БРЮСОВУ Посторонитесь перед железным отчаяньем, Похожим на силу, Чем дышало Брюсова имя Под небом синим. Помните всю особенность Этой не теплоты, Сухую яростность страсти, Жадные поиски красоты! Величавое отвращенье Рядом с волею к жизни Замкнутого человека Без мирной отчизны. Но безотчизной и наша становится Жизнь перед убылью силы Когда вздрагивает морозом Октябрь без Брюсова У разрытой могилы… ПРЕСТОЛ МИХАИЛА «Царъ, да Ермак, да Сибирь, да тюрьма…» Блок Четыре орла по углам, Четыре князя по сторонам. Орлы серебрены, князья молоды, Но все пригвождены От правой до левой стены — Государевы чины — Кто присягой, кто золотом. Бриллиантокоронен царь! Как большая застежка, царь! С бело-румяного лица Кротко досада струится. Что попросту не испить водицы, Да с Евдокией — царицей В зимнем сумраке не раствориться… Четыре орла по углам! Четыре князя по сторонам! Каждый князь, каждый орел Должен отяжелить престол, Не имея других надежд, Как неподвижностью пыла. Серебро крыл, мех одежд Прибавить к имени Михаила! ЗВЕРИЦА ДРЕВНЯЯ — МОСКВА 1 Пленяюсь двориком Замоскворечья, Где из-под камня только ключ не бьет, Где вытолкнутый ледоходной речкой Лежит недвижно камень у ворот. От заливных лугов осталась только слава! Но нищенская радость — вспоминать Становится почти что величавой, Перешагнув через отца и мать. Как будто помнишь умыванье утром, Зеленой тьмы свежительный рассол, Не вырубленную лесную мудрость, Густыми травами захлестнутый подол. Та свежесть в жизнь вросла. Тот стук в двери остался. Зарытый клад не отдали поля. Не выцвела малиновая ал ость Зорь деревянного Кремля! Слежу во всем: Слежу в платках узорных, В быту боярском, В росписи цветной Ту кряжистую непокорность, Что отстоялось каменной Москвой! 2 Красавица, нищий, старуха, бродяга, Пожары, народный разгул, покаяние — Все оборачивает отвагу Вспять к временам деревянным. В обеденный час собачье разъяряя, Почти наезжая на ласковый садик, Топтался, поводья в кулак зажимая, По улице грязной Грозного всадник! Блаженный бежит босиком до сегодня, Колеса повозки поспешной хватая. Шла в жаркую баню дебелая сводня, К широкой груди узелок прижимая. Мальчишка под лестницей голубя мучил. Беседовал старенький странник о чуде. Сгущались на небе громовые тучи. Плыл гусь по пирам на серебряном блюде. Ткачи, кузнецы, провожая закаты, Отсвечивали волосатою грудью. Хватали за спящее сердце набаты, Плывя, расплываясь в полночном безлюдье. Покорность и ужас, как перед лесом, Стояла в зрачках расширенных супруги, Когда воротившегося из поездки Она принимала могучего друга. 3 Леса, где хозяином филин узкоглазый. Узорная сетка извилистых рек. В кустарнике путаясь непролазном, Бежал, задыхаясь, степной человек. Так замысла цепкий удачливый корень Встретил сочувственно лиственный звон. Серые срубы осели вскоре Русых, суровых, плотных племен. Кругом — непочатая неизвестность! Запах медвежий, шелест плывет. Поехало речками с грузным плеском Славянское дерево, мех и мед. О, сколько здесь черпается утра В преддверии истории, на заре! О, дикие взлеты нетронутых уток. Травы, не знающие о косаре! Не город еще, а звериная тропка, Кустарник, овраг, омут мутной воды! Не город, а замысел, а сноровка, Завязка малоизвестной Москвы! Еще далеко до эпохи пречудной, Когда заглядится Москва в зеркала. Убогие вещи, немногие люди, Простой разговор, да лихие дела! «Как старшая…»
Как старшая, высоко, издалека, Моя не бывшая, не будущая дочь, По-ангельски привольно волоока, Ты с сожалением в униженную ночь Моей души глядишь. Взглянув, стремишься мимо, Как лодка по морю, раздумчиво-легка. Так для того ли я копила столько мира, Чтоб рода цепь забросить в облака? Так для того ли я отстаивала нежность, Как белоцветный герб отличья своего, Чтоб с горькой ясностью познать всю безнадежность, Чтоб уронить пред дочкой старшинство! |
