Но и самую лучшую программу человек с самым сильным характером, конечно, не мог бы осуществить, не будь подходящих условий. За тридцать лет, что прошли с тех пор, как Лессинг стал секретарем бреславльского губернатора, то есть рухнула его первая попытка стать независимым, а Жан-Поль добился первого успеха на книжном рынке, произошли большие перемены. Несмотря на политическое бессилие, буржуазия добилась экономических успехов. Круг образованного населения расширился. Улучшилось школьное образование. Выросло число читателей и покупателей книг, соответственно увеличилось и число писателей и издателей.

С 1773 до 1787 года число немецких писателей почти удвоилось. (В истории немецкой книготорговли Гольдфридрих называет около 6000 имен — цифра невероятная, если вспомнить, что Союз писателей ГДР насчитывает около 650 членов.) Из всей этой массы жить за счет книг могли лишь сочинители тривиальной литературы, которая завоевала тогда новые, главным образом мелкобуржуазные, круги читателей. Характерно, что большинство писателей (в процентном отношении) жили в Саксонии (то есть в исконной Саксонии и в саксонских герцогствах): здесь экономическое развитие буржуазии шло более беспрепятственно, чем в других землях. Свою писательскую жизнь Жан-Поль начал в городе с наибольшим количеством авторов: их было 138 — в то время от города книжных ярмарок можно было постоянно ждать каких-нибудь новых рекордных цифр. В 1770 году перечень новинок впервые достиг цифры 1500, а в 1776 году их было уже 2000 и в 1788–3500. Начинающему писателю это могло придать мужества, даже если он и видел, как вместе с экономическими и духовными успехами росли препятствия политического характера. Ибо могуществу печатного слова государство пыталось противопоставить власть цензуры, пока что довольно безуспешно из-за немецкой раздробленности — положительное следствие отрицательного явления. То, что запрещалось в Берлине, могло быть, скажем, разрешено в Лейпциге.

Таким образом, у молодого Фридриха Рихтера объективно было больше возможностей осуществить свою жизненную программу, чем тридцатью тремя годами раньше у Лессинга, которому тогда тоже было девятнадцать лет. Но субъективно его исходная позиция была куда менее благоприятной. В то время как Лессинг уже с некоторым успехом писал для театра, установил через одного из своих друзей связи с «Фоссишер цайтунг» и мог прокормиться переводами, Рихтер — все еще провинциальный студент-бедняк, штудирующий теологию, у которого, кроме эрудиции и веры в себя, не было ничего за душой — у него не было даже более или менее крупного произведения.

Первая работа, которую он считает достойной публикации, — навеянное (и вскормленное) чтением Попа сочинение «О человеке» (дидактическая поэма Попа называется «Essay on man»[21]), где он обстоятельно доказывает, что человек — загадка. К сожалению, Кристиан Генрих Бойе, издатель журнала «Дойчес музеум», не разделяет восхищения автора и возвращает его рукопись, не проявив никакого интереса к словам студента-сочинителя, что после того, как работа будет принята, он сообщит ему, Бойе, некую «не лишенную важности новость».

Эта первая попытка разбогатеть и прославиться предпринята поздним летом 1781 года. Весной следующего года он сообщает свою важную (к сожалению, лишь для него) новость лейпцигскому издателю Вейганду: внимательно прочитав всех английских и французских сатириков и глубоко изучив «Похвалу глупости» Эразма, он сочинил собственную сатиру, которая тоже называется «Похвала глупости» и может быть представлена (по семь саксонских рейхсталеров за лист) публике. Материал ее таков, наставляет молодой человек издателя, что она найдет «множество читателей и покупателей». «Ибо кто же не любит сатиры? Кому не хочется посмеяться?»

Но издатель не внемлет. Он отклоняет рукопись. Автор не смущается. Когда через несколько месяцев он снова берет в руки свое творение, то убеждается: это плохое ученическое сочинение. Он чувствует, что способен на лучшее, и вместо отклоненной небольшой сатиры пишет большую. «Короче говоря, после работы тщетной я взялся за работу тяжкую и за шесть месяцев создал новехонькую сатиру».

На этот раз он посылает ее (набело переписанную другом Эртелем) в Берлин, в издательство Кристофа Фридриха Фосса, друга Лессинга, выпустившего также книгу Гиппеля «О браке», которую очень ценил и Рихтер. Но последние восемь страниц он пока придерживает. Не для того, чтобы доработать эти страницы, а потому, что не может противостоять искушению поговорить здесь — как будет делать и позже — о себе, выдавая читателю свою молодость. Он опасается осуждения, но справедливо полагает, что по книге, битком набитой эрудицией, никто не догадается о несовершеннолетии автора.

10 декабря 1782 года Фосс пишет: «Господину автору сатирических очерков я предлагаю за рукопись пятнадцать луидоров». Перед рождеством он платит шестнадцать (что соответствует девяноста шести рейхсталерам), и в конце января (то есть через семь недель после принятия рукописи издательством!) книга готова. Ее заглавие — «Гренландские процессы».

Господин анонимный автор торжествует в письме: «Слава богу! Наконец-то вершина крутой горы достигнута; я снимаю шляпу, вытаскиваю носовой платок и вытираю пот с горячего лба».

Но он торжествует слишком рано. Правда, за следующие полгода он с большим трудом сочиняет вторую книжицу, выходящую в октябре, и получает за нее даже сто двадцать шесть талеров, но при его долгах этих денег хватает не надолго. Скоро ему опять приходится голодать и брать в долг. Сатиры же, которые должны покорить литературный мир, тихо лежат на полках и никого не интересуют. «Рецензенты в общем обошли их молчанием; лишь один из них в Лейпциге… пребывая в своем литературном карауле на ветвях дерева, под которым прошел мой первенец… забросал его грязью».

Эта «грязь» появилась на страницах «Лейпцигского общего библиографического указателя» и гласила: «Пусть кое-что из того, что автор столь язвительно говорит о сочинительстве, богословах, женщинах, щеголях и т. д., — правда; но его маниакальное желание быть остроумным пронизывает всю книжонку, и можно не сомневаться: у разумного читателя она сразу же вызовет такое отвращение, что он немедленно отбросит ее».

Неутомимый сатирик вскоре предлагает третий том: понятно, что Фосс отказывается публиковать его. И снова начинаются поиски издателя. Крутая гора оказалась лишь предгорьем, между ним и вершиной успеха лежит еще обширнейшая голодная долина.

Вечером 12 ноября 1784 года студент Фридрих Рихтер тайно покидает лейпцигскую гостиницу «У трех роз» на Петерштрассе. Он не хочет быть узнанным; плащ, шляпа и накладная коса придают ему вид бравого бюргера. По темным улицам он спешит к городским воротам, где его уже ждет Эртель. Там он садится в почтовую карету. На границе он предъявляет документы на имя студента медицины Иоганна Бернхарда Германа.

Так заканчивается его изучение теологии: бегством от заимодавцев, угрожавших ему долговой тюрьмой. Ибо описывать у него нечего: даже плащ у него чужой.

От лейпцигской бедности он бежит в еще более удручающую бедность Гофа. Туда он прибывает 16 ноября и сразу же пишет другу в Лейпциг: «Мой дорогой Эртель! Возвращаю тебе твой плащ; холодные ветры, о которых я в Лейпциге и не думал, обязывают меня благодарить тебя за него, равно как и за штаны, еще более горячо, чем я собирался: без этих вещей я бы… прибыл к своим наверняка жестоко обмороженным, а так я отморозил только правую руку. Теперь я едва могу писать ею… Скоро пришлю тебе свою рукопись».

Его единственная мысль — писать. Ни единым словом не поминает он об условиях, в которых живет: голод, тесноту. Вся семья ютится в одной комнате. Одержимому писанием Жан-Полю это доставляет адские мучения, но он переносит их со стоическим спокойствием и через десять лет точно опишет это в «Зибенкезе», правда в смягченной форме, с юмором; ведь кроме Ленетты (которая выведена в романе шумливой и болтливой, как его мать), в гофской действительности есть еще три младших брата. (Адам, старший из них, сменил домашнее убожество на еще более убогую армейскую жизнь.)