Вот пожалуйста: уселись около костра и подкрепляются домашней пищей.

Пригласили они меня на свои пельмени, и я не отказался.

Глаза сибиряков искрились неподдельным счастьем, когда они смаковали излюбленные пельмени. Ели неторопливо, вели при этом степенный разговор - как, видимо, бывало, дома.

Сидел с ними, сибиряками, и смуглолицый Мовсесян, известный в полку разведчик. Они его наперебой потчевали. Съев изрядную порцию пельменей, Мовсесян уважительно сказал:

- Очэн харош шашлык!

Сибиряки дружелюбно расхохотались.

- Это же пельмени, Баграт!

- У вас самый лучший еда какой? Пельмень? - ответил Мовсесян, ничуть не смутившись. - А у нас шашлык. И у вас, и у нас правильно.

Уходя от гостеприимного солдатского костра, я чувствовал горяче-соленый вкус во рту и одновременно какое-то смутное щемление в груди. Это последнее, откуда оно? Наверное, от нахлынувших дум о далекой, широко распахнутой, как душа русская, Сибири, где миллионы тружеников куют в тылу будущую нашу победу, откуда пришло в армейский строй великое множество умелых, мужественных воинов. И в газетах мы читали, и ездившие по ранению на побывку наши однополчане рассказывали, как оно нынче там, в Сибири. Денно и нощно работают построенные, смонтированные на голом месте заводы. Некоторые цехи до сих пор на площадках под открытым небом, немалая часть рабочих все еще живет в бараках-времянках. В кино и на танцы молодежь ходит в ватных фуфайках. Тяжело людям, очень-очень тяжело! И в такую-то пору к эшелону с танками, пушками, снарядами сибиряки присоединили несколько вагонов с пельменями! Рабочим и крестьянским семьям надо было отдать чуть ли не последнее, чтобы собрать этот богатый подарок фронтовикам.

Побывал я и в тылу полка, заглянул в мастерскую, где производился текущий ремонт автоматов и пулеметов. Заодно проведал и сапожников в другой землянке. Народ там трудится почитаемый: в пехоте ведь обувка - это и твое тепло, и твои «колеса». Когда поинтересовался, в чем нуждаются мастера, попросили они табачку прислать получше - не махорки, а «пшеничненького».

А вот еще землянка на моем пути, привычное жилье фронтовиков, давно заменившее им избу. В хорошей песне, которая появилась значительно позже, с потрясающей правдивостью так сказано о ней: «Землянка наша в три наката, сосна сгоревшая над ней…» Такой она и была, землянка, в которую я зашел, чтобы посмотреть, как устроились солдаты. Добротное жилище соорудили себе они: деревянные нары, раскаленная до малинового свечения печурка на земляном полу, узкий стол из двух досок, на котором удобно и поесть, и письмо написать. Над головой - надежная кровля из бревен в несколько накатов. Вместе с солдатами я переждал в их укрытии артналет противника и, когда вышел, увидел на обрыве, как раз над землянкой, объятую гаснущим огнем сосну.

В свой командирский блиндаж я вернулся довольно-таки не скоро. Все это время адъютант Красносвободский не мог нигде меня найти и уже волновался. Я застал его названивающим по телефону во все концы.

Завидев меня на пороге, адъютант мгновенно успокоился, всем своим видом показывая, что дела, мол, идут своим чередом и нет никакой тревоги. Он кивнул ординарцу, и тот незаметно выскользнул за дверь.

- Куда послал Мушкетера? - спросил я, в шутку повторяя слово «мушкетер» - так адъютант прозвал ординарца Колю Кузнецова.

- За обедом, - последовал ответ.

- Думаешь, пора?

- Самое время, товарищ гвардии подполковник.

- Начштаба, замполита надо бы пригласить вместе пообедать.

- Уже им передано, товарищ командир.

Лейтенант Михаил Красносвободский попал в адъютанты сравнительно недавно. Раньше он был командиром саперного взвода, бесстрашным командиром. Адъютантскую службу он тоже исполнял отменно.

И пусть не ухмыляются некоторые - адъютантская работа, да еще в пехоте, это настоящая боевая служба. Лейтенант Красносвободский всегда имел под рукой карту, прекрасно разбирался в тактической обстановке, уверенно владел оружием. В стычках и перестрелках, случавшихся во время наших поездок, действовал смело и находчиво.

Я обязан ему многим, а может быть, и самой жизнью. Он вынес меня, тяжелораненого, из боя. Тащил на себе, маскируясь в бороздах вспаханного поля, потом доставил на артиллерийскую огневую позицию, где нашлось укрытие, передал в руки санитаров.

Рабочим местом офицеров управления полка становились попеременно то штабной блиндаж, то самая ближняя к противнику траншея, то непосредственно поле боя. Хочу подчеркнуть, что, прежде чем начать бой с врагом в определенной тактической обстановке, надо было основательно поработать мозгами. Без этого не видать бы победы в бою. Потому что бой - это не кулачная драка, бой - единоборство сил, соревнование умов, столкновение идеологий.

Напряжение боевой работы нередко достигало крайних пределов - люди просто валились с ног. Не так хотелось есть и пить, как спать.

Трудились мы дружно, и каждый что-то свое вкладывал в общее дело - будь он начштаба полка, замполит, комбат или ротный.

Начальник штаба полка гвардии майор Григорий Федорович Бушмакин часто поражал меня своей способностью «подкинуть идею», творчески решить, казалось бы, совсем обыкновенную задачу. Был он также сильным организатором, и потому любой наш замысел, даже весьма дерзкий, успешно воплощался на практике. Вспомнить хотя бы, как полк, выдвинувшись вперед, в ночном бою на улицах Риги разгромил значительно превосходящие силы вражеского гарнизона. Бушмакин тогда, находясь в первом батальоне, сумел в резко меняющейся обстановке так скоординировать действия подразделений, что фактор внезапности многократно усилил их удары. План какого-нибудь дерзкого маневра, многообещающей фланговой атаки созревал в голове Бушмакина оригинально, к тому же очень быстро. Штабные офицеры называли его «академиком», хотя все мы знали, что никаких высших военно-учебных заведений Григорий Федорович не кончал, что он - воспитанник детдома, унаследовавший неродную фамилию, - прошел в юности «университеты» нелегкого труда и немалых лишений, а попав на фронт, блеснул вдруг военными способностями и быстро вырос до начальника штаба полка.

Большую помощь оказывали мне в подготовке и организации боевых действий мой заместитель майор Макаров, скромный, малоразговорчивый офицер, всегда находивший себе дело там, где было тяжело.

Начальника артиллерии полка майора Владимира Стружанова все любили за храбрость, высокое профессиональное мастерство, восхищались, когда его пушки били прямой наводкой.

После освобождения Риги нашей дивизии, в том числе нашему полку, была поставлена задача быстро выйти на взморье.

Перед штурмом Риги генерал армии А.И.Еременко выступил в газете со статьей «Устроим врагу крымскую баню на берегу Балтийского моря!». Статью все читали, она нашла в сердцах воинов горячий отклик, ее заголовок повторяли как лозунг.

Так как немцы на этом направлении поспешно отводили свои войска, а вернее, без серьезного сопротивления отступали, потребовались высокие темпы нашего продвижения вперед. Ведь не все время будет вот так откатываться враг, где-то он попытается дать бой, и нужно оставить ему на подготовку к обороне как можно меньше времени. Остановки на отдых были короткими. Даже пополнение наш полк получал на марше.

Настроение у людей приподнятое: только что освободили Ригу, а теперь идем к побережью - жаркую баньку немцам задать по осени! В колоннах песни, шутки, смех. Новичкам, возможно, показалось, что воевать куда полегче и повеселее, чем готовиться к этому в тылу. Но еще выпадет тягот, крови, смертей и на их долю.

На железнодорожных станциях, захватываемых нами с ходу, теснились эшелоны с награбленным имуществом. Гитлеровцы отнимали у жителей все подряд: одежду, мебель, музыкальные инструменты, детские игрушки. Несколько платформ оказались наполненными… землей. Это тоже нас не особенно удивило. В данном случае вызывало недоумение лишь то, что плодородный слой грунта фашисты сдирали не только на Украине, а и здесь, в Прибалтике, где он сам по себе отнюдь не богат.