Ватутин придвинул к себе блокнот, взял карандаш и написал на толстой серой, в клетку, бумаге: «Артподготовку начать в 7.30, атака пехоты, артиллерии и танков - в 8.50 завтра, 19 ноября».
Он подписал приказ первым, за ним коротким движением руки поставил свою подпись Соломатин; Иванов нагнулся, придвинул приказ, перечитал и тоже подписал мелкими круглыми буквами, каждая из которых стояла в отдельности.
Все помолчали. Ватутин вырвал листок из блокнота и протянул Иванову:
- Немедленно пошлите командармам.
- Ну вот дело и сделано, Николай Федорович! - сказал Соломатин, когда Иванов вышел из комнаты.
- А по-моему, оно только начинается, - усмехнулся Ватутин, и Соломатину показалось, что на лицо Ватутина упала тень усталости и заботы.
Вошел Василевский. Ватутин поднялся ему навстречу.
- Долго же вы добирались, Александр Михайлович, - сказал он шутливо. - Я уже хотел команду посылать на розыски.
- А за этой командой пришлось бы посылать другую, - ответил Василевский, сбрасывая шинель и подсаживаясь к столу. - Туман, мгла, хоть глаз выколи… Ехали ощупью… Спасибо, водитель опытный, не заблудился… Как у вас тут дела?
- У нас, можно сказать, в порядке, - ответил Ватутин. - Сейчас сообщил командармам время начала артподготовки и перехода в атаку.
Василевский молча кивнул головой и нагнулся над картой.
Во взгляде Ватутина появилась настороженность.
Они с Василевским давно знали друг друга, много работали вместе, но связывала их не только служба, а прочное взаимное доверие и укоренившаяся с годами симпатия друг к другу. Однако сейчас Василевский, представляя Ставку, имел право - и должен был - проверять и судить то, над чем Ватутин трудился все эти напряженные дни и ночи, не зная отдыха сам и не давая его другим. И вот теперь, когда Василевский закончил объезд частей ударной группировки, побывал на переднем крае, в штабах полков, дивизий и армий, Ватутин ждал, что он скажет о проделанной им работе в целом и в частностях. Он не был тщеславен, и ему нужна была не похвала, хотя она и была бы ему приятна, ему нужно было трезвое, свежее мнение человека, который мог бы заметить и поправить то, что упустил он в потоке больших и малых дел.
Но Василевский молчал, внимательно разглядывая кадету, и это молчание стало тревожить Ватутина.
Как бы угадав его настроение, Василевский отодвинул карту, встал и прошелся по комнате.
- Так вот, Николай Федорович, - сказал он, останавливаясь перед Ватутиным, - приказ отдан, и хорошо, что отдан. Теперь за дело! Из танковой армии я уже звонил в Москву и доложил, что фронт к наступлению готов. Сказал, что будем начинать при любой погоде… Однако нам нужно еще подумать насчет того участка, на котором будут введены в прорыв танкисты. - И оба они опять склонились над картой.
Работая, Ватутин чувствовал, что на душе у него становится легче и спокойнее. Хорошо, что Василевский приехал, он не будет один все те бесконечно длинные и в то же время необычайно короткие двенадцать часов, которые остались до первого орудийного залпа артиллерийской подготовки.
Принесли последнюю метеосводку. Ватутин взял ее и недовольно крякнул.
- Вот безобразие! Со второй половины ночи снег!.. Видимость менее километра. - Он протянул сводку Василевскому. - А впрочем, нет худа без добра. Туман поможет достигнуть большей скрытности.
- Вы убеждены, что в таком тумане артиллерия накроет цели? А как будет с авиацией?
Ватутин подумал. Он понимал, что от его ответа зависит многое.
- Я убежден, Александр Михайлович, - проговорил он твердо, - артподготовка удастся. Вся система обороны противника нами основательно изучена. А что касается авиации, так ведь и у них самолеты останутся на аэродромах.
Василевский с каким-то новым интересом поглядел на Ватутина. Он ясно ощутил, что именно теперь, когда идет проверка характера на излом, только теперь он узнает его до конца, хотя и раньше был в нем уверен.
Конечно, при всей своей выдержке Ватутин не так уж внутренне спокоен, как старается показать. Он и не может быть спокоен, потому что противник силен и опытен, и кто знает, что предпримет он в каждую следующую минуту.
- Решение принято, и решение правильное, - сказал Василевский медленно и раздумчиво. - Откладывать дальше невозможно. Есть все признаки того, что гитлеровское командование намерено перейти под Сталинградом к обороне…
- И признаки явные. Уже две дивизии они оттянули в резерв, - сказал Ватутин, радуясь, что мысли Василевского совпали с тем, о чем думает он сам. - Со дня на день они начнут строительство новых укреплений, и тогда обстановка крайне усложнится. Словом, «промедление смерти подобно».
- Да, да, - живо отозвался Василевский, - сейчас мы находимся в выгодном положении. А потом каждый день будет работать против нас.
Они посмотрели друг на друга, и оба невольно улыбнулись. Каждый понял, что говорит все это не столько для себя, сколько для того, чтобы поддержать и ободрить своего собеседника.
2
Узкий луч фонаря не достигает стены сарая в десяти метрах. Скверная штука. Ватутин прошелся по тропинке, несколько раз мигнул фонариком. Да, не воздух, а какая-то влажная вата.
И тишина поразительная… От такой тишины еще больше взвинчиваются нервы, так умолкает враг за мгновение до выстрела, чтобы вернее прицелиться, приглушив дыхание.
Прислонившись к выступу дома, Ватутин старался со всей отчетливостью представить себе еще раз все то, о чем так много размышлял последнее время. Конечно, многие продолжают считать его излишне дотошным и даже мелочно-придирчивым. Ну, а как поступить, если ветер кружит хлопья мокрого снега, кто знает, не покрыты ли гололедом высоты, по склонам которых начнут взбираться солдаты.
Туман и гололед! Они могут войти в союз с врагом, и это может стоить жизни тысячам его солдат. А время неумолимо, его не остановить, если бы даже все орудия мира одновременно ударили по нему залпом. Да и как его увидеть, как ощутить! Оно становится осязаемым, лишь отойдя в вечность, в морщинах, в седине, в разлуке с ближайшими друзьями.
- Больше выдержки, Николай! - прошептал Ватутин. - Больше выдержки! Время надо сделать союзником, а там уж будет видно.
Все приготовления закончены и на фронтах Рокоссовского и Еременко. Три фронта!.. Сотни тысяч солдат. И у каждого единственная жизнь, свое представление о счастье.
- Семенчук?!
На крыльце морозный скрип подошв.
- Слушаю, товарищ командующий!
- Тут неподалеку есть холм?
- Есть, товарищ командующий!
- Ты можешь отвечать потише? Взвали-ка на себя всю солдатскую выкладку да взберись на него. Ты взберешься - значит, и солдат взберется…
Ватутин толкнул дверь и вошел в дом. В небольшой, ярко освещенной комнате начальника связи фронта с виноватым видом давал Иванову какие-то объяснения.
- Что случилось?
Иванов досадливо пожал плечами:
- Да вот прервалась телефонная связь с Москвой! И мне объясняют, почему ее нельзя быстро наладить.
- Прервалась связь? - строго спросил Ватутин. У начальника связи лицо стало покрываться красными пятнами. - Да не надо мне никаких объяснений! Даю час времени! Слышите! Товарищ Иванов, возьмите это дело в свои руки.
Не хватало только того, чтобы в самый ответственный момент прервалась связь. Теперь, когда каждую минуту нужно ждать звонка из Ставки! Когда нужно все время докладывать о том, что происходит на фронте!
Начальник связи, как-то неловко сдвинув плечи, поспешно вышел из комнаты. Он мог убедительно доказать, что он ни в чем не виноват. Обрыв произошел где-то далеко за пределами фронта. Но его доказательства сейчас никому не нужны. Нужна связь. И он должен ее обеспечить любой ценой. Что касается армий, то с ними связь бесперебойна. Радиостанции включены на прием и ждут условного сигнала из штаба фронта.
Время перевалило далеко за полночь. Считанные часы остались до начала наступления.
