Но самое сильное искушение ждет целомудренного холостяка по его возвращении из Берлина в Веймар. Это Генриетта, графиня Шлабрендорф, впоследствии о ней писал Фонтане, не зная, правда, о ее отношениях с Жан-Полем. В «Странствиях по провинции Бранденбург» он приводит генеалогию Шлабрендорфов, чей самый знаменитый отпрыск по имени Густав жил в Париже, был жирондистом, приговоренным якобинцами к смерти, но избежавшим гильотины благодаря тому, что, когда его должны были везти на эшафот, он не нашел своих сапог, на следующий день про него забыли, а после падения Робеспьера он был освобожден. Его брат Генрих, который жил дома, в имении Грёбен под Берлином, и был мужем Генриетты. О его браке Фонтане рассказывает так: «Граф Генрих молодым офицером познакомился с красивой, умной и образованной фройляйн фон Мютшефаль, чей отец командовал тем же гусарским полком. Знакомство вскоре привело к помолвке и бракосочетанию… Лишь в 1792 году… родилась девочка и спустя два года — сын. По-видимому, то не был брак по любви, по крайней мере со стороны фройляйн, и потому различия во вкусах и мнениях скоро привели к разладу. Супруги избегали друг друга, и, когда граф находился в Грёбене, графиня была в Берлине, и наоборот. Но и эта жизнь врозь все-таки тяготила обе стороны, и они добились исполнения своих желаний, когда в конце века их разъезд был закреплен законом. Сын остался с отцом, дочь последовала за матерью, которая, все еще красивая женщина, вскоре отдала свою руку господину фон Швендлеру из Тюрингии». Но последнее произошло лишь после того, как ей не удалось заполучить Жан-Поля.

Она подруга Рахели, с которой Жан-Поль, естественно, тоже познакомился в Берлине, называл ее «остроумно-философичной», но не загорелся ею: Рахель ценит его книги, но относится к ним критично, ей нравится их автор, но она соблюдает дистанцию. Графиня же идет ему навстречу, и очень смело. Его письма к Отто все еще письма юноши, который возбужденно рассказывает о своих первых эротических приключениях. Мысль о том, что, согрешив с нею, он ни перед кем не согрешит, успокаивает его, но мысль, что своей тактикой проволочек он грешит по отношению к ней, ему даже не приходит в голову. «Я держусь пассивно; а при этом ни одна сторона особенно не рискует», — считает он, но женщина десятью годами моложе его рискует больше, чем он полагает. «Держаться за руки, обмениваясь легкими рукопожатиями», ей скоро надоедает. Они собирались поехать вместе в Готу. Накануне отъезда он ужинал у нее. «Затем мы устроились на канапе; прекрасная стройная фигура, весьма гармоничные формы, прямой нос и чуткие, настороженные, напряженные… уста… — все это склонялось ко мне… У нее были бриллианты ее придворного туалета на пальцах и шее, и, когда я приблизился к ее шее, право же, не больше, чем бритва к нашей… она отстегнула колье и по собственному побуждению раскрыла прекрасные кружева… Ее перси цветом и мягкостью походили на пушистые облака… Мы оба пылали, но остановились; однако по ее объятиям и желанию уснуть на моем плече… легко догадаться о будущем. Я сказал ей: ты… знаешь, каким бесом иной раз становится мужчина. Вот так я и ушел. Всю ночь сердце словно билось в голове. Завтра вечером — в готской гостинице — дело будет решено (думал я всю ночь). Один раз я был близок к отказу от этой божественной и адской затеи. Но все же поехал с ней».

Однако и в Готе они тоже только сидят, держа около себя ее дочь, на канапе, и это описание, как и описание вечера накануне, Жан-Поль многократно прерывает мыслями о литературном претворении нового опыта, комментируя их таким заверением: «Видит бог! По отношению к своим подругам я одновременно физически холоден и горяч душой»; затем он хвастливо расписывает, как много девичьих сердец покоряет в каждом городе, и в конце абзаца цитирует «изумительную женщину» из Готы: «Я способна выцарапать глаза женщине, которая любит Вас чувственно».

Тому, кто не разделяет жан-полевских взглядов на мораль, любовная глава его жизни должна казаться самой мрачной. Но последовательность, с какой Жан-Поль всегда остается верным себе, не может не импонировать. Его не подкупить ни красотой, ни богатством. Насколько важен для него литературный успех, настолько безразличен успех светский. Как человек, как гражданин и как супруг он хочет оставаться самим собой. «Конечно, смешно, что моя лестница к супружеской постели… столь бесконечно длинна. Однако я позабочусь о том, чтобы в Берлине я смог впрыгнуть в нее; но пусть там лежит просто кроткая девушка, которая будет мне готовить, будет вместе со мною смеяться и плакать. Больше я ничего и не желаю».

Маловероятно, чтобы при этих словах он думал о будущей жене. Он, правда, уже познакомился с нею, но ничто не свидетельствует, что она произвела на него большее впечатление, чем другие. Его решение провести следующую зиму в Берлине не было связано с нею. С тех пор как между ним и Гердерами появились разногласия, он чувствует себя в Веймаре неуютно. «Веймар вызывает во мне отвращение», — написал он Отто; и Эртелю: «Веймар — выгоревший город, на горячем пепле которого я пока сплю. Перед отъездом каждый город кажется мне таким же обугленным. При таком переселении народов, которое происходит через новые места и сердца, поэзия в выигрыше, но сердце становится бедным emigré[27], я хотел бы найти убежище в своей свадебной комнате». И Алефельдту в Берлин: «Веймар угнетает меня, я изнываю по бранденбургскому воздуху, который приводят в движение столь прекрасные уста».

Ему нравится Берлин, этот «архитектурный универсум». Ему по вкусу, что его «жители, даже жительницы… одеваются просто». Он считает, что отношения между дворянством и буржуазией строятся здесь на более равноправной основе, чем при маленьких дворах. Обиходный тон свободнее. «Этому драгоценному камню не хватает лишь оправы — красивых окрестностей». Ибо, как и большинство его современников, он не считает красивым бранденбургское маркграфство, и вообще хорошо живется только там, где есть горы и — хорошее пиво. «Да, Берлин — песчаная пустыня, но где еще найдешь оазисы?» (Это он говорит Гельмине фон Чези, и Фонтане через восемьдесят лет воспользуется этой метафорой для характеристики творчества Жан-Поля: «Пустыня Сахара… но какие оазисы в ней!»)

Как раньше Эртелю в Лейпциге, он поручает теперь Алефельдту в Берлине оборудовать жилье для «тощего сатирика»: наряду со старым письменным столом главное — стеллаж («полка скорее для бумаг, чем для книг»). «И вообще не трать много денег на обстановку, ибо я должен экономить ради женитьбы, возраста, и здоровья, и литературы».

Жить он намеревается у Алефельдта: Нойе Фридрихштрассе, 22 (ныне Литтенштрассе).

Берлинское зимнее полугодие 1800/01 — кульминация его жизни. Все, что было до сих пор, — это сборы в путь, юношеское стремление вверх и вдаль. Все, что началось теперь, — это этапы возвращения домой. Он на вершине славы и уже изрядно устал от нее. Самым обширным и самым дерзновенным из своих романов — «Титаном» (четыре тома его выходят один за другим в 1800–1803 годах) — он не смог превзойти успеха незрелого «Геспера». Его уже мало интересуют другие люди и другие места, знаменитости его разочаровали. Ненависть к провинциальной тесноте, окружавшей его в молодости, постепенно уступила место тоске по ней. Удовольствие от общения с верхушками общества не затрагивает ни его чувств, ни его сознания. Он неподкупен, ибо лишен честолюбивого желания войти в круг тех, кто его чествует. Кажется, будто вылазка в высшее общество была предпринята только для того, чтобы, изучив его, изобразить потом в «Титане». Когда работа над романом подошла к концу, он покинул это общество, разочарованный и уставший. Здоровье его пошатнулось. Тощий сочинитель скоро начал толстеть. Всего лишь за несколько лет юноша превратился в старика.

Женитьба — это цезура в его жизни. 3 октября 1800 года прославленный писатель, решивший положить конец холостяцкому существованию, прибыл в Берлин. Через пять недель он помолвлен. Спустя две недели все дамы, имевшие виды на него, узнали об этом из «Фоссише цайтунг»: «Легационсрат Жан-Поль Фридрих Рихтер уведомляет о своей помолвке со второй дочерью господина гехаймрата при обертрибунале Майера — Каролиной».