Продолжаем полет на самом экономичном режиме. Понимаю, что при этом нас наверняка застанет рассвет по эту сторону линии фронта, то есть над вражеской территорией, и есть риск быть атакованным истребителями. Но если прибавлю скорость, то сильно увеличу расход горючего. Лучше медленней, но вернее.

— Товарищ командир, включитесь на приводную! — кричит Вася.

Включаюсь и слышу мою любимую, напевную:

Я расчувствовался — и от самой песни, и от заботы службы связи, которая не забыла нашу просьбу. Приятно было сознавать, что земля всё время думает о тебе.

Рассчитав наши возможности, я сообщил командованию, что садиться буду не на запасном аэродроме, а на основной базе. Материальная часть работала прекрасно, и мы с экипажем готовились в который уже раз отблагодарить наших дорогих товарищей техников, неутомимых тружеников. Мы еще не знали, да и не могли знать, что по возвращении не до того нам будет…

Добрались до базы. Вот и родной аэродром. Настроение бодрое. Идем на посадку. Сели хорошо, зарулили на стоянку. Значит, дома. Всё уже позади. Выключаю моторы. На крыло вскакивает механик, — не моего экипажа, «чужой», — всё ли в порядке? Киваю, пытаюсь вылезти, а руки и ноги не действуют. Отказали. Механик, заметив это, перепугался, позвал на помощь товарищей. Те подумали, что я ранен, стали вытаскивать меня из кабины.

— Не надо. Я здоров. Так что-то…

Давали себя знать и длительность полета (9 часов 40 минут), и перенапряжение. Посидев еще немного в самолете и выпив из термоса оставшийся кофе, я сошел на землю.

Техсостава моего экипажа не было. Вопреки обычаю, встречали нас другие техники. Благодарить было некого, и мы, отдохнув немного, пошли на КП.

Мы надеялись, что нас будут поздравлять с выполнением боевого задания, как бывало раньше, но все ходили какие-то понурые, даже отворачивались. В недоумении я спросил:

— В чем дело? Что случилось? Почему вы все такие мрачные?

И мне сказали… Произошло непоправимое несчастье. Погибли люди. Погиб всеобщий любимец, командир дивизии генерал Новодранов. И не он один… Меня как громом поразило это известие. Снова ноги и руки перестали слушаться, и я сел на первый попавшийся стул.

Невероятно! Мы летали в самое пекло — и живы, а они оставались на земле и… погибли.

…Как только командованию стало известно, что все экипажи выполнили боевое задание и благополучно возвращаются, генерал Новодранов приказал обслуживающему персоналу перелететь на основную базу. Первым рейсом дивизионного ЛИ-2 улетели работники вспомогательных служб и заместители командиров. Командиры частей, начальники штабов оставались на месте и продолжали руководить полетами. Когда экипажи миновали линию фронта, вторым рейсом улетели оставшиеся. На базу они не прибыли. Были организованы поиски, нашли обгоревшие остатки самолета…

Подробности остались неизвестными: то ли самолет взорвался, то ли его атаковали истребители.

Кроме генерала Новодранова, погиб его заместитель и друг, с которым он вместе кончал летное училище и воевал в Испании, на Финской, — полковник Щеголеватых. Лишились мы подполковника Микрюкова, который давал нам вчера последние указания. Не стало начальника штаба подполковника Филимонова и начальника связи дивизии майора Тарасенко, вчера так любезно предлагавшего нам выбрать любимую мелодию для исполнения по приводной. Потеряли мы высокого класса специалиста, учителя и наставника технического состава полка инженер-майора Петренко. Погиб умелец и трудяга моего самолета Котов, погиб весь экипаж Садовского, который из-за возникшего пожара прекратил полет и сел на фюзеляж, погиб и экипаж ЛИ-2 — летчик капитан Гордельян и штурман капитан Путря и много технического состава полка — всего более сорока человек.

Тяжелые, трагические утраты. Вместо ликования по поводу отлично выполненного боевого задания весь летный состав погрузился в глубокий траур…

Но на войне как на войне. Горе не должно было помешать выполнению долга. Надо было жить и бороться, наносить поражения врагу.

Геббельс и его пропаганда давно «похоронили» нашу авиацию, и после налета в иемецких газетах появилось сообщение, что, дескать, к Берлину пыталась прорваться… английская авиация. Англичане опубликовали опровержение: в ночь с 29 на 30 августа английская авиация не летала над территорией Германии. А 31 августа все центральные газеты сообщали об этом полете. В частности, в газете «Правда» за 31 августа крупным шрифтом набран заголовок: «В ночь на 30 августа наши самолеты бомбардировали военно-промышленные объекты Берлина, Кенигсберга, Данцига, Штеттина». В этом же номере под заголовком «Налет на Берлин» сообщаются подробности налета, упоминаются люди и нашего полка.

Для советских людей сообщение об этом налете было преисполнено особого смысла. Жестокий враг рвется вперед, фашистский сапог топчет их родную землю, но возмездие грядет, возмездие неизбежно, бомбовые удары по глубокому тылу противника — это только начало, предвестие будущей победы.

Полет на Берлин в тяжелом для нашей Родины году, когда немецкие полчища рвались к Волге, стояли у Москвы, обстреливали из дальнобойных орудий город Ленина, займет свое достойное место в истории нашей славной авиации. И поэтому хотелось бы назвать тех, кто от нашего полка принимал в нем участие. Это экипажи Михаила Брусницына, Евгения Борисенко, Сергея Даншина, Ивана Андреева, Алексея Гаранина, Александра Молодчего, Александра Краснухина, Дмитрия Чумаченко, Михаила Писаркжа, Михаила Симонова, Павла Тихонова, Семена Полежаева, Петра Храпова и др.

Кончилось лето. Для нас оно прошло незаметно, в черно-белых тонах. Другие цвета ночью не видны, а днем у нас полетов почти не было.

Полком теперь командовал бывший заместитель Микрюкова — Василий Федорович Тихонов. Летчики уважали его за откровенный характер, простоту и товарищеское отношение.

Начальником штаба стал майор Михаил Алексеев, работавший до этого заместителем начальника штаба по оперативной части, очень трудолюбивый командир, немногословный, слегка угрюмый, предельно настойчивый в осуществлении принятых решений.

Соединением командовал Дмитрий Юханов, комиссаром был Сергей Федоров.

Жизнь шла своим чередом, боевая деятельность полка продолжалась.

После знаменательного налета на Берлин полк продолжал летать в глубокие тылы фашистской Германии — на поражение военных объектов. А в ночь с 4 на 5 сентября мы получили особое задание. Этот полет запомнился своей оригинальностью.

Вся южная сторона была закрыта сплошной фронтальной облачностью, и маршрут пришлось строить в обход, примерно через Варшаву. Путь таким образом немного удлинялся. Первая часть маршрута была более сносной, зато вторая проходила в мощных грозовых облаках, насыщенных влагой Атлантики. Грозы были мощные, интенсивные и чередовались одна за другой. Идем на предельной высоте. Гроза, беспрерывные разряды, кругом сверкают молнии, по крыльям самолета скатываются голубые огненные спирали. То кабину засыплет сухой снег, то начинают индеветь передние стёкла кабины, и вдруг всё как бы оборвалось. Ясно, в небе светит луна, хорошо просматривается земля, грозы как и не бывало. А через некоторое время впереди виден блеск зарниц. Затем приближается черная стена облаков с беспрерывным сверканием молний. И — снова врезаешься в грозовую стихию. Что тебя здесь ждет — неизвестно. Летишь в неведомое, готов ко всяким неожиданностям. И снова кончаются облака, кругом ясно, небо будто вымытое, земля — тоже.

В монотонном звуке моторов порой начинает казаться, что ты не в полете, а в какой-то волшебной сказке, и всё, что происходит вокруг, не реальность, а только твое воображение. К тому же чем дальше, тем непривычней картина.

На земле, под крылом, проплывает будто совсем не тронутая войной жизнь. Все населенные пункты освещены. Но мы знали, что это не так. Под крыльями проплывали земли Польши, Чехословакии, Венгрии. И мы знали, что под крыльями — ночь. Фашистская оккупация. Народы борются, ждут своего освобождения.