Летом 2004 года территория проведения «Операции: последний шанс» включила в себя Хорватию и Венгрию. Начало работы проекта в Хорватии было уникальным по трем причинам: две из них хорошие и одна ужасная. Первая причина — это то, что сам президент Хорватии Месич встретился с нами в день презентации проекта, чтобы выразить свою поддержку. Вторая причина — это то, что мы получили полное досье на бывшего начальника полиции Славонски Пожеги — Миливоя Аснера. В нем содержались антиеврейские и антисербские указы, которые он лично утвердил, и которые безоговорочно доказывали его соучастие в преступлениях Холокоста. Третья причина — это угрозы расправы над хорватскими евреями (а их руководители общины приняли решение проигнорировать нашу просьбу о сотрудничестве), а также предлагавшееся денежное вознаграждение за убийство министра юстиции Хорватии ($75000), за убийство нашего хорватского партнера, доктора Зорина Пусича из Гражданского комитета по правам человека ($50000), и за убийство автора этой статьи ($25000).

В Венгрии у нас были юридические затруднения, о которых я писал выше. Кроме того проект вызвал ожесточенную полемику внутри страны по поводу его обоснованности. Критикующих проект возглавлял известный историк Холокоста еврей по происхождению. Здесь мы также получили чрезвычайно полезные свидетельства преступлений, в данном случае — брат молодого еврея, убитого в Будапеште в 1944 году офицером Венгерских вооруженных сил по имени Каролы Зентай. Он сбежал в Австралию в 1950 году и не был отдан в руки правосудия. На сегодня Зентай и Аснер — из всех подозреваемых, чьи имена были получены в ходе «Операции: последний шанс», наиболее вероятные кандидаты на скамью подсудимых.

Наша работа в Германии только начинается, и мы надеемся, что проект достигнет своих самых значительных результатов в стране, бывшей оплотом власти нацистов, граждане которой столь активно участвовали в осуществлении Окончательного решения. Вопреки распространенному мнению, правосудие было совершено над многими преступниками-нацистами в течение прошедших нескольких лет. Поэтому мы осмотрительно оптимистичны и рассчитываем, что «Операция: последний шанс» поможет еще больше увеличить это значительное число.

После выше сказанного ясно, что оценка результативности проекта не может быть сведена к конкретным правовым решениям. Помимо помощи в расследовании и наказании нацистских преступников «Операция: последний шанс» сыграла и продолжает играть существенную и важную роль в битве за торжество исторической правды в странах посткоммунистической Европы, в которых пишутся новые исторические книги о Второй мировой войне и о Хо-локосте и где тема соучастия местного населения в убийстве евреев остается болезненной и вызывающей много споров. При этих обстоятельствах «Операция: последний шанс» имеет существенное значение не только в деле утверждения исторической точности, но и в деле борьбы с существующим сегодня антисемитизмом и подготовки почвы для улучшения отношений между евреями и неевреями в Европе.

 Michael Berenbaum

Смерть охотника за нацистскими преступниками Симона Визенталя — это конец легендарной жизни, окутанной достижениями, блеском славы и даже таинственностью. Никто из нас, достигших зрелости в послевоенную эпоху, не мог оставаться равнодушным к его смерти, — его жизнь оказала большое влияние на всех нас.

По своему телосложению Визенталь был тяжеловесом; сила его духа соответствовала такому облику. Архитектор по образованию, после Холокоста он уже не вернулся к своей профессии, а нашел свое призвание в том, чтобы находить военных преступников и передавать их в руки правосудия. В этом новом деле он проявил себя как ни при каких обстоятельствах не сдающийся и неутомимый борец — упрямый человек, достойный наследник упрямого народа. Он был олицетворением того, что называют на иврите «ми-дат ха-дин», символ справедливости. Визенталь настаивал на том, что нацистских преступников нужно отдать в руки правосудия. Он инстинктивно понял, что справедливость необходима — или, по крайней мере, попытка достичь пусть и неполной, несовершенной справедливости, хотя бы видимости справедливости, если не ее полноты, — если мир хочет восстановиться после того колоссального разрушения, свидетелем которого он стал. Он не сотрудничал с теми, кто жаждал возмездия, несмотря на то, что их путь — более страстный и, возможно, даже более справедливый — был короче и понятнее. Он не выносил обвинений, если не был абсолютно уверен в доказательствах вины. Иногда его точка зрения не была понятна ни журналистам, ни общественности. Так, он знал, что Курт Вальдхайм — лжец и бывший немецкий солдат, проходивший службу недалеко от места, где совершались чудовищные злодеяния. Он настаивал на том (что мы не знаем и еще не доказали), что бывший генеральный секретарь ООН и президент Австрии является военным преступником, несмотря на его тесную связь с преступлениями.

В конце сороковых и начале пятидесятых, после первых процессов и театральности, с которой они проходили; после того как закончились и следовавшие непосредственно за ними процессы, хорошо освещенные в СМИ, осталось намного меньше воодушевления и желания разбираться с прошлым. Всем хотелось уже поскорее начинать строить будущее. Внимание политиков переключилось со Второй мировой на «Холодную войну». США были увлечены борьбой с коммунизмом, а не с нацизмом. Визенталь не сдавался. Он открыл Центр документации и начал переписываться с уцелевшими в Холокосте евреями по всему миру, чтобы установить личность преступников и выяснить их местонахождение. Но в середине пятидесятых он был вынужден закрыть Центр документации и из-за нехватки финансирования, и из-за недостаточного интереса к поимке преступников-нацистов: Израиль был в состоянии войны и ему нужны были данные разведки в отношении арабов, а не немцев. К тому же у него были стратегические интересы — вопросы элементарного выживания — а вскоре у него появились важные экономические и торговые связи с Германией. Еврейские общины в Америке были пока не готовы к тому, чтобы встать на пути национальных интересов США, которые тогда сводились к тому, чтобы подружиться с Германией и убедить Западную Германию присоединиться к США и противостоять единым фронтом СССР и его союзникам. Если для этого нужно было забыть недавнее прошлое, то его нужно было забыть. Это было допустимо для американцев и даже для американских евреев, но только не для Симона Визенталя.

Деятельность Визенталя начала приобретать широкую поддержку только после задержания, передачи в руки правосудия и казни Адольфа Эйхмана в начале 1960-х. Вопреки распространенному заблуждению, сам Визенталь не занимался задержанием Эйхманна. Эту работу проделал израильский Моссад. Вклад Визенталя в это дело можно назвать скромным. Тем не менее, если его вклад в поимку Эйхмана и был преувеличен, то его роль по подготовке мира к этому событию невозможно переоценить. Задолго до задержания нациста у Визенталя возникло интуитивное подозрение, что мужчины, за которых выходят замуж вдовы нацистов, — это на самом деле их бывшие мужья, только с новыми именами и документами. Жена Эйхмана попыталась объявить его умершим для того, чтобы получить пенсию, и чтобы имя ее мужа было вычеркнуто из списка разыскиваемых преступников. Она даже дала письменное показание под присягой о том, что Эйхман умер в Праге. Но Визенталь не мог допустить того, чтобы она так легко отделалась; он предъявил свои собственные документы, доказывающие, что свидетели видели Эйхмана живым уже после указанной вдовой даты его смерти. Он также привлек внимание чиновников в Израиле и во Всемирном Еврейском Конгрессе к информации о том, что Эйхман скрывался в Риме, а затем отправился в Южную Америку, но те не выразили желания дальше заниматься этим вопросом. (Недавно обнаруженные документы говорят, что ЦРУ знало, где находился Эйхман и даже под каким измененным именем, которое он использовал, скрываясь среди немецких эмигрантов в Аргентине. Но делиться этой информацией они не стали, ее похоронили в архивах ЦРУ). Испытывая горькое разочарование, он закрыл офис Центра документации, отправил накопленные материалы в Яд Вашем, а в его жизни начался эмоциональный кризис.