Б.» [85] В письмо были вложены засушенные лепестки мака. Это пятое и последнее стихотворение К. Б., относящееся ко мне[86]. Письмо пришло в разрушенный сад с поваленным забором, в дом, который заполнялся чужими людьми, где я оставалась последней из семьи. Через полгода я уехала оттуда навсегда, а поле, аллеи, рощи и парк — превратились в район Москвы. Рассказ Марины Цветаевой (1939 год) Семья Бальмонтов живет в Париже на средства частной благотворительности. Анна Ивановна[87] по-прежнему спутница поэта, где-то служит, жалкая старуха. Бальмонт изредка пишет небольшие стихи. Он говорит: «Я уже достаточно много писал, и мало ли глупостей я наговорил». Бальмонт спился и дошел до белой горячки. То он без остановки и без устали ходит и ходит по десяткам верст, то страдает отвращением к еде, то впадает в буйство, то подолгу находится в состоянии мрачной неподвижности. Он лечился в больнице, надевали ему и смирительную рубашку. Я (М. Ц.) говорила: «Ему не дали вовремя умереть». Совершился за время парижской жизни новый брак Бальмонта с княгиней Ш., от нее двое детей — мальчик и девочка, им теперь лет 15, они красивые, хорошо учатся, нормальны[88]. Из дочери Мирры получился странный monstre. Она хороша собой, очень похожа на отца, но все отцовские черты повернуты у нее в сторону красоты. Ей 26 лет, у ней пятеро детей, все от разных мужей. Все романы ее кончаются быстро и скандально. Один из мужей убежал даже на Корсику. Мирра подвержена гневу и, не помня себя, швыряется чем попало. Мать К. Д. была такой же[89]. Кое-как одетая, непричесанная, полубосая, бродит Мирра по Парижу, не разбирая времени суток. Она пишет стихи и стихи недурные о своих возлюбленных, о любовных переживаниях. Родителям Мирра доставляла множество хлопот и огорчений. К. Д. — прекрасный отец. Дочь устраивали на жительство к друзьям и знакомым, в деревню, но ничего не помогало. Я много раз дарила ей нужные одежды. Но подаришь пальто — оно сгорит на керосинке, и Мирра ходит рваная опять. Рубашки она носит, пока они на ней не истлеют. Даже к такому делу, как обмен паспорта, от чего зависит право на жительство, Мирра относится спустя рукава, и от выселения спасают знакомые. Дети все хороши собой, и, жалея ребят брошенных, голодных, добрые люди разбирают их по рукам. Мать ничего против не имеет. Как-то меня (М. Ц.) спросили в издательстве: «Разве вы считаете Бальмонта большим поэтом?» — «Это не я считаю, а это общеизвестный факт», — ответила я. Году в 1934-м я (О. М.) ехала в Москве на метро в день Нового года. В вагоне стояла группа подростков-ремесленников и оживленно разговаривала о встрече Нового года. Один из мальчиков сказал: «Мне досталась записка: „Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце“[90]. Как красиво!» 4. Федор Сологуб Шла рядом с Сологубом по двору д[ома] 4 в Староконюшенном пер[еулке]. В петлице его костюма ярко алела роза, гармонируя с белоснежной сединой. Он говорил медленно и немного вкрадчиво. «Стихи переделываю всегда и даже юношеские, давно напечатанные. Это все равно». Меня представили Сологубу: «Вот поэт, переставший писать». На это он отозвался: «Перестать писать поэту — это ужас, страшный провал, об этом лучше не говорить». Сологуб присутствовал на вечере, устроенном в честь приезда Гумилева (Москва, 1921 год) основателем ленинградского литературного кафе «Бродячая собака»[91]. Сологуб говорил мало, но милостиво. Ему присуща была особая настороженная тишина. Рассказывал Владимир Кириллов: «После смерти жены (Анастасии Чеботаревской)[92] Сологуб, обедая в своей квартире, всегда требовал, чтобы рядом ставили второй прибор, как бы для живой жены. Смерть Анастасии Сологуб была загадочной. Глубокой зимой она ушла и не вернулась. В роду Чеботаревских были частые самоубийства[93]. Много лет назад супруги обменялись заветными кольцами. О кольце на пальце погибшей жены Сологуб писал стихи с настойчивым повтором: „Но ты отдай мое кольцо, Но ты отдай мое кольцо!“ Настала весна, на Неве начался ледоход. Льдины прибили к берегу труп утопленницы Анастасии Сологуб, и воды выбросили на берег руку с золотым кольцом, откинувшуюся на камни»[94]. Последнее стихотворение Федора Сологуба: «Подыши еще немного Тяжким воздухом земным. Бедный, слабый воин Бога, Странно зыблемый, как дым, Что Творцу твои страданья? Кратче мига — сотни лет. Вот — одно воспоминанье, Вот — и памяти уж нет. Страсти те же, что и ныне… Кто-то любит пламя зорь… Приближался к кончине. Ты с Творцом своим не спорь. Бедный, слабый воин Бога, Весь истаявший, как дым. Подыши еще немного Тяжким воздухом земным» [95]. 5. Андрей Белый Читал лекцию о Канте, приглашая аудиторию «влюбиться в дикую красоту его идей». Я долго видела Андрея Белого в целой серии снов с последовательно развивающимся сюжетом, плененная его фантастическим обаянием. Рассказывала об этом Юлию Исаевичу Айхенвальду[96]. Он предложил мне посетить Андрея Белого и написал сопроводительную записку. «Глубокоуважаемый Борис Николаевич. Позвольте рекомендовать Вашему вниманью поэтессу Ольгу Мочалову, очень заинтересованную Вашим творчеством. Не откажите, пожалуйста, с ней поговорить. 19.10.1918. Айхенвальд». Приятельница-поэтесса, узнав о моем намерении пойти к Андрею Белому, просила передать посвященное ему стихотворение, где описывалась многогранная игра его образа. Помню теперь только одну строчку: «Великан, швыряющий громами»… Андрей Белый вышел ко мне в переднюю злой, взъерошенный, гневно прочел стихотворение и бурно обрушился на меня: «Вовсе я не великан, никакими громами не швыряюсь, я и не то и не это. Зачем вы пришли. Уходите». В переднюю выглядывала горничная в белом чепчике и передничке, она ставила в соседней кухне самовар. Как мне показалось, она смотрела на меня лукаво и сочувственно. Андрей Белый раскланивался и делал в ее сторону грациозные па. Я опрометью бежала. После похорон Есенина я с Г. И. Чулковым, проводив гроб на Ваганьково, вечером вернулась на Смоленский бульвар в известный многим литераторам чулковский «домик-крошечку в три окошечка». Там сидел Андрей Белый. Он много и взволнованно говорил о какой-то даме в квартире, где он жил, которая «жарит» Скрябина целыми днями, а сама губит дочь. Молодая девушка чахнет, преследуемая злым гоненьем. Из остальных высказываний помню мнение Андрея Белого, «что звук „с“ — носитель света, а „р“ — носитель силы». Говоря, Андрей Белый плясал и жестикулировал, как всегда. вернуться Текст стихотворения выправлен по автографу К. Д. Бальмонта. (См.: ЛВ, гл. 4, примеч. № 30) вернуться Речь идет, по всей видимости, о стихотворных автографах К. Д. Бальмонта, которые О. А. Мочалова передала в РГАЛИ в составе своего архива: «Юная колдунья» («Тебя волнует серый волк…»). 13 августа 1918 года. Имеется посвящение О. А. Мочаловой. Сведения о публикации стихотворения отсутствуют. РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 21. Автограф. «Цвет пшеницы» («Пшеничный цвет твоих волос…»). 25 мая 1919 года. Имеется посвящение О. А. Мочаловой. Впервые опубл. в сб.: Бальмонт К. Д. Перстень (1920). РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 22. Автограф. «Как яркий луч…» («Как яркий луч ко мне вошла…»). 13–26 мая 1919 года. Без посвящения. Впервые опубл. в сб.: Бальмонт К. Д. Перстень. (1920). РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 23. Автограф. Без названия («Когда мы тихими часами…»). 1919–1920 годы. Без посвящения. Опубл.: Мы. [Коллективный сборник стихов.) М., 1920, с. 8. РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 23. Автограф. «Ольге Мочаловой» («Я пред тобою виноват…»). 29 мая 1924 года. Текст приведен в воспоминаниях О. А. Мочаловой «Литературные встречи». Сведения о публикации стихотворения отсутствуют. РГАЛИ, ф. 273, on. 1, ед. хр. 24. Автограф. вернуться Речь идет о Дагмар Шаховской (1893–1967), с которой К. Д. Бальмонт впервые встретился в Москве в марте 1919 года, знакомство было возобновлено в Париже. Д. Шаховская родилась в Эстонии. В одном из писем к эстонскому поэту Алексису Ранниту Бальмонт писал о ней: «Одна из близких мне дорогих, полушведка, полуполька, княгиня Дагмар Шаховская, урожденная баронесса Lilienfeld, обрусевшая, не однажды напевала мне эстонские песни» (см.: Письма Бальмонта к А. Ранниту. Публ. Ж. Шерона. Письмо от 21 июля 1937 г. — Новое литературное обозрение. 1995. № 11, с. 161–164). Детей К. Д. Бальмонта и Д. Шаховской звали: Жорж (1922—1940-е) и Светлана (р. 1925). вернуться Вера Николаевна Бальмонт (урожд. Лебедева) — мать К. Д. Бальмонта, которая «была женщина с большим темпераментом, умная, живая, властная» и одновременно «нрава […] непоседливого, крикливого». (См.: Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. М., 1996, с. 292.) вернуться Речь идет о стихотворении К. Д. Бальмонта из сборника «Будем как солнце» (1903). вернуться «Бродячая собака» (31 января 1911-го — весна 1915 года) — литературно-артистическое кафе в Петербурге (Михайловская площадь, 5), созданное как клуб или сцена при «Художественном обществе интимного театра». Борис Константинович Пронин (1875–1946) — актер и режиссер, который работал с К. С. Станиславским, В. Э. Мейерхольдом, организатор литературных кафе «Бродячая собака», а позже «Приют комедиантов». «Вечный студент, неудавшийся революционер, — писал о нем художник С. Ю. Судейкин, — беспочвенный мечтатель, говорящий, вернее захлебывающийся от восторга о том, что ценно, понимавший не знанием, а инстинктом. Незабвенный Пронин». (Бродячая собака. Воспоминания С. Ю. Судейкина. Публ. Н. М. Конычевой. — В сб.: Встречи с прошлым. Вып. 5. М., 1984, с. 189) вернуться Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876–1921) — критик, переводчица; жена Ф. Сологуба. вернуться Ан. Н. Чеботаревская, страдая психастенией, 23 сентября 1921 года бросилась в реку Ждановку с Тучкова моста; тело ее было найдено лишь 2 мая 1922 года. Александра Николаевна Чеботаревская (1869–1925) — переводчица, сестра Ан. Н. Чеботаревской, бросилась в Москву-реку с Большого Каменного моста в феврале 1925 года после похорон М. О. Гершензона. О наследственном душевном заболевании в семье Чеботаревских, которое явилось причиной ряда самоубийств, и об обстоятельствах, сопровождавших гибель Ал. Н. Чеботаревской, писала О. Дешарт: «Вдруг к месту, близ гроба, откуда произносились речи, ринулась Чеботаревская; указывая простертой рукой на умершего [М. О. Гершензона — публ.], она закричала: „Вот он! Он открывает нам единственно возможный путь освобождения от всего этого ужаса! За ним! За ним!“ И она стремглав, дико убежала. Бросились ее догонять друзья; среди них Ю. Н. Верховский, Н. К. Гудзий. В течение нескольких часов они за нею гонялись по улицам, подворотням, лестницам. Наконец, хитростью безумия ей удалось от них скрыться. В тот же день вечером нашли ее мертвое тело в Москве-реке. (Несмотря на зимнюю пору, была оттепель, и река оказалась частично незамороженной)». (Дешарт О. Примечание к стихотворению Вяч. Иванова «Повилики», посвященному Ал. Н. Чеботаревской. — В кн.: Иванов Вяч. И. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. Брюссель, 1974, с. 725–726). Мать сестер Чеботаревских — А. Н. Чеботаревская ушла из жизни в возрасте 29 лет: она внезапно заболела тяжелой душевной болезнью и покончила с собой. (См.: Черносвитова О. Н. Материалы к биографии Ф. Сологуба. — В кн.: Неизданный Федор Сологуб. М., 1997, с. 221) вернуться В связи с этим стоит вспомнить один из мистических эпизодов биографии Ф. Сологуба, связанный со смертью его жены. «Весною Федор Кузьмич, как всегда грустный и задумчивый, зашел к одной моей знакомой, — вспоминал Г. И. Чулков, — и очень удивил ее, сказав, что хотел бы получить кольцо, которое носила покойница. Второго мая 1922 года одна из последних льдин вынесла тело Анастасии Николаевны на берег Петровского острова. Федору Кузьмичу довелось проститься со своей умершей подругой, и он надел на палец желанное ему кольцо» (Чулков Г. И. Годы странствий. Из книги воспоминаний. М., 1930, с. 162–163). Этот эпизод нашел отражение в художественной литературе. (См., напр.: Форш О. Д. Сумасшедший корабль. М., 1990, с. 76–77) Ф. Сологуб писал о «кольце с зеленым камнем», которое он привез из лекционной поездки 1914 года в подарок Ан. Чеботаревской (см.: Сологуб Ф. Поминальные записки об Ан. Н. Чеботаревской. — В кн.: Неизданный Федор Сологуб. М., 1997, с. 380). Об этом кольце говорится в стихотворении Сологуба «Неизвестность, неизбежность, вот где лучший сок времен…» (9 января 1914), предпосланного как посвящение книге «Очарование земли» (Сологуб Ф. Собр. соч.: В 20 т. Т. 17. СПб., 1914): Сердце жаждет милой дамы с смуглой бледностью в лице, И несет ей мудрый странник зелен камень на кольце. Этот камень тайной слова, тайной лет заворожен И спасает он от злого наваждения времен. Тема «заветного кольца» часто звучала в поэзии Ф. Сологуба. Вот несколько примеров: Земные люди увидали Ее спокойное лицо, С ее руки простертой взяли И возвратили мне кольцо. («К земле уже не тяготея…» 20 мая 1922. — Неизданный Федор Сологуб. М., 1997, с. 105). На минуту приходила, На минуту разбудила, Унесла мое кольцо, Улыбаясь, подарила Мне пасхальное яйцо, Ничего не говорила, Только вспыхнуло лицо. («На минуту приходила…» 29 мая 1923. — Там же, с. 133). И сохраненные два золотых кольца, С моей руки, с твоей десницы дивной, Гармонией небес звучали там в сердцах, Гармонией таинственно призывной. («Склонив к твоим ногам усталые глаза…» 4 июня 1924. — Там же, с. 138) и др. Возможно, поэтому стихотворные строки о кольце связаны в памяти современников с «настойчивым повтором». вернуться Сологуб Ф. «Подыши еще немного…» 30 июля 1927. — Сологуб Ф. Стихотворения. (Библиотека поэта. Большая серия). Л., 1975, с. 495. вернуться Юлий Исаевич Айхенвальд (1872–1928) — литературный критик. |
