Утро началось для Августа, как всегда, в пустом цейхгаузе — военном складе, специально переоборудованном для атлетических занятий. Тут Август бегал, подтягивался на подвешенном к потолку круглом полированном брусе. Затем поднимал до уровня груди набитый трехпудовый мешок и десять — двенадцать раз приседал с ним. Кроме того. Август играл в мяч и растягивал специальную пружину, изготовленную в Дрездене по чертежам самого курфюрста.

Графиня Кассель — новая фаворитка короля, красивая, умная и решительная женщина, мечтавшая пробудить в своем августейшем возлюбленном честолюбие и привести к победе над «Северным Александром», — вынуждена была сопровождать Августа в зал и терпеливо ждать, пока тот покончит с упражнениями. Анна-Констанца Кассель и сама была лихой наездницей, умела фехтовать и великолепно стреляла из пистолета. Но столь истовые занятия гимнастикой, на которые обрекал себя Август, казались ей странностью, граничащей с легкомыслием.

Она сидела на складном стуле в углу зала и наблюдала, как Август воевал с тяжелым мешком. Вот сейчас поднял на грудь. Лицо его покраснело. Август шумно выдохнул воздух. Затем присел, снова поднялся… Да, силы курфюрсту Саксонскому не занимать.

«Если он так силен, крепок и смел, — думала графиня, — то почему терпит унижения от гордого мальчишки-шведа? Для чего нужны крепкие мышцы и стать Геракла, если они не дополнены столь твердым, как у Геракла, характером?»

Август опустил на пол мешок, утер лоб шелковым платком. Но тут в дверь цейхгауза постучали.

— Войдите! — крикнул курфюрст.

Вошел не кто иной, как сам шведский король. Он был один, без охраны.

— Я проезжал мимо Дрездена вместе с одним любопытным собеседником, — сказал Карл, не здороваясь, но сняв шляпу. — Решили навестить вас. У ворот города я сам себя назвал охранником шведского короля. Бдительная стража спровадила нас на гауптвахту. Там меня узнал ваш генерал-фельдмаршал Флемминг. И вот мы здесь.

Графиня Кассель подбежала к Августу, приподнялась на цыпочки и что-то быстро зашептала ему на ухо. Впрочем, догадаться было нетрудно: графиня, видимо, толковала о том, что безрассудно смелого Карла сейчас можно схватить — стоит лишь кликнуть стражу. Более благоприятного момента для сведения счетов не придумать.

Карл не произнес ни слова. Лишь жестом приказал Августу выпроводить графиню Кассель вон из цейхгауза. Графиня ушла, бросив яростный взгляд на Карла и пробормотав несколько нелестных слов в адрес Августа.

А шведский король в сопровождении курфюрста объехал оборонные валы и главные улицы города. Повсюду собирался народ, чтобы поглядеть на двадцатипятилетнего нового Александра Македонского.

— Не откажите в любезности лично проводить меня до Нейдорфа, — вежливо, но твердо попросил Карл.

И Август послушно поехал за гостем-завоевателем.

— Скоро мы покинем Саксонию, — говорил Карл. — Знаю, что наше пребывание обошлось вам в двадцать три миллиона деньгами и двадцать четыре тысячи солдат, которыми я вынужден был пополнить свои войска. Но, право же, это минимальная цена, которую я смог назначить. Мне предстоит поход на Россию. Царь Петр расшалился. Пора унять. Или же заменить его кем-нибудь другим.

Вместо того чтобы ответить с достоинством. Август неожиданно для себя самого принялся советовать Карлу сначала идти не на Москву, а на Украину, так как гетман Мазепа, по некоторым сведениям, хочет отложиться от московского царя.

— Почему вы так решили? — спросил Карл.

— Мне самому с Мазепой видеться не приходилось, — ответил Август. — Я лишь настаивал перед Петром, чтобы он помог подавить восстание казаков Семена Палия и Самуся на моих землях, что Мазепа по царскому приказанию и выполнил. Но в королевских архивах в Варшаве есть документы, касающиеся некоего монаха Соломона. Он приходил с письмом от Мазепы к моему предшественнику Яну Собесскому. Гетман предлагал вместе со всеми казаками перейти в подданство польского короля.

— За чем же тогда дело стало?

— Кажется, о Соломоне узнал московский посланник Волков, Пришлось выдать его русским. Те провели следствие и отправили к Мазепе в Батурин. Там его и казнили.

— Значит, Мазепа пользуется доверием русского царя?

— Мне представляется, что это именно так.

— Возможно, русский царь вообще чрезвычайно доверчив, — сказал Карл. — Видимо, у него не так уж много умных советников, иначе он в свое время не бросился бы под Нарву с таким малым количеством приторгованных у нас же пушек. И воеводы его никуда не годятся. С восемью тысячами отборного войска я разметал тридцатитысячную армию Петра. Но тогда мне было всего лишь восемнадцать лет. И я тоже, как подобает в таком возрасте, был чрезмерно впечатлителен. Сейчас я бы решил эту задачу не с восемью, а с четырьмя тысячами настоящих солдат. Счастливо оставаться!

Прозвучало это как пожелание счастливо стоять на месте и ждать дальнейших событий, вершителем которых и режиссером будет он, Карл…

У графини Кассель Августу сказали, что она занемогла и теперь спит. В другое время Август ни с чем не посчитался бы и вошел в покои графини, но сейчас он чувствовал себя чуть ли не наказанным мальчишкой.

Он вдруг вспомнил «прелестное письмо» — листовку, распространяемую в Польше сторонниками Карла. В ней его. Августа, называли бессовестным авантюристом, кое-как взобравшимся на престол в Варшаве. Безымянный автор листовки уверял, что Август плюхнется с престола прямо в болото, распугав всемирный лягушатник. Именно слова о всемирном лягушатнике больше всего и обидели Августа. Как такое могло прийти на ум даже склонным к крайностям полякам? Август распорядился в свое время отыскать автора листовки и строго наказать. Но тут его самого наказал шведский король. И очень строго. А теперь помчал наказывать царя Петра. И то, что графиня Кассель отказалась принять разжалованного короля, битого полководца и неудачливого дипломата, представилось сейчас Августу знамением. Он возвратился во дворец. И, как вы уже знаете, послал за своим любимым шутом.

Иосиф действительно был человеком очень веселого нрава. В старости он и умер в Варшаве от смеха — не выдержало сердце. Но в ту пору Фрейлих был еще не только жив, но и вполне здоров. Получив вызов курфюрста, он тут же оделся в один из подаренных костюмов (дома он одевался как все смертные, вполне прилично, и никогда не смеялся) и отправился ко двору.

— Тоска, Иосиф! — сказал ему курфюрст.

— Пять минут, и мы ее изгоним! — отвечал Фрейлих.

— Как? Чем? Что бы ты сейчас ни сделал, как бы меня ни смешил, я все равно не забуду спокойные, равнодушные глаза счастливого шведа.

— Равнодушные глаза бывают только у рыб! Радуйтесь, ваше величество, что вы из другого теста и вам не чужды все земные радости!

— Только то и остается… А на самом деле, если быть честным, то надо признать, что у шведа есть все, что и у меня. И сверх того — право считаться бессмертным. Боюсь, что он и вправду великий полководец.

— Великий полководец? — переспросил Фрейлих. — А нужны ли полководцы вообще?

— Как это? — удивился Август. — Ведь без них никогда не обходилось. Кто-то должен водить в бой войска.

— Так-то оно так, — согласился Фрейлих. — Но да будет мне позволено рассказать к случаю одну притчу. Некий полководец выхвалял в присутствии своего государя чины военные, а статские хулил и лаял. «Молчи, — сказал ему государь, — и знай, что ежели бы статские хорошо отправляли свои должности, то мы вовсе бы не имели нужды в военных людях».

— На что ты намекаешь, Иосиф?

— Ах, ваше высочество, у Карла есть далеко не все, чем обладаете вы. У него нет, к примеру, фарфора. А у вас он уже почти в кармане!

— Верно! — вскричал вдруг Август. — Не направиться ли нам к Беттигеру? Он шалун и шутник, но чем-то мне приятен. Седлай своего коня!

Это было уморительное зрелище: курфюрст и шут скакали рядом по улицам потрясенного Дрездена. Степенные горожане глядели им вслед, качали головами. Надо же было в такие сложные времена получить в правители шута! Тем временем шут-правитель и шут по должности добрались до замка, где в качестве пленника находился Иоганн Фридрих Беттигер.