать жива - в Ленинграде. Я хочу сказать: была жива, когда я уходил на фронт. Жива ли сейчас, не знаю. Давно не получал писем.

- Так. - Коробов помолчал, о чем-то думая, потом встряхнул головой: - Мне о вас говорили много хорошего, товарищ Силантьев. Говорят, вы человек храбрый.

- Не знаю, - смутился Силантьев, - думаю, что есть и храбрее меня…

Коробов нахмурился:

- Вы знаете, зачем мы вас вызвали?

- Нет, товарищ командующий.

- Командование поручает вам, товарищ Силантьев, крайне ответственное задание. Мы хотим послать вас парламентером к окруженному противнику. Вы должны передать их командиру предложение о немедленной капитуляции. Мы против ненужного кровопролития. Вручив ультиматум, вернетесь с ответом.

Силантьев поднял глаза и в упор взглянул в лицо Коробову. Хмурое лицо командарма как-то потеплело, в глазах появилось выражение пристального, участливого внимания. Силантьев понял, что в этот момент они думали об одном и том же - о том, что риск велик и вернуться с ответом удастся едва ли…

- Могу я оставить в штабе адрес моей матери?

- Да, конечно, - ответил Коробов.

- Партийный билет сдать?

- Да, партбилет с собой лучше не берите, - сказал Коробов.

- Ордена?

- Ордена наденьте.

- Когда идти?

- Через час-полтора… Как только произведем подготовку.

- Как мне назваться?

- Командиром, которого уполномочило командование Красной Армии.

- Я должен что-нибудь им вручить?

- Нет. Вы должны передать им наше предложение устно. Если вас будут оскорблять, держитесь с достоинством. Не отвечайте.

- Я могу иметь при себе оружие?

- Возьмите пистолет.

- А если они захотят его отобрать?

Коробов усмехнулся:

- Придется отдать. Ведь там - они хозяева. - Он помедлил. - Ну, еще какие у вас вопросы?.. Да, постарайтесь оставаться там не более двух часов и вернитесь засветло. Ведите себя так, чтобы они не могли заподозрить вас в шпионских или других злостных намерениях. Постарайтесь рассеять страхи, которые внушают солдатам гитлеровцы. Ведь они там думают, что в плену их ждут вечная ссылка, расстрелы, пытки. Скажите, что офицерам мы оставляем ордена и холодное оружие. Всех обеспечиваем продовольствием и медицинской помощью. Понятно?

Силантьев поднялся:

- Понятно, товарищ командарм.

Коробов также поднялся и вдруг крепко сжал руку Силантьева.

- Желаю вам удачи, товарищ Силантьев! Товарищ Чураев сам будет на участке, где вы будете переходить. В руках держите белый флаг. Огонь мы прекратим и этим заранее дадим знать противнику, что идет парламентер.

Чураев приказал Силантьеву побриться. Ему выдали со склада новый полушубок и новый хрустящий ремень. Ординарец притащил простыню, разорвал ее на две части и, вооружившись дюжиной гвоздей, начал мастерить белый флаг.