Как вписывается этот взгляд, если он вписывается, в иудейскую традицию о том, что человеку, трижды искренне попросившему о прощении, нужно даровать его? Или как этот взгляд соотносится с христианским учением, которое предписывает прощать так намеренно и постоянно, что последователь Христа разве что не обязан даровать прощение? [17] Один из возможных разумных ответов — предписания прощать важны, поскольку отсутствие прощения, когда условия выполнены, слишком уж близки к безжалостности, которая в свою очередь является состоянием души, делающим мир бесчеловечным. И тем не менее, если нужно простить, прощение может быть настоящим лишь тогда, когда оно дарится не по принуждению, не из чувства долга, но по доброй воле.

Если подлинность прощения зависит от того, что оно дано добровольно и правильно, о чем такой подход говорит? Являются ли некоторые действия и события, такие как Холокост, «непростительными»? Мой ответ таков: по большому счету, что касается человеческих взаимоотношений, многие поступки и события исключают возможность прощения. Если один человек, например, убил другого, то убийство непростительно в том смысле, что основное условие для прощения отсутствует. Пострадавший мертв. Он или она не могут простить вне зависимости от того, насколько сильно и искренне раскаивается убийца, и никто не может простить от имени пострадавшего. Другие могут простить раскаявшемуся убийце то зло, которое косвенно было причинено им, но злодеяние в целом остается непростительным. Из чего следует, что Холокост исключает возможность прощения, поскольку, как отметил Хешель, ни один живой человек не может говорить от имени миллионов убитых евреев. Как пишет Поллефеи: «Прощение может иметь место только среди живых людей». [18]

А с точки зрения Бога? Прощает ли Бог Холокост? Ответом может быть: «Да». Хешель, например, утверждает, что Бог не может простить грехи, совершенные против человека, но может простить те, что «совершенны против Него Самого». [19] Холокост, — безусловно, был грехом против Бога, или ничего бы не было. Если предположить, а это будет не слишком вероятной, но тем не менее поучительной гипотезой, что раскаявшиеся преступники предстали пред Богом после своей смерти, стал бы Бог, — должен ли Бог простить их за Холокост?

Эли Визель размышлял об ответах на эти вопросы в Освенциме в конце января 1995 года. Когда он выступал на церемонии в память об освобождении этого концлагеря, его речь включила в себя такую молитву. «Хотя мы знаем, что Бог милосерден, — сказал Визель, — Господь, пожалуйста, не являй милости тем, кто создал это место. Бог прощающий, не прощай тех, кто убил здесь еврейских детей. Не прощай убийц и тех, кто соучаствовал в этих убийствах

Бог, милостивый Господь, не являй Своей милости тем, у кого не нашлось милости для еврейских детей». [20] Смущенный заявлением Визеля, ученый-католик Кароль Риттнер побеседовал с ним в октябре 1996 года. Итогом этого интервью стала информация для размышления. Утверждая, что Бог может делать все, что пожелает, Визель сказал, что Божественное прощение преступникам, осуществившим Холокост, стало бы причиной справедливого возмущения против Бога, если только не были удовлетворены два условия, о которых мы ничего не знаем. Во-первых, было бы недопустимо, если бы Бог явил милость преступникам, осуществившим Холо-кост, если он не сделал этого в отношении 1,5 миллионов еврейских детей, которых они убили во время Холокоста. Остается не ясным, во всяком случае, не сейчас, для тех, кто еще населяет землю, был ли Бог милостив к тем мальчикам и девочкам или любому другому еврею, убитому нацистами. Во-вторых, подчеркивает Визель, прощение «предполагает признание своей вины, раскаяние и угрызения совести. Я не видел», говорит он, «чтобы убийцы выражали угрызения совести или раскаяние, не говоря уже о вине». [21]

Что же, если эти условия все-таки были выполнены где-то и как-то? Не в этом мире, но где-нибудь за его пределами. Визель не говорит об этом в беседе с Риттнером, но вопрос этот, будучи гипотетическим, может быть поучительным. Даже если бы преступник, участвовавший в Холокосте, признал свою вину и выразил угрызения и раскаяние после своей смерти, Бог мог бы сказать: «Слишком поздно». Но имея в виду, как часто и в иудаизме, и в христианстве утверждается милость и любовь Бога, вполне вероятно, что Бог мог бы сказать: «Лучше поздно, чем никогда», если признание вины и выражение раскаяния искренни. Именно эта возможность, какой бы гипотетически невероятной она ни была, придает молитве Визе-ля на земле Освенцима — «Боже Всепрощающий, не прости» — потрясающую силу. Однако не нам решать, как поступать Богу, хотя важно указать еще на два момента, тесно связанных с молитвой Визеля в Освенциме: во-первых, если Бог простил хотя бы одного раскаявшегося убийцу-нациста, но не явил милости убитым еврейским детям, то это было бы еще одним поводом для возмущения. Кроме того, прости Бог даже одного убийцу, Бог стал бы в определенной мере соучастником этого преступника, в особенности если Он не был милостив к жертвам Холокоста. Далее, даже Бог не мог бы по праву даровать прощение за весь Холокост, кроме как при условии, что все люди, осуществлявшие его, искренне раскаялись, и что всем жертвам Холокоста была явлена милость. Трудно даже вообразить, что Божья милость после Холокоста могла бы быть достаточной для того, чтобы все эти условия были выполнены.

Подобные суждения, относящиеся к обстоятельствам, выходящим за рамки истории, также направляют наше внимание на современный мир и возможное отношению к нему Бога. Кому необходимо прощение? Если часть ответа — всем нам, а часть ответа — некоторым из нас больше, чем другим — тогда Богу, возможно, также необходимо прощение, поскольку, только если Бога нет и Он не всемогущ, Он не был милостив во время Холокоста, по крайней мере, не достаточно. Либо гнев Божий выплеснулся в такой форме, которая явно находится за пределами человеческого понимания.

Прощение — это «послесловие», а также «раненное слово». Различные взгляды на прощение, его ценность и важность — это не должно никого удивлять, поскольку нет «единственно верного» ответа на вопросы о прощении, которому можно доверять. Тем не менее, данные размышления могут разделять люди с разным опытом и традициями. В заключение, я предлагаю читателю шесть тезисов:

• Людям свойственно наносить вред, часто колоссальный вред друг другу. Поэтому прощение необходимо, иначе слишком много оставалось бы незалеченных ран.

Будучи необходимым, прощение опасно, так как оно может свести до минимума ответственность, сделать страдание будничным и попустительствовать несправедливости, пусть даже косвенно.

Чтобы избежать опасностей, связанных с прощением, и, одновременно, удовлетворить нашу потребность в нем, необходимо выполнить основные условия для прощения. Прежде всего, необходимо покаяние. Оно включает в себя искреннее признание, что мы поступили неправильно, вызванную сожалением решимость сделать все возможное, чтобы исправить дело, и предпринять эти шаги вовремя.

В том, что касается прощения, никто из живущих не может прощать от имени других людей; один — от имени всех и, по крайней мере, от имени всех — погибших. Прощение — это отношения между конкретными живыми людьми, в которых один может просить прощения или дарить прощение за конкретное зло, причиненное другому.

Многие поступки и события, включая Холокост, непростительны, по крайней мере, по большому счету, поскольку речь идет о людях, чьи жизни у них отняли, и они не в состоянии простить, по крайней мере, ни одним из способов, известных нам сегодня и здесь.

Никто не вправе требовать прощения или принуждать к нему. Только если и когда прощают добровольно, прощение — дар. Однако, когда есть искреннее раскаяние, причины дарить и не удерживаться от прощения, все больше заставляют сделать это.

Завершаю эти краткие размышления на тему прощения, но, надеюсь, тема не закрыта. Когда мы сражаемся с прощением как с «послесловием», как с «раненным словом», цель не в том, чтобы сказать последнее слово, а, скорее, в том, чтобы подобрать подходящее слово, открыть заново или впервые, какими должны быть понимание и применение прощения в эпоху после Холокоста. Прощение, в таком случае, — это после-словие с более, чем одним значением. Исследуя прощение, мы не только пытаемся понять, что оно может значить во время события, после него или что было до него. Мы ищем или просим что-то, чего у нас нет, чего нам очень хочется. По существу, вопросы, которые мы задаем о прощении, это ни более, ни менее, как восстановление поврежденного человеческого образа. Размышление о прощении, .без сомнения, единственный путь в этом направлении, но поиск восстановить и углубить нашу человечность будет недостаточным, обедненным, если мы не будем продолжать задавать и отвечать обдуманно на различные вариации вопроса «Кому нужно прощение?».