— Кони готовы? — подходя, спросил майор У. — Тогда — по коням!

Божко, поднимаясь на борт, сказал борттехнику Ф.:

— За «Стингером» идем. Замкомэска хочет Героя. Вон и особист подъехал. Давай к запуску.

— Вот здорово, да?! — устраиваясь в кресле, сказал Рэмбо. — Настоящее дело идем делать! Повоюем!

— Хорошо, если мы за «Стингером», а не «Стингер» за нами, — скептически заметил борттехник.

— Не каркай, — сказал Рэмбо, доставая из портфеля сдвоенный длинный магазин.

Сразу, чтобы не жечь зря керосин, взяли курс на юго-запад. Шли на пределе, над крышами гератских кишлаков. Пылевая взвесь смазывала видимость, небо сливалось с желто-серой землей, расчерченной кривыми квадратиками дувалов. Ведущий впереди был еле виден — временами он терялся на фоне земли. «Как камбала исчезает», — злился Божко, вглядываясь в мутный горизонт. Борттехник Ф., сняв пулемет с упора и слегка опустив ствол, держал палец на гашетке, пытаясь контролировать улетающую под ноги панораму. Черные квадратики дверей пестрили в глазах — бесконечное количество скворечников раскидано перед тобой, а игра заключается в том, чтобы угадать или успеть увидеть, откуда выглянет кукушка. Правак, выставив автомат в блистер, нес такой же бесполезный караул по охране правого борта…

Вдруг справа, метрах в ста от вертолета бесшумно выросла черная стена до неба. Борттехник увидел, как в ней медленно кувыркаются бесформенные глиняные обломки и расщепленные бревна — успел заметить летящее чахлое деревце с растопыренными как куриная лапа корнями. Через мгновение плотный вал воздуха ударил по вертолету, — бабахнуло в ушах, пыльный ветер ворвался в правый блистер, карту с коленей правака швырнуло в ноги командиру, — машину как пушинку подбросило вверх, опрокидывая влево, — но командир среагировал — продолжил начатый вираж с набором, и снова вывел машину на курс.

— Неожиданно, однако, — сказал он. — «Свистки» бомбят, нас не видят. Сейчас как тараканов раздавят.

— «Скоростные», — запросил он, — кто работает на северо-западе от центра — подождите, под вами два «вертикальных»!

Ему ответил треск пустого эфира.

— На каком они канале, блядь?! — спросил командир правака. — Найди, скажи, чтобы тормознули.

Слева вырос еще взрыв. Божко, не дожидаясь волны, ушел вверх и вправо, но их все же тряхнуло. Правак крутил переключатель рации, запрашивал, но никто ему не отвечал.

— Они на выделенном, мы не знаем кода! — наконец сказал он.

— Ладно, — сказал командир, — сейчас речку пересечем, там уже не бомбят, там наши сейчас работают.

В эфире уже слышалась работа. Скороговорка сквозь треск:

— «Бригантина», я — «Сапсан»! Закрепился на бережке, сейчас пойду вперед потихоньку…

— «Сапсан», что ты там делаешь, блядь! Уходи оттуда нахуй! Сейчас вертушки подойдут, отработают по всему правому участку…

Шуршание, треск, щелчок:

— Ладно, сиди тихо, они чуть правее отработают…

Шуршание.

— «Воздух», я — «Сапсан»! Не ходи туда, там ДШК, там ДШК работает, как понял?..

Меланхолическое:

— А-э, понял тебя, «Сапсан»… Щас почистим, брат… А, вот, наблюдаю во дворике… р-работаю!

— Наше второе звено, — сказал Божко. — Интересно, где это они работают? Сейчас как выпрыгнем в самое пекло…

Но Герат они миновали благополучно. Перевалили хребет, прошли между кишлаками Гульдан и Шербанд, Ведущий сказал:

— Присядем на нашем посту, афганского наводчика возьмем — покажет дорогу.

Зашли на бугристую, похожую на вспаханный огород, площадку, отделенную от поста рядами колючей проволоки. Когда садились, солдаты за проволокой прыгали, размахивали руками, стреляли в воздух из автоматов.

— Ишь, как радуются, — сказал Божко. — Сразу видно — давненько своих не видели…

Когда колеса коснулись земли, командир, не сбрасывая газ, попросил борттехника:

— Спрыгни, потопчись, посмотри на рельеф, куда садится. Подозрительное поле…

Только борттехник собрался встать, в наушниках прозвучал голос ведущего, который уже сидел справа от поста, возле вкопанного танка:

— 851-й, вы на минном поле!

На слове «поле» вертолет уже висел в двадцати метрах над землей — командир так резко взял шаг, что машина прыгнула с места вертикально вверх, как весенняя фаланга.

— Так вот чего солдаты так суетились, — сказал Рэмбо. — Предупреждали, оказывается…

Летели дальше, к иранской границе.

— Уже два звонка сегодня, — мрачно сказал командир. — То бомбой свои сверху едва не прихлопнули, то снизу своими же минами чуть жопу не разорвало. Хорошо еще, на «десятке» летим, она счастливой считается…

— Почему? — спросил Рэмбо.

— Потому что на ее борттехника не действуют законы природы и армии. В эту машину даже в упор попасть не могут. Если кто ее и завалит, так это сам ее хозяин-раздолбай. Правда, Фрол? — и командир засмеялся.

Рэмбо сверился с картой — летели вдоль советской границы, километрах в пятидесяти. Столько же оставалось до Ирана. Вокруг было каменистое плато

— Направо не пойдем, там водка по талонам, — пошутил ведущий.

Шли прямо. Рэмбо, расстелив на коленях карту, отслеживал маршрут, ведя карандашом. Плато плавно снижалось. Борттехник, оглянувшись, увидел, что карандаш подползает к реке Герируд.

— Командир, приближаемся к реке, — сказал Рэмбо.

Командир молча держал ручку. Ведущий упорно ломился прямо. Вертолеты промахнули широкий пляж, две тени скользнули по мелкой воде, и выскочили на другой берег.

— Командир, пересекли речку! — угрожающе сказал Рэмбо и посмотрел на командира. Тот молчал.

— Мы — в И-ра-не! — выпучив глаза, сказал правак. — Справа — кишлак Хатай!

— Ты заткнешься, наконец! — не выдержал командир. — Не наше дело. Видишь, идет? Значит, так надо.

Ведущий вдруг вошел в левый разворот и пробормотал:

— Блуданули малость.

— Во-от! — торжествующе сказал Рэмбо. — А если бы их погранцы не спали? Международный скандал!

Вернулись, перескочили реку, пошли над широким пляжем между водой и скалистым обрывом высотой с девятиэтажку.

— 851-й, наблюдаешь вон там, на вершине «ласточкино гнездо»? — спросил ведущий. — Вроде бы прилетели… Сейчас влево, поднимемся через ущелье…

Несколько секунд летели молча. Ведущий вдруг сказал:

— Близко стреляешь, 851-й! Прямо возле меня положил.

— Я не стрелял, — удивленно сказал командир.

Все трое посмотрели вверх и вперед. На вершине обрыва, углом сворачивающего в ущелье, сверкал огонь и пыхали белые шарики дыма.

— Стреляют, командир! — возбужденно сказал Рэмбо, показывая пальцем.

— Да посадку обозначают, — сказал командир.

Тут же между ведущим и ведомым, чуть левее пары, вспух взрыв. Ведомый пронесся сквозь дым, песком хлестнуло по стеклам. Ведущий уже заворачивал влево, по восходящей втягиваясь в ущелье.

— Я же говорил — работают по нам! — заорал Рэмбо, передергивая затвор автомата.

— «Второй», осторожно, по нам работают! — доложил Божко. Но ведущий молчал — он уже скрылся за углом.

— Странно, откуда работают? — сказал командир, вертя головой. — Наверное, погранцы иранские опомнились.

— Да вон оттуда! — хором закричали борттехник и правак, тыча пальцами в «ласточкино гнездо».

— Да они посадку обозначают, мы же к ним прилетели, — сказал командир, влетая в ущелье.

Вертолет поднимался по крутой дуге, огибая широкий угол обрыва. По нему вверх зигзагом вилась тропинка, на которой замерла женщина с ведром воды — прижав его коленом к тропинке, она закрыла лицо локтем.

На вершине, одиноким ферзем стоял лысый бородатый мужик в черной накидке до пят. Он смотрел, как всплывает из ущелья советский вертолет.

— Орел! — сказал Божко, когда кабина сравнялась с бородатым, и приветливо помахал ему рукой в открытый блистер. — Салям, дорогой!

Борттехник, повернув голову, и наклоняясь вперед, смотрел на бородатого. Он увидел, как на полированной лысине сверкнуло солнце, как мужик откинул накидку, как поднял к плечу зеленую трубу с тяжелым коническим наконечником и навел ее прямо борттехнику в лоб…