— Странная она стала в последнее время, — как-то сказал майор. — Теперь ей подавай разговоры перед этим, да еще, чтобы я у ее ног, и гладил их пальцами. С чего бы эти извращения?

Но вы же сами добились права отвести в рембазу искалеченную «восьмерку» — у нее был перебит шпангоут кокпита, кабина складывалась гармошкой. Воткнули между приборными досками деревянный брусок, чтобы дотянуть (потом борттехник узнает, что вертолет вернулся из ремонта с тем же бруском, но выкрашенным в зеленый цвет! — там видимо решили, что это необходимая доработка), и борттехник помог майору набить борт контрабандой — вынимали из радиоблоков начинку, утрамбовывали джинсы и батники, дверь разъяли и аккуратно уложили туда коробки с блестками. Майор улетел, наказав молодому козлу сторожить капусту.

Впервые борттехник ночевал не в своей комнате. В тот вечер, откуда ни возьмись, налетела черная градовая туча, похолодало, зашумело, ударило по стенам и стеклам белым горохом, вечерняя земля проявилась, внезапно зимняя, — и она вбежала с мороза раскрасневшаяся…

Автор, ну вы-то хоть не забывайте, где мы летим, и чем чреваты мечты за пулеметом! Пока ваш герой предавался воспоминаниям, пара уже вышла в район работы. Если позволите, всего несколько кадров поцарапанного, ссохшегося 8-миллиметрового целлулоида…(Кстати, кто-нибудь знает, как проще перевести пленку в «цифру»?).

— Спишь, что ли, мать-перемать! — заорал командир. — Крути стволом, блядь! Справа смотри, куда пялишься?

Машина легла в крен, земля встала справа стеной. По вертикальной земле карабкались полусогнутые солдаты, наперерез вертолету тянулись два черных шлейфа. Глаза уколола искра, стекла вдруг радужно запотели, — борттехник машинально протянул руку, чтобы протереть, но понял, что их опылило керосином из разорванной аорты ведущего. Сквозь жирный туман был виден белый кометный хвост скользящего боком вертолета.

— Теряю керосин, фонтан в салоне, — сказал ведущий. — Пошел на точку. Если сможешь, помоги отрезанным от группы — видишь черные камни, они там. И потом догоняй. Я сейчас запрошу подкрепление. Тут не меньше пары с десантурой нужно. Оборзели…

Едва не чиркнув колесами по земле, вертолет выскочил из пике — тела сжались пружинами — и с натужным ревом вошел в разворот с набором. Они разворачивались на духовскую позицию. На мгновение окна посерели, в кабине запахло горящей резиной, лобовые стекла покрылись хлопьями черной копоти. Щетки дворников заелозили, размазывая грязь.

Борттехник нажал на гашетки, — сейчас главное, чтобы внизу увидели пулеметный огонь. Пулемет лил свинец, песок кипел желтой лужей в дождь, люди перекатываясь, ползли за камни. Вертолет замер, перевалился на нос — пулемет вздернул ствол, плеснув огнем в горизонт, борттехник рывком вернул очередь вниз. Машина пикировала с нарастающим воем, несколько камней пыхали дымками в ревущее солнце, но борттехник бил в камни, пренебрегая этими плевками, зная, что встречные трассы огибают вертолет испуганными птицами, — если вообще летят, а не разбрызгиваются вкривь и вкось из трясущихся стволов. Вертолет вздрогнул, споткнувшись, в кабину ворвалось шипение, — сошли с направляющих эрэсы, и внизу, в не осевшей еще пыльной мути, кривым шахматным порядком расцвели черные, с острыми рваными лепестками, быстро склубились, легли под ветер…

Борттехник заметил, что жмет на гашетки молчащего пулемета — кончилась лента. Он поднял крышку ствольной коробки, обжег пальцы, не почувствовал ожога, наклонился, вытянул ленту из нового цинка и начал вставлять ее в дымящееся нутро пулемета. Глаза слезились от порохового угара, сердце задыхалось в саднящей груди, пулемет дышал малиновым жаром. Оранжевая плоскость земли, встав на дыбы, разворачивалась, и над ней, высунувшись в блистер, висел правак с автоматом. Они заходили на посадку.

Два удара сзади слились в один. Борттехник не испугался — так часто падала на виражах стремянка в грузовой кабине. Но сейчас машину мотануло, бросило вверх, командир выругался, заерзал, двигая педалями. Рулевой винт не откликался. Земля, ускоряясь, понеслась по кругу, внизу мелькнули два бойца, замершие с открытыми ртами и поднятыми руками.

— Пиздец! — это правый.

— Руби движки! — это командир. — Сгруппировались, щас ебнемся.

Борттехник привстал, перегибаясь назад, поднял руки, рванул краны останова, ударил пальцами по тумблерам аккумуляторов. Вертолет провалился в свистящую тишину, его вращение замедлилось. Стекло под ногами беззвучно лопнуло, взорвавшись пылью, сиденье садануло в копчик. Борттехник подлетел, ударился коленом о пулемет и макушкой — о центральную приборную панель, — и мир вспыхнул негативом.

…Сквозь вату и звон в ушах — далекие автоматный треск и пулеметный стук, на шее и за воротником липко, голова как расколотый орех, шевелитесь, вашу мать, вон к той скале, за камни, оружие не забудьте, сигналки, держи портфель, где у тебя гранаты, а вы что смотрите, военные, мы у вас погостим немного…

Они бегут.

И зря они так торопились.

— Возьми этих двух недобитков, вернись, снимите с борта кормовой, забыл я про него, а то хули мы с одними обрезами… Все цинки возьмите. Если у духов гранатомета нет, с пулеметом еще продержимся за камнями… И растяжку на дверь не забудь!

Трое вернулись к борту — он стоял как собака у забора, чуть подавшись носом вперед и задрав правый пневматик — передняя стойка провалилась в грунт, ее скрутило. Борттехник нагрузил солдат пулеметом и цинками, они тяжело побежали назад. Он задержался, устанавливая на ручку двери растяжку, выполз через командирский блистер, обогнул нос вертолета — и вздрогнул от неожиданности, хотя ожидал…

Человек прыгнул вбок и скрылся за большим камнем. При его рывке палец сам дернул спусковой крючок, автомат ужасно загрохотал, очередь взбила пыль и, развернувшись запоздалым веером, отколола от камня кусок. Борттехник не переставал давить на спуск, создавая битое поле, и сейчас сознание жило только очередью, которая должна быть нескончаемой, как воздух. И когда хлестнула и зазвенела оборванной струной тишина, камень качнулся, заметался, удаляясь, заворачивая по кругу за спину; руки мелькнули перед глазами, ударились в пыль, оттолкнули вставшую перед лицом землю; камни скачками понеслись навстречу, уворачиваясь, разбегаясь в стороны, внезапно выскакивая и пугая сердце человеческим контуром…

— Ну ты мельник, бля, — опуская автомат, сказал встревоженный командир, увидев его, белого от пыли, с бешеными глазами. — Чего стрелял?

— Там уже духи, — сказал борттехник. — Один был точно. Может, разведчик…

Отстегнул пустой магазин, потряс зачем-то возле уха, как спичечный коробок, бросил на землю. Подумал, подобрал, вставил обратно. Достал пистолет, попытался передернуть затвор, — и не смог. Лихорадочно тянул, скользя потными пальцами по ребристому металлу.

— С предохранителя-то сними, — сказал командир. — И нахуя тебе пистоль — застрелиться? Хватай пулемет, а то солдатики его сейчас сломают — им тока дай.

— Во попали, ебаный в рот, — сказал правак. — И как это вы, товарищи мудаки, от основной группы оторвались? И где сама эта долбаная группа — собирается нас вытаскивать, или как?

— Или как, — сказал командир. — Забыл, зачем прилетели? Их вытаскивать. Мы — их… Они там основные силы на себя завязали. Но сейчас на нашу падаль гиены набегут, это уж точно… Только бы Петрович дотянул — может нас хватятся. Да в любом случае должны «мессера» прилететь…

Борттехник лежал, установив перед собой пулемет, и, нервно зевая, похлопывал по его черному тяжелому телу. Хорошо, что есть пулемет, — что бы они делали с одними автоматами, — из их оскопленных стволов нельзя послать очередь дальше ста метров, — не говоря уже о кучности, пули будут тыкаться в упругую грудь жертвы шариками из промокашки и застревать в черных волосах (так учили тяжелые сны).